Жан Бодрийяр - Дух терроризма. Войны в заливе не было (сборник)
Усилиями медиа эта война высвобождает возрастающую по экспоненте массу глупости, и это не специфическая военная тупость, которой всегда предостаточно, а функциональная, профессиональная глупость тех, кто проповедует это событие в своих бесконечных комментариях: все эти продажные Бувары и Пекюше[46], неудачливые искатели потерянного образа, завсегдатаи эфира, мейстерзингеры[47] стратегии и информации, благодаря которым пустота телевидения ощущается, как никогда прежде. Эта война, надо сказать, представляет собой жестокое испытание. К счастью, никто не будет требовать от того или иного эксперта, генерала или интеллектуала на содержании объяснений нелепостей и абсурда, который они изрекли сегодня, потому что их затмят нелепости и абсурд дня завтрашнего. Вот так все и амнистируются благодаря сверхскоростной последовательности ложных событий и ложных обсуждений. Обеление глупости ее эскалацией, восстанавливающее невиновность, в некотором роде полную невинность промытых и выбеленных мозгов, отупевших не из-за насилия, а из-за ничтожности и ужасной невыразительности образов.
Жан-Пьер Шевенман[48] посреди пустыни: Morituri te salutant! [идущие на смерть приветствуют тебя] Абсурд. Франция со своими старыми «ягуарами» [самолеты] и президентским молчанием.
Генерал Бернар Капильон по телевизору: «Пользой, какую принесла нам эта война, стала возможность возвращения наших военных руководителей на телевидение». Страшно подумать, что в другие времена, на настоящей войне, они делали бы на поле боя.
Клубок противоречий [imbroglio]: так пацифистская демонстрация в Париже косвенно была за Саддама Хусейна, который хочет войны, и против французского правительства, которое ее не хочет и с самого начала дает понять, что если не откажется от нее, то согласится с большой неохотой.
Опустевшие магазины, прерванные отпуска, спад деловой активности, город вслед за массами не подает признаков жизни: вполне возможно, что эта война – паника наоборот, прекрасная возможность сбросить газ, притормозить, выпустить пар. Броуновское движение успокаивается, война заставляет забыть партизанщину повседневной жизни. Катарсис? Нет, зачистка территории. Или лучше сказать так: телевидение, приковывая к себе внимание, держит всех нас по домам и с помощью этого коллективного ступора в полной мере выполняет свою роль социального контроля; бессмысленно вертясь вокруг себя, словно дервиш, тем лучше оно фиксирует население, чем больше разочаровывает, совсем как плохой детектив, относительно которого мы никак не можем поверить, что он до такой степени плох [nul].
Ирак восстанавливается еще прежде, чем был разрушен. Послепродажное обслуживание. Подобная антиципация еще больше дискредитирует войну, которая и так не имеет недостатка в том, чем можно обескуражить даже тех, кто хотел в нее верить.
Порой доходит до черного юмора: эти двенадцать тысяч гробов, доставленных вместе с оружием и боеприпасами. И в этом случае американцы вновь продемонстрировали доказательство своей самоуверенности: их потери несоизмеримы с их прогнозами. Но Саддам бросил им вызов, заявив, что они не способны пожертвовать и десятью тысячами солдат ради войны, и американцы ответили на него, отправив двенадцать тысяч гробов.
Завышение ожидаемых потерь является частью той же мегаломанической иллюминации [акт божественного озарения], что и широкоразрекламированное развертывание операции «Щит пустыни», и вакханалия бомбардировок. Пилотам уже даже не во что целиться. У иракцев недостаточно ложных целей (обманок), чтобы обеспечить ими бесконечные налеты. Ту же самую цель вынуждены бомбить по пять раз. Это издевательство.
Британская артиллерия ведет мощный огонь двадцать четыре часа. Там уже давно нечего уничтожать. Тогда почему так происходит? Для того чтобы «шумом канонады перекрыть шум танковых колонн, двигающихся к линии фронта»! Резонно, надо сохранить эффект неожиданности (и это 21 февраля). Самое интересное то, что там тогда никого уже не было, иракцы покинули это место. Это абсурд.
Саддам – наемник, американцы – миссионеры. Но как только наемник побежден, эти миссионеры де-факто становятся наемниками всего мира. Однако ценой за то, чтобы стать идеальным наемником, является избавление от всякой политической воли и всякого политического разума. Американцы не могут избежать этого: если они хотят быть полицейским для всего земного шара и Нового Мирового Порядка, они должны лишиться всякой политической власти [autorité] исключительно в пользу своих оперативных возможностей. Тогда они становятся просто исполнителями, а все остальные – просто статистами Нового Мирового Порядка, основанного на взаимном согласии и полицейском управлении.
Тот, кого сочтут диктатором, должен быть уничтожен, любые карательные действия сами по себе оказывают наиболее устрашающий эффект. Переняв израильский стиль, американцы отныне будут экспортировать его повсюду и, так же как израильтяне, замкнутся в спирали безусловной репрессии.
Для американцев не существует врага как такового. Nothing personal. Ваша война меня совсем не интересует, ваше сопротивление меня совсем не интересует. Мы уничтожим вас, когда сочтем это нужным. Они отказываются от переговоров, тогда как Саддам торгуется за свою войну, набивая цену только для того, чтобы затем ее опустить, то наседая, то вымогая, словно уличный торговец, пытающийся всучить свой товар. Американцы ничего не понимают во всей этой психодраме торга, они все это терпят раз за разом, а затем, с уязвленной гордостью западного человека, ожесточаются и силой навязывают свои условия. Они ничего не понимают в этой зыбкой дуэли, в этой схватке, в мгновениях которой разыгрываются честь и бесчестие друг друга, они понимают лишь силу, и они уверены в своей добродетели. Если другие желают бросить вызов, играть и прибегать к хитростям, американцы с ощущением морального превосходства используют всю свою мощь. На все уловки Другого они ответят своим пуленепробиваемым характером и бронированными машинами. У них нет времени на обмен, на то, чтобы поторговаться.
В то время как для Другого, даже если он знает, что уступит, очень важно сделать это церемониально, с соблюдением формальностей. Он должен быть признан участником диалога – в этом весь смысл обмена и торга. Он должен быть признан врагом – в этом весь смысл войны. Для американцев торг и переговоры не имеют никакой ценности, тогда как для Других – это дело чести, личное (взаимное) признание, речевая стратегия (язык существует, и мы должны отдавать ему должное) и соблюдение темпа (спор требует ритма, это цена присутствия Другого). Американцев не волнуют все эти элементарные тонкости. Им еще многое предстоит узнать о символическом обмене.
Зато с экономической точки зрения они в выигрыше. Они не тратили время на дискуссии, не подвергались психологическому риску, связанному с участием в поединке с Другим; это выглядит как доказательство того, что темпа не существует, что Другого не существует, а единственное, что имеет значение, – это модель и мастерство управления ею.
С военной точки зрения решение затягивать эту войну, как они это делают (вместо того, чтобы применить израильское решение и немедленно использовать дисбаланс сил, пресекая тем самым любые ответные действия), представляет собой неуклюжее и бесславное решение, чреватое негативными последствиями (популярность Саддама среди арабских масс). Но тем самым американцы добиваются саспенса, растягивают время, чтобы представить себе и всему миру зрелище своей виртуальной мощи. Они позволят этой войне продолжаться столько, сколько необходимо, но не для того, чтобы ее выиграть, а для того, чтобы убедить весь мир в непогрешимости своей (военной) машины.
Итак, победа модели важнее, чем победа на поле боя. Военный успех увековечивает торжество вооружения, но успех программирования увековечивает поражение времени[49]. Цифровая обработка войны [war-processing], транспарентность модели в ходе развертывания войны, стратегия неизбежного выполнения программы, электрокуция[50] всякой живой реакции и всякой живой инициативы, включая собственную, – все это важнее с точки зрения системы всеобщей апотропии (как друзей, так и врагов), чем конечный результат на поле боя. Чистая война, выхолощенная война, запрограммированная война – более смертоносная, чем та, в жертву которой приносятся человеческие жизни.
Мы далеки от всеобщего уничтожения, холокоста или атомного апокалипсиса; тотальная война существует лишь в качестве архаичной воображаемой медиаистерии. Напротив, война такого вида, как эта – превентивная, устрашающая, карательная, – предупреждение всем: не впадайте в крайности и мерьте себя той же мерой, что и других (комплекс миссионера); по правилам этой игры каждый должен не показывать всей своей силы и не вести войну всеми имеющимися средствами. Сила должна оставаться виртуальной и назидательной, добродетельной, так сказать. Первый опыт такого рода регулирования в планетарном масштабе является очень важным тестом. Так же как богатство измеряется не показной роскошью, а тайной циркуляцией спекулятивного капитала, так и война измеряется не степенью накала, а ее спекулятивным развертыванием в абстрактном, электронном информационном пространстве, том самом, где происходит и движение капитала.
![Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]](/uploads/posts/books/147565/147565.jpg)
