Мэттью Коллин - Измененное состояние. История экстази и рейв-культуры
В 1995 году правительство, вопреки советам медиков, расширило рекомендованные границы еженедельного потребления алкоголя. Представитель Всемирной организации здравоохранения Маристелла Монтейро обвинила правительство в том, что оно «продалось производителям алкоголя» (Squall, 1996). Год спустя министерство внутренних дел предложило применять суровые меры по отношению к танцевальным клубам, вплоть до закрытия тех заведений, в которых продавались наркотики. Легальный наркотик ежегодно убивал тысячи людей, нелегальный пока что не убил и сотни (хотя количество принимавших его было несравнимо меньше тех, кто употреблял алкоголь) — это очевидное противоречие повлекло за собой целую кампанию, которую журнал контркультуры Squall назвал «войной за контроль в области наркотиков».
Последним сектором индустрии досуга, отреагировавшим на финансовый потенциал клубной культуры, стала книжная промышленность. К концу девяностых рынок буквально затопило трактатами на тему экстази — начиная от анализирующего наркотический опыт бульварного чтива и благоговейных биографий диджеев и заканчивая самостоятельно отпечатанными независимыми изданиями, производство которых было дешевым и не требовало много времени, — повторялась история самостоятельных маленьких лейблов и продюсеров, записывающих пластинки в собственной спальне.
Самым известным независимым автором стал совсем непохожий на героя экстази-культуры человек. В начале 70-х Николас Сондерс написал книгу «Альтернативный Лондон», путеводитель по андеграундным местам города. Теперь Сондерс был почтенным лысеющим джентльменом лет шестидесяти, мало напоминающим типичного любителя экстази и скорее, как отмечал один современник, «похожим на модного священника, попробовавшего экстази, — такой узнаваемый тип британца, безобидного английского эксцентрика» (The Sunday Times, май 1994). Сондерс влюбился в МДМА в 80-х и был страшно огорчен, когда то, что он считал тонизирующим средством для души, получило полный разнос в прессе. В августе 1992 года он собрал митинг в лондонском Ковент-гардене под лозунгом «Положительные аспекты МДМА» и принялся страстно анализировать все медицинские и научные сведения об экстази, какие только мог разыскать, в конце концов изложив все это в изданной собственными усилиями книге.
Трилогия Сонлерса («Э — это экстази», «Экстази и танцевальная культура» и «Экстази свежим взглядом») стала образцом андеграундного успеха. Хотя главной целью Сонлерса была борьба с дезинформацией и распространение идеи о том, что МДМА может приносить пользу как духовную, так и терапевтическую, он не был похож на Тима Лири. Как и американские психонавты [165], которыми он восхищался, Сондерс не выдвигал громких лозунгов, а пользовался лишь данными статистики, отчетами и мягким убеждением. Свою правоту он доказывал очень ненавязчиво, просто пытаясь заразить других своим энтузиазмом по отношению к достоинствам наркотика.
Сондерс назначил себя своего рода консультантом танцевальной сцены по МДМА, он публиковал на своем интернет-сайте результаты ежемесячных анализов химического состава таблеток экстази, ездил по разным странам, навещая исследователей наркотиков и сообщая об их достижениях через Интернет или на страницах танцевального журнала Eternity. Почтение, которое испытывали некоторые клабберы к этому неутомимому работнику Всемирной Сети (один почитатель даже начал бесплатно снабжать его МДМА), было еще одним доказательством того, как сильно нуждались люди в знаниях о наркотике, о котором они были очень хорошо проинформированы, но при этом на удивление мало знали.
Но самым ярким литературным явлением экстази-культуры стал писатель из Эдинбурга по имени Ирвин Уэлш. Родившись в унылом районе Муирхаус, Уэлш провел юность в дебрях пост-панка и героиновой зависимости, которая то отпускала его, то вновь возвращалась. В 1993 году 35-летний Уэлш опубликовал свой первый шедевр «Trainspotting», блистательное повествование о слепых надеждах и сумасшедших мечтах группы эдинбургских молодых людей — наркоманов, больных СПИДом, рейверов, скандалистов, пьянчуг и неудачников. За три года было продано почти полмиллиона экземпляров книги, а ее экранизация оказалась одним из самых успешных британских фильмов десятилетия.
«Trainspotting» стал главным культовым текстом 90-х не только из-за литературного таланта Уэлша, но еще и потому, что книга задела за живое всех, кто имел отношение к экстази-культуре. Рассказчик-алхимик, мастер внутреннего диалога и диалекта — отличительная черта старых шотландских писателей, таких как Джеймс Кельман, — Уэлш был больше чем просто «рейвовым писателем». Его сюрреалистическая, часто зловещая, но в то же время жизнеутверждающая проза была искусным описанием мировоззрения гедонистического поколения. В книгах, последовавших за «Trainspotting», Уэлш исследовал социальные и эмоциональные черты клубной сцены и вскоре стал ее иконой и Поэтом. «Всего одна таблетка, — писал Уэлш о своем собственном превращении, — и в моей жизни уже ничто не было прежним».
В произведениях обоих летописцев химического поколения отразились идеологические противоречия, раздирающие экстази-культуру с тех пор, как предпринимательски-развлекательная «техасская группа» дилеров МДМА откололась от терапевтически-духовной «бостонской группы» в начале 80-х. «Что это — разрушительная сила нью-эйджа? — спрашивал Уэлш. — Или просто очередной хитроумный способ сорваться с катушек и отлично провести время ? » (i-D, июнь 1996). Для тех, кто проповедовал мягкую духовную силу МДМА, прием наркотика был священным таинством, они считали, что если принимать МДМА правильным образом, он не принесет никакого вреда. Они никак не могли взять в толк, зачем люди проглатывают по четыре-пять таблеток за ночь, да еще заедают их бумажками «спида», запивают спиртным и занюхивают амилнитратом и кокаином. А сторонники уличного употребления наркотиков в свою очередь утверждали, что средний класс принимает наркотики с умом и что в их версии экстази-вечеринок гораздо больше смысла, чем в потном рейверском «срыве с катушек», который творится в клубах.
Если Сондерс защищал интересы американского «движения нейросознания» — перед смертью (Сондерс погиб в автомобильной катастрофе в 1998 году) он начал работу над книгой об «использовании психоактивных наркотиков в духовных целях», — то Уэлш проанализировал традицию пролетарского гедонизма, которая досталась экстази-культуре от поклонников северного соула, модов и одевающихся в фирменных магазинах футбольных фанатов. Все эти люди жили ради одежды, музыки, наркотиков и безумных выходных. Персонажи Уэлша не были ни богемой, ни полными конформистами, они олицетворяли главные противоречия 90-х годов: противоречия между материализмом и коллективизмом, законным и незаконным. В стране, где в былые экономические и социальные ценности больше никто не верил, размышляли герои Уэлша, где политика обманула всеобщие ожидания и пропасть между мечтой и реальностью становилась все шире, что могло быть лучше, чем нарядиться с ног до головы и устроить субботним вечером сумасшедший отрыв? Они всего-навсего применяли к своей жизни соответствующую ей логику: заглядывали внутрь себя, уходили в единственный мир, который был подвластен их контролю, — в мир собственных мыслей и ощущений. Как сказал один из героев четвертой книги Уэлша «Экстази», ходить на вечеринки было практически их обязанностью, потому что так они могли доказать, что несмотря ни на что до сих пор живут. Живут изо всех сил.
ЛОНДОН И МАНЧЕСТЕРКем бы ни был тот человек, который решил объединить вместе хаус-музыку, экстази и амфетамины, это настоящий гений, и я хочу пожать ему руку.
Без подписи, The Face, ноябрь 1991
Я принимал в пять раз больше, чем остальные. Все принимали экстази в виде таблеток, а мы его нюхали. Нам хотелось побольше экспериментировать. У меня уже была зависимость, определенно. Это был чудо-наркотик. Я принимал его столько, сколько вообще можно было принять. Я впадал в состояние, похожее на кому, тошноту, паранойю... терял ориентацию, беспокоился, не понимал, что происходит вокруг... это был сигнал тревоги. И вот настал такой момент, когда все развалилось на части... такое ощущение, как будто находишься на гребне волны и падаешь... Если бы я продолжал делать это еще полгода, не думаю, что остался бы жив. Я бы полностью слетел... сошел бы с ума. С экстази можно преодолевать барьеры, но он может и разрушать. Он уничтожил во мне уверенность, уничтожил мое уважение к себе... Я злоупотреблял наркотиком, и он в конце концов тоже мною злоупотребил.
Гэри Маккларнан, Young People Now, апрель 1992
В 90-х годах явление употребления наркотиков в Британии претерпело такой же процесс демократизации, как и тот, который прошла танцевальная культура. В годы, предшествующие рождению эйсид-хауса, диаграмма конфискации наркотиков, составляемая министерством вхгутреннихдел, оставалась практически горизонтальной. Потом она ненадолго нырнула вниз, как будто бы набирала воздуха перед прыжком, а начиная с 1988 года как с цепи сорвалась и с тех пор постоянно взбиралась вверх. В последующие семь лет число обращающихся в стране наркотиков возросло на 500 процентов — особенно это касалось экстази, амфетаминов, марихуаны и ЛСД. Доказать, что именно эйсид-хаус стал причиной такой ситуации, невозможно, но в тот год, когда экстази превратился в танцевальный наркотик, количество употребляемых наркотиков немыслимо возросло.
