Сергей Горбачёв - Берлинский Маринеско
— Сто лет простоит, — улыбаясь, сказал Берест Неустроеву. — Мы его, знамя, к лошади притянули…
Казалось бы, вот он, момент прихода Великой Победы, но… Отстоять Знамя Победы оказалось не легче, чем его водружать.
Алое полотнище затрепетало на ветру в 22 часа 30 минут 30 апреля. А ночью… Немцы ринулись в контратаку, применили фаустпатроны. Огромный зал рейхстага, заставленный стеллажами с архивными документами, загорелся. Пожар охватил весь рейхстаг, люди задыхались, горели заживо.
Из подвала рейхстага выскочили немцы и стали теснить батальон к выходу. Полковник Зинченко, увидев густой черный дым из купола со своего КП, приказал оставить рейхстаг и после пожара атаковать заново. Первая же группа солдат, выскочивших из рейхстага, была скошена ураганным огнем фашистов из Кроль-оперы. Батальон оказался в «мешке». Решили: лучше погибнуть, сгореть в рейхстаге, чем при отступлении. С огромным трудом удалось загнать немцев в подвал… Берест приказал автоматчикам держать под обстрелом все выходы из подземелья, а сам зашел в небольшую комнату на первом этаже, видно, приемную, и присел на запыленный кожаный диван. И … мгновенно заснул.
— Ле… Лешка! Да проснись же ты, черт!
Он с трудом раскрыл глаза и увидел наклонившееся над ним побитое оспинками лицо комбата. Рядом стоял Сьянов.
Неустроев, когда волновался, говорил, немного заикаясь. Это у него было после контузии.
— Лешка! Фрицы выбросили из подвала бе… белый флаг. Но за… заявили, что будут говорить с офицером в чине полковника, не ни… ниже, и я сразу подумал о тебе. Комплекция у тебя что на… что надо, а я пойду с тобой а… адъютантом…
Прежде всего «полковнику» нужно было умыться. На его лице лежал слой пыли и копоти. Воды не было, но в одной из комнат солдаты нашли несколько бутылок сухого белого вина. Ополоснув им шею и лицо, Берест, морщась от боли, наскоро соскоблил «сухой» бритвой щетину с подбородка и щек, обрядился в новенькую трофейную кожаную куртку — чтобы не было видно погон — и надел новенькую фуражку политотдельца капитана Матвеева. «Адъютант» сбросил ватник, чтобы была видна гимнастерка с орденами. Солдату Ивану Прыгунову, «переводчику», прикрепили погоны старшего лейтенанта. Парламентеры были готовы.
По крутой лестнице они спустились в подземелье и… замерли: широкий длинный коридор, приспособленный под жилое помещение, был забит гитлеровцами. Они лежали на двухъярусных нарах, расположенных вдоль стен, сидели за столами, стояли в проходах. Как только русские спустились в подземелье, стало очень тихо. Все взоры были обращены на трех советских офицеров.
Впереди — щупленький, худой, но приосанившийся и от этого казавшийся выше, — Прыгунов. Из глубины коридора навстречу русским шел поджарый, с нездоровым, одутловатым лицом оберст (полковник) и низенького роста человек в штатском. Оберст подошел четким шагом, щелкнул каблуками и представился. Берест чуть небрежно, но привычно поднес руку к козырьку фуражки и произнес:
— Полковник Берест. Командир 476-го стрелкового ордена Кутузова первой степени, ордена Александра Невского полка.
— Я не уполномочен вести переговоры и должен проводить вас к командующему, — заявил оберст.
Это могла быть ловушка, но отступать было поздно. Твердым, чуть вразвалку, «матросским» шагом Берест, а следом Неустроев и Прыгунов пошли сквозь строй перешептывающихся гитлеровцев за оберстом.
Минуту спустя дверь отворилась, и их пригласили войти. В просторной, хорошо отделанной комнате на кожаном диване сидели рыжеволосая молодая женщина и мальчик лет одиннадцати в форме гитлерюгенда. У письменного стола стояли два морских офицера. Сам генерал — сухонький, остроносый, в черном мундире с витыми погонами — сидел за столом. При появлении русских он приподнялся, расставив костлявые руки, и оперся ими о стол. «Как ворон», — подумал о нем Берест и представился. Русский «полковник» повторил свои предложения.
Голос у генерала тоже оказался птичий, каркающий.
— Мы дадим вам ответ через двадцать минут. — И он увел с собой женщину, мальчика и пришедшего с русскими оберста.
Генерал явился в сопровождении эсэсовского офицера и заявил:
— Русские отбиты, немецкие танки подошли к рейхстагу. Нас больше, чем вас. Сдавайтесь!
Берест побагровел, задохнулся от гнева:
— Я не затем пришел сюда. — И, забыв о всякой дипломатии, добавил несколько крепких русских слов, видно, понятных генералу без переводчика. — Если вы не сдадитесь, — продолжал Берест, — мы вас уничтожим!
— Мы не сдаемся. Но один из вас останется с нами, на всякий случай, в качестве заложника, — бесцветные глаза гитлеровца хитро сузились.
— Генерал! Своим честным словом вы гарантировали парламентерам неприкосновенность.
— Один из вас останется с нами, — прохрипел немец, — или все…
Этого «ворона» Берест в минуту бы задушил голыми руками. Справились бы они и с моряками и эсэсовцами, но пробиться наверх, через коридоры — об этом нечего было и думать…
— Товарищ полковник! — козырнул Прыгунов. — Разрешите обратиться: я остаюсь здесь…
Берест глянул в худенькое, бледное лицо паренька, которого знал немногим больше месяца. Около трех лет пробыл он в гитлеровском концлагере и совсем недавно выбрался оттуда, и теперь, может быть, в последний день войны, добровольно вызвался остаться здесь, в лапах у фашистов.
— Хорошо, — и подчеркнуто строго обратился к генералу: — За жизнь старшего лейтенанта вы отвечаете головой!
Уже когда они выбрались в вестибюль, эсэсовский офицер, сопровождавший их, выстрелил Бересту в спину, но промахнулся. Берест рывком повернулся и разрядил в него свой пистолет. И тотчас же вновь вспыхнула стрельба. От фаустпатрона загорелись груды папок с бумагами, сложенные в углу зала. Дым драл горло, слезились глаза.
Берест стоял за статуей Вильгельма с двумя пистолетами в руках, кашлял и стрелял то направо, то налево по выходам из подземелья, из которых показывались гитлеровцы. Он совсем не заметил, что сверху в него целятся. Если бы не скульптура!.. Фаустпатрон попал в статую, и она разлетелась вдребезги. Бронзовая рука свалилась к ногам оглушенного лейтенанта. Откуда-то сбоку выскочил эсэсовец. Берест нажал спусковой крючок одного, второго пистолета, но обоймы были пусты. Лейтенант схватил обломок бронзовой руки и наотмашь ударил пытавшегося закрыться врага. Но тут сзади еще один немец набросился на него. Берест вывернулся, и они схватились лицом к лицу. Берест запомнил только покрасневший от натуги шрам на лице гитлеровца…
К борющимся подскочил боец с гранатой в руке, размахнулся и, промазав, стукнул замполита по спине так, что у того на миг потемнело в глазах. От удара граната выскользнула из рук и волчком завертелась у ног. Замполит мгновенно оторвал от себя цепкие руки гитлеровца, чуть приподнял и швырнул его на гранату.
Она взорвалась под немцем, но острые осколки секанули лейтенанта по ногам. Он почувствовал, как в сапоги ему потекла кровь, и, обессилев, опустился на пол. Бойцы перенесли его в приемную, уложили на диван, наскоро перевязали и ушли… Берест зарядил пистолет и, ковыляя на раненых ногах, снова выбрался в зал. Было уже утро 2 мая…
К этому времени к рейхстагу прорвались другие подразделения. Гитлеровцы вторично выбросили белый флаг и на этот раз группами стали выбираться наверх и сдаваться. На Королевской площади появились груды брошенного оружия, тут же строились под командой своих офицеров колонны пленных.
Оберст с одутловатым лицом, первый встретивший Береста в подземелье, подошел к нему и положил свой пистолет к его ногам, хотя на его плечах были погоны лейтенанта. Генерала в черном мундире не было видно, не было и Вани Прыгунова. Берест расспрашивал немцев, горячась, грозил им, но никто ничего не знал о судьбе русского переводчика. Берест послал солдат в подземелье, они обшарили все закоулки, но Прыгунова нигде не нашли…
На площади около входа в рейхстаг сложили убитых и накрыли брезентом. Ветер отогнул полy брезента, и в глаза Бересту бросилось удивительно знакомое лицо. Это лежал Петр Пятницкий. Глаза его, еще незамутненные, были полураскрыты. Замполит тяжело опустился на опрокинутую афишную тумбу и закрыл лицо руками…
Второго мая некоторые подразделения гитлеровцев еще сопротивлялись, но и пленных становилось все больше. Вдруг поступил приказ: «Прекратить огонь!». Гарнизон Берлина во главе с генералом Вейдлингом капитулировал… Остановились самоходные установки, замолкли орудия. Отовсюду, из всех щелей выбирались немцы и бросали оружие.
В западной части города еще продолжалась стрельба, а у Бранденбургских ворот возник митинг. Молоденький младшей лейтенант, стоя на танке, говорил стихами. Стихи еще пахли кровью и порохом, но это были уже стихи о Победе, о наступившем мире, о будущем счастье. К трем часам дня везде стало тихо. Советский танк у рейхстага поднял ствол своего орудия вверх. Он был еще теплый…
