Александр Блок - Том 7. Дневники
16 ноября
На днях в председатели Всероссийского профессионального союза писателей выбрали мы все-таки М. Горького, хотя и с массой оговорок. Волковысский рассказал, как разделились голоса в Москве: А. Белый, Бердяев и Шпет горячо протестовали против Горького. У нас без оговорок были только А. В. Ганзен и Чуковский. Волынский своего хода мыслей не изложил, Замятин, Губер, Ирецкий, Волковысский, Мазуркевич и я говорили помногу.
* * *Вечер у Браза. Холличер (Herr Hollitscher?) — венгерец, 55-ти лет, теперь работает в немецких и американских газетах. С красной звездой, низким лбом, густыми, седеющими и вьющимися волосами, глубоко спрятанные суровые и добрые глаза на широком лице. Вечер состоял в том, что мы «жаловались», а он спорил против всех нас.
«Не желайте падения этой власти, без нее будет еще гораздо хуже». «Народ угнетали всегда, теперь он угнетает нас». «Через три года наступит или полное одичание, или небывалая жизнь». «Правы те, кто теперь на врангелевском фронте». «Простой народ, когда его угнетали, говорил о боге; мы, когда нас угнетают, говорим о том, что нам больно. Потому что цивилизованные люди ни во что не верят. Впрочем не все». «Я не коммунист, а анархист, но работаю с коммунистами, считая коммунизм ступенью к анархизму». «Как жаль, что русская интеллигенция так развращена. Из всего этого (т. е. из наших слов) я вижу, что нужно два-три поколения (чтобы сменились)…» «Коммунизм не политическая экономия только, это — метафизика и мистика».
Около пяти часов подряд он печально возражал, часто сердясь, — тогда его голос становился металлическим и немного крикливым. «Начало настоящего коммунизма — не 25-е октября, а первый субботник. Ясно, чтобы поднять страну, доведенную до этого царем и войной, нужно без отдыха работать. Здесь никто ничего не делает. Власть, работающая за десятерых каждый, не виновата, что столько маленьких воров вокруг. Контроль, по мере удаления от центра, слабеет». — В конце вечера я уже не находил возражений, тем более что сосед мой и хозяин дома все более увлекался собственным красноречием, рисуя, отнюдь не привлекательные для меня картины буржуазного мира… Но… во что лее у вас верить, дорогой Негг Hollitsher?
Шаляпин е Еремке («Вражья сила» Серова) достигает изображения пьяной наглости, хитрости, себе на уме, кровавости, ужаса русского кузнеца. Не совсем только, не хватает заурядности, он слишком «Шаляпин», слишком «Мефистофель» вообще местами, а не заурядный русский дьявол.
В Германии, говорит Холличер, готовится то же самое. Фабриканты предпочитают закрывать фабрики, чтобы не платить огромных денег рабочим и огромных налогов. В минуту, когда здесь тронут Ленина, в Берлине потухнет свет и остановится водопровод. «Если мы уйдем, — сказал Троцкий, — мы так хлопнем дверью, что вся Европа затрясется».
22 ноября
В поисках легкой и веселой комедии, которой жаждет вся наша труппа.
«Un monsieur, qui suit les femmes» — Вольф, II, 181.
Аверкиев. Фрол Скобеев, т. I — Вольф, III, 39, Гнедич в сборнике исторической секции, 41.
«Сидоркино дело», т. Ш-Вольф, III, 72.
Барьер и Мюрже. Богема, комедия в 5 действиях, перевод с французского В. Саблина (литографированное издание Рассохина, М., 1899).
«Дядька в затруднительном положении» — Вольф, II, 165.
Анри Бекк.
«Трактирщица» Гольдони.
Лопе де Вега. Собака садовника (Собака на сене).
Дюма-сын. Le demi-monde — Вольф, III, 155 и ел.
Погосский.
Пальм.
Ф. Мельяк. Фру-Фру.
Скриб. Рассказы королевы Наваррской.
Сарду. Madame «с сажень». Andria — Вольф, III, 60.
«Адвокат Пателен».
«Испанский дворянин» («Дон Сезар де Базан») — Вольф, II, 174 и III, 11.
«Les folies dramatiques» — Вольф, II, 174.
«Лев Гурыч Синичкин»- 5 действий.
Вечер старинных водевилей.
«Вот так пилюли» — «Репертуар и Пантеон», 1842.
«Заколдованный принц карликов» — Вольф, II, 115, Гнедич в сборнике исторической секции — 7.
Тирсо — Благочестивая Марта.
«Русская свадьба» — Сухонина.
Уайльд. Идеальный муж. Веер лэди Уиндермер.
«Плоды просвещения».
«Женитьба Белугина».
Баяр. Le mari a la campagne — Вольф, II, 111; искать перевод (у меня есть указания).
Барьер. Les jocrisses de Г amour — Вольф, III, 157–158.
«Les mmnoires du diable» — Вольф, II, 103; «Репертуар и Пантеон», 1842, № 11.
12 декабря
ШЕКСПИР
1564 — рождение. Old merry England.[92]
1582 — женитьба на Анне Гесуэ (18 лет ему).
1583–1585-трое детей.
1585–1587. Уехал из Стратфорда в Лондон. «Браконьерство». Актер. Сначала — присматривал за лошадьми или помощник суфлера?
1593–1594. «Венера и Адонис» и «Лукреция».
1596 — смерть единственного сына Гамнета.
1597 — покупка большого дома в Стратфорде. 1599 — получил дворянский герб.
1601 — смерть отца. Гибель Эссекса и Соутгемптона.
1602 — покупка земли под Стратфордом.
1603 — смерть королевы Елизаветы.
1607 — выдал замуж старшую дочь.
1608 — смерть матери.
1616 — смерть.
37 драм
1591 или около: «Тит Андроник». «Король Генрих VI» (I часть). «Два веронца». «Комедия ошибок».
1592 — «Король Генрих VI» (II часть). «Бесплодные усилия любви». «Ромео и Джульетта». «Король-Генрих VI» (III часть).
1594 — «Усмирение строптивой». «Король Ричард III».
1595 — «Венецианский купец». «Сон в Иванову ночь».
1596 — «Король Джон». «Король Ричард II».
1597 — «Король Генрих IV» (I часть).
1598 или около — «Конец делу венец». «Король Генрих IV» (II часть).
1599 — «Много шуму из ничего». «Король Генрих V».
1600 — «Виндзорские кумушки».
1601 — «Двенадцатая ночь». «Как вам это нравится».
1602 — «Гамлет».
1603 — «Юлий Цезарь». «Мера за меру».
1604 — «Отелло».
1604–1605 — «Король Лир».
1606 — «Макбет».
1607 — «Тимон Афинский».
1608 — «Антоний и Клеопатра». «Перикл».
1609 — «Троил и Крессида». «Кориолан».
1610 — «Зимняя сказка». 1610–1611 — «Цимбелин».
1611 — «Буря».
1613 — «Король Генрих VIII».
Первый период: 1590–1594 — Подражательность и очарование жизнью (?).
Второй период: 1594–1601 — Беззаботность. «Фальстафовский».
Третий период: 1601–1609 — «Душевный мрак» (?). «Гамлетовский».
Четвертый период: 1609–1616 — Примиренность (!).
13 декабря
Вчерашнее экстр<аординарное> соединенное заседание режиссерского управления и местного комитета в театре по поводу заявления Юрьева об уходе.
Конечно, очень тяжело. Юрьев очень много ломался над всеми два года. Ломался гораздо больше, чем имел право по своим размерам. И вот всеобщее озлобление сказалось. Люди вопили от ярости (конечно, в воплях было много и актерского). «Благородство» и «ревность о доме» во всех таких случаях внушает мне не полное доверие, я всегда вижу что-то второе, не слишком казистое (как среди актеров, так и среди литераторов). Вообще, когда патетически говорится о нравственности, она в большей опасности.
Я нашел в себе силу указать на свою точку зрения: считая поступки Юрьева возмутительными и разделяя мнения присутствующих, я хотел бы, однако, чтобы кара была мягче, ограничилась бы воздействием товарищей, местного комитета, общего собрания, «профсоюза» даже, прессы даже — только чтобы дело не дошло до «милиции», потому что Юрьев — художник, а искусство с воздействиями какой бы то ни было власти несовместимо.
За это я претерпел нападение Монахова, Лаврентьева, Старостина и Андреевой. Лаврентьев вопил, что Юрьев вовсе не художник, а только работник, что всем, что он дал, он обязан тому окружению, которое дал ему театр. Мысль, не лишенная доли истины, но чувствуется личная обида. Андреева, по обыкновению, выплюнула на меня всю свою злобу… на этот раз лучшей ее язвой было — обозвать меня «зрителем», У Крючкова злобно косился рот. Старостин по-мужицки сказал, что Юрьев, хоть и художник, досадил всем столько и все столько от него терпели, что щадить его не стоит. Общее мнение было таково, что надо устроить, чтобы не он ушел, а его с позором ушли.
Я не раскаиваюсь в том, что оказался в роли защитника, хотя и очень слабого, но услышанного, Юрьева, которого вовсе не обожаю. Однако же дело обойдется для Юрьева без полиции не благодаря мне, а благодаря тому, что на днях Крючков, совместно с «профсоюзом», потерпел жестокую неудачу на этом деле в опере. Именно: Мозжухину не дали той же красной строки, и он отказался петь. Милиция привела его в театр. Он все-таки не пел. У него разлилась желчь, и он стал героем, «пострадав» и получив много сочувствий от труппы и публики.
* * *Юрьев хотя и слабый, но представитель классической традиции в театре. Классика, в отличие от романтики и натурализма, состоит в том, что дается зрителю твердый каркас; такие зрители, как я, умеющие смотреть, украшают этот каркас любыми узорами; вот я и украшал Юрьева и сразу отличил его от всех других, как предмет, годный для украшения, когда в первый раз пришел на «Дон-Карлоса» в Большой драматический театр, еще не служа там. Юрьев говорит, движется, гримируется, носит себя так, что фантазии зрителя просторно. Вот почему он — художник. Есть совершенно обратное — наполнять себя содержанием, которое достойно того, чтобы его воспринимал зритель. Это делают актеры обратного типа. В отношении Позы мы и хотим пробовать в этом направлении (с Мичуриным!).
