Михаил Зуев-Ордынец - Всемирный следопыт, 1930 № 08
— Да на кой же чорт ты потащился с нами? — спросил удивленно Раттнер.
Птуха обвел взглядом хмурую, придвинувшуюся к полянке тайгу и тогда лишь ответил, улыбаясь лукаво:
— А может, я хочу ведмедей на гармошке вывчить играть? Ладно, хватит шутковать! А вы, товарищи командиры, сознайтесь, што банбуковая ваша положения. Залетели вы в дыру, где и людей чорт ма, а у вас даже и шамать нечего! Сгинули бы вы без Федора Птухи!
«А ведь и верно! — подумал Раттнер. — У нас нет ничего с'естного. Ни бутерброда! А кроме того, с Птухой вообще как-то… уютней!»
— А у меня… — продолжал Федор. И развязав сверток, расстелил на земле красный платок. — Вот коваль пирога именинного! Вот колбаса! Это все кума наградила. Насчет газу тоже имеется. Гляньте — сулейка варенухи!
Косаговский взглянул на разложенные Птухой припасы и вдруг, сев прямо на землю, захохотал. Но это был не истеричный смех отчаявшегося человека. Косаговский хохотал весело и облегченно, как человек, осознавший, что нет такого положения, из которого не было бы выхода. Глядя на него, засмеялся и Раттнер, а за ним залился и Птуха.
Они хохотали долго и смачно, смеялись в лицо диким горным хребтам и угрюмой тайге, словно бросая им вызов.
Первым успокоился Косаговский, крикнув бодро:
— Ну-с, за дело, товарищи! — Во-первых, прикрепим самолет веревками к земле, чтобы его не снесло ветром, укроем мотор чехлами, а затем подумаем, как добраться до обитаемых мест!
— Значит, по твоему мнению, нужно итти на север?
VI. Зеленые лабиринты
— Только на север! А так как обычно направление горных цепей отождествляется с направлением водораздельных линий, то советую итти вон по той широкой долине, параллельной хребту. Она и выведет нас к какой-нибудь реке.
— А почему надо итти именно на север?
Ветви деревьев с силой били в лицо, раздирали кожу, хватались за одежду.— А видите ли, товарищи, сказал решительно Раттнер. — По моему мнению, мы находимся сейчас в Тотжинском лесном хошуне Танну-Тувинской республики, на южном склоне хребта Суйлегем.
— Ну, а выбраться-то отсюда в нашу Сибирь можно? — спросил Косаговский.
— А откуда нельзя выбраться, если очень этого захотеть? — улыбнулся Раттнер. — Правда, изучение орфографии Суйлегема находится еще в начальной стадии. Мало кто бывал в этих дебрях. Вот разве что Кочетов, известный предводитель урянхайских красных партизан, бродил здесь со своим отрядом.
— В якую мы дебрю попали! — сказал сокрушенно Птуха. И запричитал шутливо: — Ой, кто мине безродну сыротыну на свит бидовать пустыв? Ну, а народонаселение есть здесь какое или совсем нима никого?
— Народонаселение? Конечно, есть! Тувинцы, или по-старорежимному — сойоты-двоеданцы, так как они до 1865 года платили дань и России и Китаю.
— Дружелюбные или недружелюбные? — допытывался Птуха.
— Ну, это смотря на каких нарвешься! — засмеялся Раттнер. — Надо сказать правду, тувинцы много натерпелись от слуг Цаган-Хана, то-есть белого царя, русского императора. А тех, кто им не причиняет бед, тувинцы не трогают и пальцем. За примером ходить далеко не надо. Совсем недавно тувинцы забрали в плен экспедицию томского профессора, приняв ее за банду горных грабителей, которых и сейчас не мало бродит по хребтам Танну-Тувы. Но когда тувинцы выяснили, кто их пленники, они отпустили профессора и его сотрудников с извинениями.
— Ага! Значит, сюда и отсюда есть пути, если в этих местах побывала целая экспедиция? — воскликнул Косаговский.
— Была ли упомянутая экспедиция именно в этой местности, где находимся сейчас мы, я не знаю, — ответил Раттнер. — Но, конечно, дороги из Танну-Тувы в Сибирь имеются. Я детально изучил географию Тувинской республики — по причинам, которые тебе, Илья, известны. И вот слепой случай занес меня сюда! Насколько мне помнится, в Иркутский округ ведет старинный торговый путь по долине озера Косогол, переваливающий через хребет Баян-Ула. Летом же можно пройти вьючной тропой, перевалив у восточной оконечности белка Мунко-Садык. Но Косогол остался где-то далеко — на востоке! Мы должны пытаться выйти на Усинскую дорогу. Из города Минусинска в Танну-Туву проложен в вековой тайге через неприступные Саянские хребты знаменитый Усинский тракт. Его-то мы и должны отыскать. На него вся наша надежда!
— Значит, выходит, дорог много, але тыльки шкода, що не для нашей милости! — сказал насмешливо Птуха. — Однако, товарищи, надо итти. Поздно не было бы!
— Да, надо итти! — вскочил пружинисто на ноги Косаговский. И надвинув на лоб лётный шлем, спросил: — Итак значит, на север? Пошли!
Приятели взглянули в последний раз на самолет, тщательно замаскированный нарубленными ветками и хворостом, и зашагали на север.
Тайга началась сейчас же за озером. Ель, оливко-черные пихты, сосна, лиственница, кедры вечно зеленым лабиринтом уходили вдаль. Вековые деревья, обросшие седой «лесной бородой», причудливо свешивавшейся с их ветвей, стояли сумрачной колоннадой. У корней их лежали груды гниющих стволов и валежника, а на смену павшим великанам пробивались молодые деревья, кустарники, высокоствольные травы. Молодая поросль эта сплеталась подчас в совершенно непроницаемую, будто спрессованную чащу. Такая именно тайга и создала недобрую славу темным и дремучим сибирским лесам, по которым «человеку не проехать, зверю не пройти, и птице не пролететь».
Путники с первых же шагов убедились, что тайга враждебна им. Она выбрасывала, выталкивала их из своих недр. Ветви деревьев с силой били в лицо, раздирали кожу, хватались за одежду. Оторопь брала, когда упирались в кучу наваленных друг на друга стволов. Неперелазная стена! Баррикада гигантов! И уткнувшись в такой бурелом, они сворачивали в сторону, признавая свое бессилие. А куда свертывать? Кругом одно и то же!
«Продвигаемся вперед или кружимся ка месте? — думал Раттнер. — Я нисколько не удивлюсь, если сейчас, вон за тем буреломом откроется полянка с разбитым самолетом, которую мы несколько часов назад покинули!»
В тайге было тихо, лишь где-то далеко плакалась на свою бездомную долю одинокая кукушка. Особенная была здесь тишина — насторожившаяся, гнетущая…
Вдали, между стволами пихтача, бесшумной тенью мелькнул волк, но не российский «бирюк», а красный горный волк. Рыжеголовая сойка, с яркой пестрой окраской крыльев, состоявшей из цветов белого, черного и голубого, с удивлением посмотрела на троих бредущих в молчании людей. Птуха бросил в нее палкой. Сойка снялась и нехотя, оскорбленно покрикивая, улетела.
«Странная местность, — недоумевал Раттнер. — Даже животные и птицы встречаются редко. Зачумленный район какой-то!»
— Не могу больше! — крикнул измученно Косаговский и опустился на мшистую колодину.
— Устал, Илья? — спросил заботливо, подходя к нему, Раттнер. — Ну что же, давайте отдохнем, пора!
— Не то, Николай! Я устал не больше вас! — ответил раздраженно летчик. — Совсем другое! Мне право стыдно, но… эта глубочайшая, бездонная тишина, этот зеленый таежный полумрак действует мне на нервы. Меня охватывает необ'яснимая детская робость при взгляде на эту бесконечную колоннаду стволов. Тишина меня утнетает, понимаете?
Раттнер понял. Даже на него действовало таежное безмолвие. А Косаговский, шесть часов боровшийся со стихиями, измотавший во время этой борьбы нервы, потрясенный аварией машины, конечно, острее и больнее воспринимал окружающее. Ему нужен был отдых.
— А може, товарищи, заспиваем для храбрости, а? — спросил громко и бодро Птуха, тоже понявший состояние Косаговского. — А ну-ка, отдерем «Сербияночку»!
— Вы будете, может быть, смеяться, — заговорил снова, не ответив Федору, Косаговский, — но мне все время кажется, что за нами кто-то следит. Не пойму только, человек или зверь? Но я во время пути физически ощущал на своей спине чей-то тяжелый, внимательный и, что самое главное, враждебный взгляд. Безмолвие это только кажущееся. Я уверен, кто-то притаился в чаще и не спускает с нас глаз!
Раттнер и Птуха порывисто оглянулись.
Ничего и никого. Тишина. Лишь ветер налетал порой, посвистывая в вершинах деревьев… Бесприютный, злой таежный ьетер…
— Вот глядите, следы! — крикнул вдруг Косаговский, срываясь с места. — Совсем свежие! Не более получаса назад проходил кто-то здесь. Я же говорю, за нами следят!
Раттнер и Птуха опустились на колени, разглядывая внимательно ясные отпечатки человеческих ног в вязком глиняном грунте.
— А ведь здесь даже не один человек прошел. Трое шли, — шептал Раттнер. И вдруг расхохотался. — Я этого ожидал, чорт возьми! — Знаете, кто здесь проходил не более как час назад? Мы! Это наши следы. Вот отпечаток моего сапога, вот Птухин «саранчетоптатель».
