Герман Гессе - Магия книги
Гессе, возведший нарциссическую по сути раздвоенность своего сознания в кредо и источник творчества, в романе «Нарцисс и Златоуст» создает романтический образ идеала «жить самому собственной жизнью», который складывался от «Демиана» до «Степного волка». Свою роковую книжную формацию, отделенную от «снятого» в романе идеала Я, Гессе представляет как непрерывное наполнение материи духом, чувственного начала — художническим Я-сознанием. Исходная позиция повествования — символизация психологической ситуации Гессе-подростка: мальчика Златоуста, в имени которого задано чуть ироническое значение красноречивого, но «празднословного и лукавого» литератора-Гессе, а также проекция жития и учения близкого Гессе по духу раннехристианского писателя Иоанна Златоуста, — отец привозит в семинарию монастыря Мариабронн, чтобы мальчик, воспитавшись в монастырской аскезе, навсегда забыл некогда разлюбившую отца и бросившую семью мать. Златоуст становится другом молодого, но мудрого учителя Нарцисса, в котором духовность (отцовское начало) возобладала над чувственностью (женским началом); он тянется к Златоусту как к собственному отражению, ибо и в Златоусте борются чувственность и духовность. Оба становятся «двойниками», символически обменивающимися своими содержаниями на протяжении всего романа. Нарцисс для Златоуста как бы архетип «книги образов», форму которой принимает все содержание романа. Поначалу молодой учитель играет словно материнскую роль: он пробуждает в Златоусте образ забытой матери и, тем самым вызывая в нем к жизни неукротимое творческое начало, побуждает юношу к бегству из монастыря. В своих странствиях ваганта (действие романа происходит в излюбленном Гессе средневековье) Златоуст ищет в каждой женщине, в каждом наслаждении и страдании, в происходящих на его глазах рождениях и смертях почти стершийся в его памяти образ матери, который постепенно складывается в образ едино-сущностной природы — Матери Евы. Целью жизни Златоуста, обучившегося искусству скульптора, становится воплощение этого образа, и художнику удаются лишь два «прочтения» материнской книги жизни: он создает совершенную скульптуру Иоанна Богослова — портрет Нарцисса, наделенного женственными чертами (это образ оплодотворяющей самое себя и тем все порождающей природы); и в конце второй половины своего пути, познав во время чумы всеобщую гибель и вернувшись в монастырь, чтобы работать там художником, Златоуст ваяет скульптуру девы Марии, в которой воплощает образ одухотворенной, все примиряющей, но непостижимой любви. Непримиренный Златоуст умирает на руках у ставшего для него отцом Нарцисса в сознании того, что Мать Ева не желает разоблачения своей тайны и что познание ее только в смерти. Радость творчества и познания мира и печаль о неосуществимости выраженного в «Сиддхартхе» идеала, перемежающиеся в этом сложном философском романе подобно игре света и тени, начинают звучать в концовке трагической нотой. Стареющему писателю, победившему душевный и творческий кризис, не давалось преодоление изоляции, хотя долгу общественного служения и посредничества Гессе не изменял в периоды даже самых жестоких душевных мук.
В 1919 году, еще не оправившись от впечатлений войны, параллельно с лихорадочной творческой работой вместе со своим верным соратником Рихардом Вольтереком Гессе начинает издавать журнал «Vivos voco»[4], который, по замыслу издателей, должен был стать органом духовного обновления Германии, новой культуры и обращался прежде всего к молодежи. Как в «Мерце», Гессе взял на себя литературный раздел. На страницах «Vivos voco» впервые увидели свет отрывки из «Клингзора», «Клейн и Вагнер», «Мысли об „Идиоте“ Достоевского», большое количество эссе, статей и рецензий. Между тем провозглашенная в 1918 году Веймарская республика, на которую Гессе возлагал немало надежд, терпела политический крах, поднимала голову реакция, усиливались нападки на прогрессивных писателей, в том числе и на Гессе, которого начали обвинять в антипатриотизме, интернационализме и пацифизме, в «неврастеническо-сладострастном копании в прекрасном», в «презрении к священным садам немецкого идеализма, немецкой веры и немецкой верности». Одно из таких выступлений было напечатано и в «Vivos voco». Гессе сдержанно отвечал, напоминая, что именно такая безответственная вера в буржуазно-авторитарные идеалы и привела к войне, что именно такие люди губили цвет немецкой литературы во все времена, но напрасно — травля усиливалась. В 1921 году Гессе прекратил соиздательскую деятельность и в «Vivos voco», хотя рецензии для журнала писать продолжал, а в 1924 году сложил с себя немецкое гражданство, приняв гражданство швейцарское. В среде немецкой официозно настроенной интеллигенции Гессе стал persona non grata. В немецкой прессе подвергалось уничтожающей ревизии все творчество писателя, «расчищавшее путь восточному варварству»; разоблачался «предательский эстетизм» «Сиддхартхи»; Гессе обвиняли в преступлениях против родины, в безнравственности и беспринципности. Многочисленные друзья и почитатели молчали, а усилия немногих, вступившихся за писателя, оказались бесплодными. В 1930 году в знак протеста Гессе вышел из Прусской академии искусств, членом которой он не без колебаний стал в 1926 году. Проблематика поиска действенных контактов с официозно-авторитарным внешним миром была снята у Гессе окончательно. Но поиск единения, «избирательного сродства» с «иными», «духовными» Гессе не прекратил, оставаясь в этом столь же стоек, как и в своих нравственных и общественно-политических убеждениях. С 1923 года он все чаще выезжал в Швейцарию и Германию с публичными лекциями о книгах и писателях, с чтением своих произведений; возобновлял прежние дружеские связи, контакты с литературно-художественными кругами. В 1926 году судьба распорядилась так, что Гессе случайно встретился в Цюрихе с искусствоведом Нинон Дольбин, урожденной Ауслендер, которая еще четырнадцатилетней девочкой, в 1909 году, написала Гессе восторженное письмо и тогда же получила от него ответ. Обоюдная симпатия оказалась настолько сильной, что в 1927 году Нинон переехала в дом Гессе и в 1931 году они заключили брак, прочный и на диво счастливый для обоих. Гессе нашел в Нинон идеал женщины, который искал всю жизнь и непрерывно воплощал в своих произведениях.
Годы, проведенные в Доме Камуцци, оказались наиболее продуктивными в жизни Гессе. Был преодолен кризис, достигло вершины мастерство писателя, были написаны «Клейн и Вагнер», «Последнее лето Клингзора», «Сиддхартха», «Курортник», «Степной волк», «Книга образов» (очерки, воспоминания, заметки; 1926), «Нюрнбергское путешествие» (1927), «Нарцисс и Златоуст», «Паломничество в Страну Востока», десятки рассказов, эссе, стихотворений и сотни рецензий. В Доме Камуцци продолжилась и издательская деятельность Гессе — трудами писателя вышло около 20 книг. Осенью 1924 года Гессе задумал выразить в материальном виде ядро своей книжной формации — при поддержке своего племянника Карла Изенберга запланировал издание серии произведений немецких писателей и их автобиографий периода 1750–1850 годов. Новый проект стал важнейшей издательской работой Гессе. Писатель неделями и месяцами просиживал в библиотеках, составил библиографию, которая заняла бы огромную книгу, написал необозримое количество заметок, свидетельствующих о буквально умопомрачительной филологической, философской, психологической и исторической эрудиции Гессе. Первоначально издание называлось «Дух романтизма» и должно было выйти в трех томах. Гессе предложил издание Самуэлю Фишеру, но тот отложил проект на неопределенное время. Гессе, оставив рукопись у своего постоянного издателя, продолжил работу и расширил проект до 7 томов, дав ему заглавие «Классическое столетие немецкого духа 1750–1850 годов»; затем издание выросло до 12 томов, а в продолжение его на случай успеха предприятия было подготовлено 10 томов антологий и еще 8 томов, посвященных отдельным авторам. В 1931 году Гессе, видимо раздраженный колебаниями Фишера, дал заявку в издательство «Дойче ферлаганштальт», которое поначалу ухватилось за эту идею, но, узнав, что Гессе одновременно хочет продолжить у Фишера издание серии «Замечательные истории и люди» (книги отдельных немецких писателей, а также восточные и итальянские новеллы), из которой в 1925–1926 годах уже вышло шесть томов, отказалось от предложения. Несмотря на то, что для серии «Классическое наследие» было уже подготовлено шесть томов, а к большинству из 30 томов всего издания были уже написаны предисловия, Гессе не продолжил поиск издателя (рукописи этого проекта до сих пор не найдены — видимо, они погибли в издательствах или во время бомбежек и пожаров или были сожжены гестаповцами при аресте преемника Фишера — Петера Зуркампа). Дело, вероятно, не в том, что издатели не доверяли Гессе, а в том, что не было спроса на старую национальную литературу, и писатель, поняв, что все его попытки разбудить интерес к «дедовщине», пропитанной идеалами наднационального гуманизма, напрасны, навсегда утратил интерес к издательской деятельности.
