Виктор Шендерович - «Здесь было НТВ», ТВ-6, ТВС и другие истории
– Ты звонишь как начальство, – уточнил я, – или мы разговариваем?
– Разговариваем, – ответил Олег. Тогда я сказал, что армия эта – не моя, и война не моя. Я спросил Олега, служил ли он. И, поскольку ответ на этот вопрос знал, вкратце рассказал Добродееву, что думаю об этом рабовладельческом институте.
– Нас тут шесть человек, – мягко прервал меня Добродеев. – Вполне референтная группа. И всем очень не понравилось.
Я ответил Олегу, что, видимо, у нас не совпадают референтные группы – и мы договорились обсудить проблему при встрече. Мы оба были расстроены, и не зря. При встрече выяснилось, что наши позиции разнятся не только по «чеченскому вопросу». Добродеев видел главную угрозу России в центробежных тенденциях – а мне всегда казалось, что главная угроза ей – распад нравов в Кремле и тамошняя имперская практика, благодаря которой центробежные тенденции, разумеется, нарастают. Я сказал это, и Добродеев поморщился.
Примерно в те же месяцы, говоря о балканском кризисе, он заметил, что Милошевич, конечно, негодяй, но Россия все равно должна быть на его стороне, иначе…
– Мы можем потерять Балканы, – сообщил Олег, и я впервые расслышал в его голосе геополитическую озабоченность. Но мы были друзьями, и я еще мог позволить себе снижение тона.
– Олег, – спросил я. – Тебе нужны Балканы? Добродеев снижения тона не принял.
– Нет, нет, – сказал он. – Ты не понимаешь…
И вдруг я понял, что он разговаривает со мной, как с малым ребенком – одаренным, но не постигающим всей сложности мира. А он, давно допущенный к самым что ни на есть государственным верхам, эти материи понимал. И эту свою допущенность к верхам – ценил.
Ценил, пожалуй, больше, чем следует журналисту.
Историк, интеллигент, умница – Олег Борисович на глазах проникался геополитическими задачами и уходил в «государственники». И как по другому поводу говорится в голливудских фильмах: мы теряли его.
…«Россия – страна казенная», – заметил Антон Павлович Чехов. За век с лишним более частной страной Россия не стала, и «государственность» наша по-прежнему подразумевает некоторое презрение к отдельному человеку, который – невелика птица, потерпит.
«Государственник» же, напротив, стало звучать как звание, уважаемое и вполне доходное, вроде купца первой гильдии. Носителю звания сегодня полагается пачка индульгенций на совершение безобразий средней степени тяжести. Звание стало передаваться с молоком матери. Один молодой корреспондент НТВ, при первых звуках травли со всех ног рванувший в сторону РТР, так и сказал, оправдываясь перед будущими хозяевами за свою либеральную молодость: я, сказал, латентный государственник.
Недавно я видел его в Останкино. За пару лет на казенных харчах наш латентный раскормился так, что в лифт входил боком.
Уходя работать на ВГТРК, Олег публично пообещал подать в отставку в тот день, когда «Вести» соврут или не сообщат о чем-либо важном для страны. Видимо, он надеялся проскользнуть между Сциллой и Харибдой – остаться «государственником» и честным журналистом одновременно.
Но уж такое у нас государство, что надо выбирать что-то одно.
Поддержку родной ему армии и не менее родного главнокомандующего Олег Борисович начал осуществлять на РТР сразу и в полном объеме: кандидата в президенты Путина В.В. показывали на корабле, потом на самолете, потом в шахте, потом с ткачихами; на этом новости заканчивались. Если это журналистика, то я начальник Генштаба.
А в марте 2000-го года, ровно за пару дней до президентских выборов, в Москве случилась акция «Голубые сердца в поддержку Явлинского»: группа демонстративных и вполне опереточных геев призывала голосовать за лидера «Яблока»… Черным пиаром от этой акции разило за версту. Это была «заказуха» чистой воды, за которую Добродеев времен НТВ пинками погнал бы корреспондентов с эфирного этажа.
Сюжет про «Голубые сердца» появился в «Вестях» на канале РТР. Видимо, этого потребовали государственные интересы.
Олег обещал, что не будет уводить людей с НТВ, но уже через несколько дней после его ухода телефоны наших корреспондентов начали раскаляться от предложений встретиться и поговорить.
Первым свалил в «государственники» Евгений Ревенко. Свалил сам – и немедленно подключился к вербовке других. Идем мы как-то по останкинским коридорам с Лешей Кондулуковым. У Леши звонит мобильный, он на ходу смотрит определитель номера, подносит трубку к уху и вместо «здравствуйте» говорит: «Женя, иди на х…».
Надо знать интеллигента Лешу, чтобы понять мое изумление.
– Ревенко, – поясняет Кондулуков. – Уговаривает. Через несколько секунд телефон звонит снова.
– Женя, иди на х… – устало и дежурно говорит Леша. Ясно, что этот диалог продолжается у них не первый день. А Ревенко все не идет.
И рад бы, да не может. Он – на службе…
Передо мной – две кассеты. Два репортажа, сделанные одним и тем же журналистом. Оба посвящены встречам Лукашенко и Путина. Между ними – всего полгода, но как изменился автор репортажей! Тонкое, нескрываемое ехидство (осень 1999-го, НТВ) – и граничащее с восторгом уважение к лидерам Союзного государства (весна 2000-го, РТР)…
И одно и то же лицо на экране – лицо Ревенко. Зрелище не для слабых.
Когда я буду стареньким профессором журфака МГУ, то начинать свой спецкурс буду так: попрошу тишины и – одну за другой, без комментариев, покажу первокурсникам эти две кассеты. А потом скажу: молодые люди, никогда не делайте так, это очень стыдно.
Самому Ревенко я уже ничего и никогда не скажу – по крайней мере, про стыд. Разве что процитирую Лешу Кондулукова.
Но если не Бог, то Фрейд шельму метит. Уже в ранге главного ведущего РТР допущенный однажды к Солженицыну, Ревенко собрался с мыслью и спросил у классика буквально следующее:
– Существует ли в России угроза свободы слова? И Александр Исаевич честно ответил Жене:
– Нет.
Уходы с НТВ той поры – это был сильнейший психологический практикум. Большинство из них ни осуждать, ни обсуждать не могу – судьбы рвались в те месяцы, как бумага. Но уход уходу рознь; над некоторыми из уходивших словно тяготело проклятие гефсиманского поцелуя. Сидим, например, ужинаем коллективно, обсуждаем дела наши скорбные – вдруг встает корреспондент Мамонтов и говорит: «Давайте выпьем за то, что мы одна команда. Мы должны держаться вместе…»
С пафосом эдак, неловко даже. Ну, выпили. Через пару дней Мамонтов ушел на РТР. Сейчас он в ранге замминистра: нашел себя человек.
Или – по случаю дня рождения Киселева выпиваем в останкинском буфете, не отходя далеко от аппаратных. Поздравили Женю, пожелали здоровья; все происходит более или менее частным образом, без официоза. Вдруг просит тишины наш главный редактор, г-н Кулистиков, и предлагает выпить до дна за Евгения Алексеевича, нашего лидера, который в это тяжелое время несет на себе бремя борьбы…
Что Кулистиков трусоват, мы знали; что вострит лыжи в сторону госслужбы – догадывались, но его самого – кто тянул за язык?
В общем, с недавних пор я точно знаю: кто вылижет глубже всех, тот предаст первым. И внимательно прислушиваюсь к тостам в честь руководства.
С февраля 2000-го руководство нами осуществлял Евгений Киселев.
Он давно уже был фигурой не только телевизионной. «Итоги», которыми в 94-м стартовало НТВ, принесли Жене ощущение причастности к большой политике, и я думаю, во многом неожиданно для самих себя владельцы новой телекомпании вдруг почувствовали под руками рычаги власти – власти четвертой, но отнюдь не по возможностям.
Киселев всегда увлекался контактами «наверху» – вначале от азарта, в последний год – по необходимости, пытаясь спасти телекомпанию аппаратными путями; он верил в эти пути и считал себя специалистом по кремлевским закоулкам.
Но штука в том, что в этих закоулках победить невозможно – или почти невозможно. За редчайшими исключениями, там только гибнут или ссучиваются. Как это ни наивно звучит, единственным шансом НТВ на победу была бы абсолютная моральная правота, но именно она была замызгана всевозможными «охотами на Чубайса» времен «Связьинвеста».
Журналистский коллектив стал заложником тех давних финансовых игр, и по мере понимания этого счет к Киселеву в коридорах НТВ рос. Но когда началось убийство телекомпании, для меня все это отступило на второй план – как детали, а не суть происходящего.
К тому же именно в Киселева ударило острие ситуации; по нему пришелся потом и главный удар «черного пиара». Нам было сложно в те месяцы, но ему пришлось тяжелее всех – в разы. Его топтали без всяких правил; это была сплошная уголовщина, сопровождаемая чередой победоносных предательств. И какие бы прошлые грехи ни висели на Жене, зимой и весной 2001-го он заплатил за все сполна.
История выкидывает удивительные фортели, раздавая людям их роли. Иногда она делает это как будто наугад, поперек амплуа. Ей так интереснее. Сибарит и игрок, Евгений Киселев неожиданно стал драматической фигурой. И – это звучит хрестоматийно, но именно в час поражения Женя проявил себя замечательно: иногда неуклюже, часто тяжеловесно, но он делал то, что должен был делать в этой ситуации приличный человек. Мы не были близкими друзьями, но за эти последние месяцы он стал мне ближе и симпатичнее.
