А РЕКУНКОВ - Перед лицом закона
Встал он утром в девять. Достал из чемодана бритвенные принадлежности, побрился, умылся, надел новый костюм и минут пять разглядывал себя в зеркале, поворачиваясь так и сяк. И вдруг ему сделалось стыдно: в такие годы вертеться перед зеркалом даже женщине не пристало, а он все-таки мужик...
Он вышел в коридор. Услышав его шаги, из кухни появилась Фанни, свежая, словно умытая росой.
— Доброе утро, — первой сказала она, и ямочки на щеках стали глубже от улыбки.
— Здравствуйте. Брат у себя?
— Он уехал по делам полчаса назад. Он велел мне покормить вас завтраком. Желаете у себя?
— А где завтракаете вы?
— На кухне.
— Тогда и мне на кухне.
Кухня оказалась размером метров в двадцать. У стены слева стоял обеденный стол.
— Садитесь, — сказала Фанни. — Что желаете? Могу предложить яичницу с ветчиной, бифштекс, сосиски, сыр, салат.
— Ну, это слишком много. Если можно, яичницу и салат.
Фанни хлопотала у плиты. Станислав Михайлович чувствовал неловкость — надо бы о чем-нибудь поговорить с человеком. Но о чем? Он был не мастер вести развлекательные разговоры.
— Вы давно из Канады? — спросил он, не придумав ничего оригинальнее.
— Я езжу туда, езжу сюда, — ответила Фанни. — Еще месяц назад была в Оттаве. Теперь я здесь. А вы бывали в Вене?
— Нет, я, кроме Москвы, нигде не бываю.
— Как? Только Москва? — изумленно взглянула она, обернувшись.
— Сейчас. А в войну пришлось кое-где побывать. Пешочком, конечно.
— Вы были солдат?
— Да.
— Как это называется? Освободитель? — Фанни улыбалась очень мило.
— Тогда так и называлось. Мы освобождали Будапешт.
— О, это совсем близко от Вены. Не хотите туда поехать?
Непонятный складывался разговор. Разыгрывает она его, что ли? Вроде непохоже. Он сказал:
— Если захочу, могу поехать в Будапешт из Москвы. Сейчас я приехал к брату.
— Ваш брат ездит всюду. Весь мир.
К счастью, яичница поджарилась, салат был готов раньше. Фанни поставила перед ним тарелки, хлебницу с круглыми румяными булочками.
— Мне надо кое-чем заняться. Позовите, когда захотите кофе, — сказала она и оставила его одного.
Не успел он доесть, вернулся брат. Не снимая плаща и шляпы, он прошел на кухню. Поздоровались. Брат был озабочен и не в духе. Сняв и протерев платком очки, он ворчливо сказал:
— Никогда не можешь располагать собой, черт бы побрал все эти дела.
— Что случилось, Казимир? — встревожился Станислав.
— Представь, я должен лететь в Париж. Срочно. Немедленно. Можно подумать, там умрут без меня.
— По делам твоей фирмы?
— Да, черт бы их побрал.
— Как же я?
— Не расстраивайся. Это всего три-четыре дня, не больше. Мне обиднее, чем тебе, поверь. Но ты скучать не будешь. Я попросил Роджерса — он тебя возьмет под опеку.
— А ты что, прямо сейчас?
— Сию минуту. Буквально. Вот билет на самолет. — Казимир похлопал себя по карману. — Идем ко мне.
В кабинете, собирая со стола бумаги и складывая их в портфель, Казимир дал ему несколько указаний.
— Роджерса не стесняйся, ты видел — он свой. Захочешь прогуляться, вызови машину, Фанни знает, как это сделать. Я оставлю тебе сто долларов. Попроси Роджерса обменять их на кроны. Вечером один по кабакам не ходи. Что еще? Кажется, все. Советуйся по всем интересующим тебя делам с Фанни или Роджерсом. Сходи в собор святого Стефана, съезди в лес. Роджерс позвонит тебе после часу.
В десять часов брат уехал, поцеловав Станислава в щеку и перекрестив католическим двуперстием.
Фанни сварила кофе, он докончил свой завтрак в унылых размышлениях. Нескладно получается: его бросили на попечение чужих людей. Как он должен себя вести? Роджерс производит приятное впечатление, но нельзя же навязываться ему. И потом — дипломат. С какой стати он будет возиться с едва знакомым человеком?
Фанни пришла помыть посуду и вывела его из раздумья.
— Вам немножко не везет, но это ничего. Мистер Роджерс веселый джентльмен, — сказала она, чтобы ободрить его. — Пока можете посмотреть телевизор или почитать. У брата есть русские книги.
— Спасибо, Фанни. Лучше пойду прогуляюсь.
— Через час можно вызвать автомобиль. До центра города далеко.
Она надела резиновые перчатки и склонилась над посудомойкой. На ней было тонкое серое платье в обтяжку, очень короткое. Тесемки передника подчеркивали талию. Ямочки на сгибах под коленками чем-то напоминали ямочки на ее щеках. Станислав Михайлович подумал, что проводить время в обществе Фанни было бы гораздо приятнее, чем в обществе Роджерса. Он охотно отказался от пешей прогулки.
— Подождем машину. Я вам не мешаю?
— Что вы! Я все время одна. Это плохо для молодой женщины.
— Извините за нескромный вопрос: сколько вам лет?
— Тридцать.
— Я думал, двадцать! — признался он, и, может быть, никогда комплимент женщине не звучал так искренне.
Он впервые услышал ее смех и поразился, как звонко она смеется.
— И вы никуда не ходите по вечерам?
— В кино. Иногда в театр.
— Одна?
— Да.
— Неужели у вас нет...
— Жениха? — помогла она ему, — У меня уже был муж. Теперь долго не будет.
— Почему?
— Он был... как это?.. Отелло.
— Ревнивый?
— Да. Теперь мне надо долго отдыхать.
В кабинете Казимира зазвонил телефон.
— Простите.
Она вышла и тут же вернулась.
— Это мистер Роджерс. Он просит вас.
Густой, хорошо наполненный баритон Роджерса по телефону звучал еще красивее.
— Паскевич, здравствуйте. Брат уехал?
— Да, совсем недавно.
— Такой брат хуже плохой тещи, правда? Бросать дорогого гостя...
— Ничего, не обижаюсь.
— Я шучу. Ваш брат хороший человек, я его очень люблю, но он немножко... как это?.. Строгий нравственность. Святош. Мы с вами не такие.
Станислав отметил про себя, что у Роджерса и Фанни одинаковый акцент и они одинаково строят фразу, и это ему почему-то не понравилось. Словно он уже начинал ее ревновать.
— Алло, вы меня слышите? — спросил Роджерс, не дождавшись ответа.
— Да, да, мне все понятно. Фанни сказала, что вы не дадите мне скучать.
— Она умная женщина. Но я звоню не для того, чтобы делать ей рекламу. Давайте договоримся.
— О чем?
— Я могу освободиться раньше, чем думал. И могу отдать себя в ваше распоряжение с двенадцати часов.
— Очень приятно.
— Поедем за город. Я вас покатаю. И по дороге что-нибудь придумаем.
— Хорошо. Жду вас.
По обычаю застенчивых людей Станислав Михайлович посмотрел на себя со стороны, критически оценил свое поведение за прошедшие полтора часа и нашел, что из него наконец-то улетучилась робость, которая вдруг появилась вчера и которая делает пятидесятилетнего отца семейства беззащитным мальчиком, всецело зависящим от произвола взрослых. И пожалуй, больше всего этому способствовала Фанни. Он был бесконечно благодарен ей за это. Действительно, женщина замечательная.
...Они выехали на загородную магистраль. И Роджерс прибавил газу. Стрелка спидометра держалась на отметке 110 миль. Роджерс вел свой бордовый «бьюик», держа баранку одной рукой, то левой, то правой. Казалось, машина все делает сама, и Станислав Михайлович как автомобилист мог по достоинству оценить непринужденное искусство водителя.
Было 1 декабря, а деревья — клены, ясени, дубы, — рощами и в одиночку пробегавшие мимо них по обеим сторонам шоссе, еще не скинули листвы. Все оттенки желтого и красного взяли деревья для своих уборов. Машина неслась словно внутри солнечного луча, хотя небо было затянуто облаками. Станиславу Михайловичу казалось, что он вернулся в подмосковный сентябрь. И еще было такое ощущение, словно он уехал из Москвы не три дня назад, а три месяца.
Роджерс молчал, видимо, понимая, что у его пассажира нет желания разговаривать. Так они ехали минут сорок. Мелькнул какой-то рекламный щит, и тогда Роджерс сказал:
— Сейчас будет мотель. Не пропустить ли нам по маленькой?
— А вам можно? Вы же за рулем.
— Не рекомендуется, конечно. Но здесь не так строго, как в Москве. Лишь бы машина не качалась, — пошутил Роджерс.
Станиславу Михайловичу любопытно было посмотреть мотель и сверх того хотелось пить.
— А пиво в мотеле найдется?
— Что угодно.
Роджерс притормозил, свернул вправо и остановился на круглой площадке перед двухэтажным зданием из пластика и стекла. Они вышли. К машине тут же подбежал служитель в униформе, поклонился Роджерсу, сел за руль и уехал куда-то за угол.
В баре мотеля Роджерса знали. Официантка с белыми волосами, змейками падавшими на плечи, пропела ему что-то и показала на столик.
От еды и виски Станислав Михайлович отказался. Ему принесли несколько маленьких бутылок пива, на этикетках которых стояли три буквы М. Роджерс пил виски и съел множество закусок. Официантка время от времени лениво прохаживалась мимо столика, и Роджерс перебрасывался с ней словечком. Она отвечала поющим голосом и искоса взглядывала на Станислава Михайловича.
![Сергей Бетев - Без права на поражение [сборник]](/uploads/posts/books/242828/242828.jpg)
