Александр Дугин - Русская война
Таким образом, у Карла Шмитта идея «большого пространства» также обладает спонтанным, экзистенциальным, волевым измерением, как и основной субъект истории в его понимании – народ как политическое единство. Следуя за геополитиками Макиндером и Челленом, Шмитт противопоставлял талассократические империи (Финикию, Англию, США и т. д.) и теллурократические империи (Римскую империю, Австро-Венгрию Габсбургов, Российскую империю и т. д.)[3]. С его точки зрения, органичная и гармоничная организация пространства возможна только в случае теллурократических империй и континентальное право может распространяться только на них. Талассократии, выходя за рамки своего Острова и начиная морскую экспансию, входят в противоречие с теллурократиями и по геополитической логике начинают дипломатически, экономически и милитаристически подтачивать основы континентальных «больших пространств». Таким образом, и в перспективе континентальных «больших пространств» Шмитт снова возвращается к концепции пары «враг» – «друг», «наши» – «не наши», но только на сей раз на планетарном макроуровне. В противостоянии континентальных макроинтересов макроинтересам заморским выявляется волеизъявление континентальных империй, «больших пространств». Море бросает вызов Суше, но именно через ответ на этот вызов Суша чаще всего возвращается к глубинам своего континентального самосознания.
Проиллюстрируем теорию Grossraum’a примером. В конце XVIII – начале XIX века территория США была разделена между несколькими странами Старого Света. Крайний Запад, Луизиана, принадлежал испанцам, а позже французам, Юг – Мексике, Север – Англии и т. д. В той ситуации Европа представляла для США законченную континентальную силу, препятствовавшую на военном, экономическом и дипломатическом уровнях геополитическому и стратегическому объединению Нового Света. После обретения независимости США постепенно стали все более и более настойчиво навязывать свою геополитическую волю Старому Свету, что логически начало приводить к ослаблению континентального единства, европейского «большого пространства».
Поэтому в геополитической истории «больших пространств» нет абсолютно теллурократических и абсолютно талассократических держав. Роли могут меняться, но континентальная логика остается постоянной.
Резюмируя теорию «больших пространств» Карла Шмитта применительно к ситуации в сегодняшней России, можно сказать, что разъединение и распад «большого пространства», называемого некогда СССР, противоречит континентальной логике Евразии, так как народы, населяющие наши земли, теряют возможность апелляции к сверхгосударственному арбитру, способному урегулировать или ограничить потенциальные или актуальные конфликты. Но, с другой стороны, отказ от чрезмерно ригидной и негибкой марксистской демагогии, возведенной на уровень государственной идеологии, может привести (и приведет в нормальном случае) к спонтанному и страстному, силовому воссозданию Восточного евразийского блока, поскольку такое воссоздание соответствует интересам всех органичных, автохтонных народов и этносов евразийских пространств. Более того, воссоздание федеральной империи, «большого пространства» восточной части материка, скорее всего, захватит в свое «силовое излучение» дополнительные территории, стремительно теряющие свою этногосударственную идентичность в критической и противоестественной геополитической ситуации, сложившейся после распада СССР.
Континентальное мышление гениального немецкого юриста позволяет очертить круг «наших» и «не наших» на уровне материка. Осознание естественной и в некотором смысле неизбежной противоположности теллурократических и талассократических держав дает провозвестникам и созидателям нового «большого пространства» ясное понимание «врага», которым на стратегическом, геополитическом, экономическом и стратегическом уровнях являются для Европы, России и Азии Соединенные Штаты Америки вместе с их островной талассократической союзницей – Англией. И снова, возвращаясь от макроуровня планеты к уровню социального устройства конкретного государства – России, следует задать вопрос: а не стоит ли за желанием повлиять на русское решение политической проблемы в «универсалистском» ключе скрытое талассократическое лобби, которое может оказывать свое воздействие как через «прямую», так и через «косвенную» власть?
Урок 5: «Военный мир» и теология партизан
Карл Шмитт в конце своей жизни (а умер он 7 апреля 1985 года) особое внимание уделял возможности негативного хода истории, вполне допустимого в том случае, если ирреалистические доктрины радикал-гуманистов, универсалистов, утопистов и сторонников «общечеловеческих ценностей», опирающихся к тому же на гигантский силовой потенциал талассократической державы США, получат глобальное распространение и станут идеологической основой новой мировой диктатуры – диктатуры «механицистской утопии». Шмитт считал, что современный курс истории с неизбежностью движется к тому, что он называл «тотальной войной».
Логика тоталитаризации планетарных отношений на стратегическом, военном и дипломатическом уровнях, согласно Шмитту, основывается на следующих ключевых моментах. С эпохи Французской революции и получения независимости Соединенными Штатами Америки начинается предельное удаление от исторических, юридических, национальных и геополитических констант, которые ранее обеспечивали органическую гармонию на континенте, служили «номосом (законом) Земли». На юридическом уровне тогда стала складываться искусственная и атомарная, количественная концепция «прав личности» (ставшая впоследствии знаменитой теорией «прав человека»), которая вытеснила собой органичную концепцию «прав народа», «прав государства» и т. д. Превращение индивидуума и индивидуального фактора в отрыве от нации, традиции, культуры, профессии, семьи и т. д. в самостоятельную юридическую категорию означало, по мнению Шмитта, начало «разложения права», превращения его в утопическую эгалитарную химеру, противоречащую органическим законам истории народов и государств, истории режимов, территорий и союзов. На национальном уровне органические имперско-федеративные принципы стали заменяться двумя противоположными, но в равной мере искусственными концепциями – якобинской идеей «Etat-Nation» – «государство-нация», или коммунистической теорией полного отмирания государства и универсального интернационализма. Империи, сохранявшие остатки традиционных органических структур, – Австро-Венгрия, Оттоманская империя, Российская империя и т. д. – стали стремительно разрушаться под воздействием как внешних, так и внутренних факторов. И, наконец, на геополитическом уровне талассократический фактор настолько усилился, что произошла глубокая дестабилизация юридических отношений в сфере «больших пространств». (Заметим, что Шмитт считал «Море» пространством, гораздо менее поддающимся юридическому разграничению и упорядочиванию, чем «Суша».)
Распространение на планете юридической и геополитической дисгармонии сопровождалось прогрессирующим отклонением доминирующих политико-идеологических концепций от реальности, превращением их во все более химерические, иллюзорные и, в конечном итоге, лицемерные схемы. Чем больше говорили об «универсальном мире», тем страшнее становились войны и конфликты. Чем более «гуманными» оказывались лозунги, тем более бесчеловечной – социальная действительность. Именно этот процесс Карл Шмитт назвал началом «военного мира», то есть состоянием, не являющимся ни войной, ни миром в традиционном смысле. Сегодня надвигающуюся «тотальность», о которой предупреждал Шмитт, принято называть «мондиализмом». «Военный мир» получил свое полное выражение в теории американского «нового мирового порядка», который в движении к «тотальному миру» однозначно ведет планету к новой «тотальной войне».
Освоение воздушного пространства Карл Шмитт считал важнейшим геополитическим событием, которое символизировало следующую степень отхода от легитимного упорядочивания пространства, так как воздушное пространство еще менее поддается «упорядочиванию», нежели морское. Развитие авиации также, по мнению Шмитта, было шагом к «тотализации» войны. Космические исследования ставили в этом процессе иллегитимной «тоталитаризации» последнюю точку.
Но параллельно наползанию на планету морского, воздушного и даже космического чудовища внимание Карла Шмитта (всегда, впрочем, интересовавшегося глобальными категориями, самой малой из которых было «политическое единство народа») привлекла новая фигура истории – фигура «партизана», исследованию которой Карл Шмитт посвятил свою предпоследнюю книгу «Теория партизана». Шмитт увидел в маленьком борце против больших сил некий символ последнего сопротивления теллурократии, ее последнего защитника. Партизан – это, безусловно, современное понятие. Он, так же как и другие современные политические типы, оторван от традиции, находится за гранью Jus Publicum. В своем сражении партизан пренебрегает всеми правилами ведения войны. Более того, партизан – не военный. Это лицо гражданское, действующее террористическими методами, которые в невоенной ситуации должны были бы быть приравнены к злостным уголовным преступлениям. Тем не менее именно партизан, по мнению Карла Шмитта, воплощает в себе «верность Земле», «Суше». Партизан является откровенно иллегитимным ответом на замаскированно иллегитимный вызов современного «права». Именно в экстраординарности ситуации, в постоянном сгущении «военного мира» (или «пацифистской войны», что одно и то же) черпает маленький защитник почвы, истории, народа, нации, идеи источник своей парадоксальной оправданности. Стратегическая эффективность партизана и его методов является, согласно Шмитту, парадоксальной компенсацией начинающейся или уже начавшейся «тотальной войны» с «тотальным врагом».
