Юлий Медведев - Бросая вызов
— Разные они бывают, великие. Уатт и его злобные судебные иски против Джозефа Брамы, ничуть не менее великого, но оставшегося в тени… Эдисон и его крестовый поход против переменного тока… Мог бы назвать кого поближе, да «ходить бывает склизко по камушкам иным, итак, о том, что близко, мы лучше умолчим». Как же, слышали — «победителя не судят». Этой формулой римских цезарей прикрыто столько беззаконий… Я рискнул бы поставить под сомнение роль великих в техническом прогрессе.
Вред от их самодурства и самовлюбленности больше, чем польза от их таланта.
Формула «победителя не судят» может действительно показаться циничной. Однако жизнь устроена так дьявольски искусно, что все, решительно все требует оговорок, будь то «святая истина» или «подлая ложь». Формула исторического цинизма на самом деле имеет в виду поощрить рискующего. Человек и так не хочет рисковать, но зная, что в случае победы ему все равно риска не простят, он уж точно не предпримет по своей воле инициативу. А риск составляет душу творчества. Не всякий, кто рискует, творит (игрок в рулетку не изобретает), но всякий, кто творит, рискует.
Таковы лицевая и оборотная стороны приоритета. А есть еще сторона субъективная.
Автор молча стоит перед выставочным стендом. Вокруг народ. Люди читают. Что-то записывают в блокноты. Спрашивают… Как колотится нутро… Ведь это он, тот самый, размером с ананас… «Подземный реактивный снаряд…» — читает, наклонясь к табличке. Строчки прыгают перед глазами. Он не дочитал, но уже объят ужасом догадки. В испаринной дурноте — снова весь текст, по слогам… Да… Оказывается, не его это работа, не его, а других. Знакомые стоят имена но его, изобретателя, имени среди них нет. Ошибка. Все исправят, это бывает. Скорей к телефону!
— Что вы, какая ошибка? Люди за эту работу получили премии, награды, спешите не опоздать поздравить!
…Фамилии были знакомы. Эти трое по публикации в «Изобретателе» разыскали Циферова. Хорошие ребята… Установили сотрудничество…
Циферов не успел продумать, как вести себя, чтоб не унижаться, — пришло форменное извинение. Они не знали, не подозревали, сожалеют. Был внутриведомственный конкурс, но работа привлекла такое внимание!..
Чистосердечные заверения смягчили удар. Циферов оправился. Как раз чтобы узнать новую сокрушительную весть: группа иногородних специалистов, в свое время консультировавшаяся у автора подземного реактивного снаряда, удостоена Государственной премии за разработку, сердцевина которой — это изобретение.
Ни авторские свидетельства, ни зарубежные патенты, видимо, не защитят его. Самому надо защищаться! И скорее.
По сверхпроводящим каналам слухов дошло от доброжелателей-анонимов, что готовится выдача авторского свидетельства, опасно близкого к циферовскому. Наведя справки, Михаил Иванович узнает, что заявители подготовили документы на получение высокой награды, что сейчас они уже на последнем рассмотрении. Циферов начинал тему вместе с этой группой. Но от него «сумели избавиться, когда пришла пора составлять наградной список».
«Позабытый» Циферов объявился неожиданно. Комиссия по присуждению премии нашла, что забывчивость соискателей нехорошо выглядит, и сняла их кандидатуры. Исправить дело, включив в список автора, почему-то было нельзя.
Подбородок о чем-нибудь говорит!
Да, подбородок Сенюкова не обманывает, намекая на некие избыточные свойства его натуры.
Студент, правда, 24-летний, но второкурсник, но щуплый, но не представляющий никакую организацию, а самочинно ходит по Главным управлениям Наркомтяжпрома и настаивает, чтобы его снарядили в экспедицию искать кембрийскую нефть. Его выслушивали начальники главков, директора трестов, директора НИИ. Диковинная, по нынешним понятиям, терпимость.
Пусть там, на краю света, в глуши Сибири, в глубине недр, кембрийские разливанные нефтяные моря. Попробуй возьми эту нефть! «Разведку надо вести там, молодой человек, где скорее, вернее и доступнее. Вы же экономическими соображениями пренебрегаете, а пускаетесь в принципы».
Сенюков понимал эти резоны. Но сила, неподвластная доводам, толкала его «без колебаний проводить в жизнь» великую идею. Он верил в нее. Конечно, было бы разумно повременить. Но что за смиренность, что за обыденность — «не по карману»… Да просто это недалекость!
Он не урезонивался. Он выступал перед деловыми людьми с разглагольствованиями о будущем, он учил, перевоспитывал, агитировал, взывал к гражданской и партийной сознательности. Он доводил людей до бешенства и отчаянья.
А за всем тем оставалось, вряд ли осознанное, что эту идею, крупнейшую и спорную, будет претворять он, Василий Сенюков, что молод, напорист, пригоден для такого дела, для такого подвига сродни великим географическим открытиям; что, если это дело не состоится, другого, равного, не бывать, и он, Василий Сенюков, не выявит себя, своей нужности, своих качеств. Это, авторское, не осознаваемое и скрываемое, метило его как избранника идеи.
Его б и не слушали, не будь свидетельств фанатического бескорыстия и самопожертвования: однажды от экспедиции, которая завершила свои дела и исчерпала ассигнования, этот студент отпочковал свою, не оплачиваемую, нашел на месте доброхотов и провел важные исследования по своему собственному плану. В другой раз ездил вовсе за свой счет… Но всему, кроме глупости, есть предел. Терпению тоже. Его выставили из кабинетов дома на площади Ногина, куда он ходил «через головы прямого начальства». Потерпев неудачу на одном этаже, Сенюков пускался осваивать другой. Главнефть, Главзолото, Главгеоразведка… Куда ж теперь? Всюду провал. Когда на последнем решительном совещании, созванном в Главгеоразведке Сенюков, не представив достаточных доказательств, что прежняя экспедиция имела успех (стоила же она 17 тысяч рублей), запросил на новую полтора миллиона, его несостоятельность обнажилась окончательно. По ходу обсуждения, случайно как бы вспомнив, что студент еще здесь, начальник Главгеоразведки бросил вскользь: «А вы знаете, сколько всего ассигновано на георазведку в 1935 году? Восемь миллионов». На что студент якобы выкрикнул: «В таком случае кембрийская нефть стоит больше полутора миллионов!»
…Да что же с ним церемонились?
Вопрос. Такой вопрос, что только руками разведешь. Дело в том, что все-таки экспедиция состоялась. Мало того — Сенюкову дали бурильный станок.
Ремир Васильевич, по рассказу отца, уточнил: дал станок Василию Михайловичу сам Серго Орджоникидзе, нарком тяжелой промышленности. Кабинет его был на другом этаже. Выше.
Студент склоняет наркома на рискованное предприятие… Орджоникидзе не специалист в геологии. Он, бывало, полагался в трудных случаях на редко подводившее его чувство перспективы. Кроме того, крупный риск, деловой азарт, размах, дерзость замысла имели, по воспоминаниям современников, особый доступ в его душу. По каналам связи, не нуждающимся в словах, проницательный темперамент наркома распознал родственное, высоковольтное свечение, испускаемое его искрящим собеседником. Все это так. Но в ту пору будущее целой отрасли, а значит, и страны могло иной раз зависеть от судьбы одного станка. Орджоникидзе, как никто, понимал, как важно правильно распорядиться его судьбой. Нарком выделил Сенюкову станок, каких на всю страну было считанные единицы.
Погодите, это не все! Это даже не главное. Представим, что ничего такого вовсе не было. Встреча с Орджоникидзе в конце концов — чей-то устный рассказ. А устные рассказы имеют особенность накапливать неточности от одной передачи к другой. Но экспедиция-то была! Почему она была? Разве доводы против нее потеряли силу? Нет. Они и сейчас не вызывают сомнений, даже после того, как сибирская нефть стала существенной деталью экономики страны и всего мира. Тогда поиски ее были несвоевременны. Каким же чудом резоны отпали? Неужто под напором силы, «неподвластной резонам»? Будем довольствоваться признанием, что чудо — это не то, чего нельзя понять, а то, что пока не понято.
…Разворачиваю просушенный временем, склепный рулон фотопанорамы, подписанный рукой Василия Михайловича: «Река Толба в районе структуры, где получена первая кембрийская нефть».
«Борода к бороде, жгучий ельник бежит, молодея, к воде»… Он бежит так, сам видел, вдоль берегов километр за километром, монотонностью своего бега усыпляя, а не настораживая. Редкостно неприметные места.
Смотрю фотоальбом Толбинской геологической экспедиции. «Соревнование на «душегубке» (лодчонка, в которой проделывают смертельно-цирковые номера, преодолевая пороги). «На перекуре». «Гоготки» (олени). Мирное выражение лиц. Покой.
Снимки сделаны, видимо, до кризисных дней, когда все, все — и судьба начальника экспедиции и родоначального дела великой эпопеи, развернувшейся много позже, в шестидесятых годах, — повисло на волоске.
