Конрад Лоренц - Человек находит друга
Период, во время которого такая собака выбирает себе хозяина, может миновать бесплодно, если она будет оставаться в питомнике слишком долго либо по какой-то другой причине для неё не найдётся подходящего хозяина. И в том и в другом случае складывается своеобразный, абсолютно независимый собачий характер, олицетворённый, в частности, в Волке. Он родился вскоре после окончания второй мировой войны, когда остро ощущалась нехватка продовольствия, но моя жена сохранила его, чтобы сделать мне подарок, так как думала, что я вот-вот вернусь домой. К несчастью, вернулся я далеко не так скоро, и Волку в период запечатления не к кому было привязаться. Его маленькая сестра жила (и до сих пор живёт) в соседней деревне у трактирщика, страстного любителя собак, особенно чау-чау. Волк довольно скоро отыскал свою сестру в роскошном новом доме и в возрасте семи месяцев переселился туда. Одновременно, используя свойственное ему надменное обаяние, он втёрся минимум в два других дома, и было время, когда четыре семьи наивно считали себя единственными хозяевами этого великолепного пса. Когда я наконец вернулся домой, Волку исполнилось уже полтора года.
Держась с ним тактично и ненавязчиво, я сумел завоевать его доверие настолько, что он по доброй воле сопровождал меня в далёких прогулках, хотя я, безусловно, не мог гарантировать, что ему вдруг не взбредёт в голову расстаться со мной и отправиться по каким-то другим свои делам. Он послушно бежал за моим велосипедом, только если мне удавалось заманить его подальше. В неисследованных местах, куда собака не забредает во время своих самостоятельных экскурсий и где она чувствует себя уверенной только рядом со знакомым человеком, отношения собаки к хозяину уподобляется отношению волка к вожаку стаи, ведущему её через чужую территорию. В результате человек обретает в глазах собаки статус волка-вожака, и я не знаю лучшего способа заставить собаку признать в вас хозяина. Чем менее привычна окружающая обстановка, тем более тесным становится контакт между собакой и вами, а потому наиболее эффективны ситуации, в которых собака ощущает полную рассеянность. Возьмите выросшую в деревне собаку в город, где её уверенность в себе будет подорвана воздействием множества незнакомых раздражителей – трамваями, автомобилями, неведомыми запахами, чужими людьми, – и самая непокорная собака из страха лишиться единственного друга пойдёт рядом с вами как вымуштрованный полицейский пёс. Конечно, не следует приводить собаку туда, где она будет испытывать панический ужас, так как, хотя в первый раз она и проявит безупречное послушание, во второй раз вы её туда уже не заманите, а попытка насильно тащить на поводке собаку с сильным характером приведёт к результатам противоположным тому, которого вы добиваетесь.
Мне удалось настолько заслужить уважение Волка, что он перебрался из трактира к нам и признал меня хозяином – в том смысле, что сопровождал меня повсюду, даже в места, ему неприятные. Но этим все и исчерпывалось. Послушание было ему абсолютно чуждо, и он по-прежнему часто пропадал из дому. До самого последнего времени он регулярно отсутствовал по субботам и воскресеньям. Я заметил это потому, что его никогда не оказывалось под рукой, когда мне хотелось показать его друзьям, приезжавшим погостить к нам на эти дни. Тайна раскрылась быстро – вечер субботы и все воскресенье Волк проводил… в трактире. По-видимому, он обнаружил, что именно в это время может рассчитывать на наиболее лакомое угощение, да и присутствие двух красавиц чау-чау тоже, вероятно, располагало его чувствовать себя там как дома.
Довольно поверхностная дружба, связывающая меня с Волком, служит мне неистощимым источником полезных сведений и развлечения. Исследователю психологии животных крайне интересно изучать собаку, не чувствующую себя обязанной верностью ни одному человеку, а Волк – первая собака этого типа, с которой мне довелось близко познакомится. И очень смешно, как все (включая и меня самого), кто знаком с этим гордым, властным псом, чувствуют себя польщёнными, если он величественно почтит их знаком своего расположения.
Описав таксу Кроки и чау-чау Волка, которые по диаметрально противоположным причинам не обрели настоящего контакта с хозяином, я перейду к третьей собачьей личности и расскажу о характере моей овчарки Стаси. В её отношении к хозяину счастливо сочетались сильная детская зависимость, полученная от бабушки Титы, и исключительная преданность вожаку, унаследованная от предков с волчьей кровью.
Стаси родилась у нас в доме ранней весной 1940 года, и ей было семь месяцев, когда я объявил её своей личной собакой и занялся её воспитанием. В её внешности, как и в её темпераменте, необыкновенно удачно сочетались особенности немецких овчарок и чау-чау. Острая волчья морда, широкие скулы, раскосые глаза, короткие пушистые уши, короткий мохнатых хвост, а главное – удивительно пластичные и изящные движения делали её похожей на миниатюрную волчицу. Только огненная, золотисто-рыжая шерсть выдавала в ней кровь шакалов. Но по-настоящему золотым у неё был характер. Она с удивительной быстротой постигла азы собачьего воспитания – послушно ходила рядом, как с поводком, так и без него, садилась и ложилась. Она сама научилась соблюдать чистоту в доме и не трогать домашнюю птицу, так что этих правил ей внушать не пришлось.
После двух кратких месяцев судьба разлучила нас – 2 сентября 1940 года я уехал читать курс психологии в Кенигсбергском университете, расставшись с семьёй, домом и собаками. Когда я вернулся на рождественские каникулы, Стаси обезумела от радости, доказывая, что её великая любовь ко мне не изменилась. Она по-прежнему чётко выполняла команды, которым я её научил, и во всех отношениях была той же самой собакой, с которой я расстался четыре месяца назад. Но когда я начал собираться в дорогу, разыгралось несколько трагических сцен. Многим любителям собак, несомненно, самим приходилось переживать нечто подобное. Ещё до того, как я принялся упаковывать чемоданы – видимый знак отъезда, – Стаси заметно приуныла и отказывалась отойти от меня хотя бы на шаг. Когда я выходил из комнаты, она с нервной поспешностью вскакивала и бежала за мной, сопровождая меня даже в ванную комнату. Когда вещи были уложены и мой отъезд стал неминуемой реальностью, тоска бедняжки Стаси сменилась отчаянием, почти неврозом.
Она отказывалась есть, её дыхание стало ненормальным – очень неглубоким, перемежающимся судорожными вздохами. Мы решили запереть её перед мои уходом, чтобы она не бросилась за мной. Но, как ни странно, Стаси, которая последние дни не оставляла меня ни на минуту, тут вдруг убежала в сад и не выходила на мой зов. Послушнейшая из собак внезапно стала своевольной, а поймать её мы не сумели. Когда наконец в сопровождении обычной свиты детей и ручной тележки с багажом я отправился на вокзал, шагах в пятидесяти за нами следовала собака самого дикого вида – хвост у неё был опущен, шерсть на загривке стояла дыбом, глаз сверкали безумием. Я сделал ещё одну попытку поймать Стаси, но у меня ничего не получилось. Даже когда я вошёл в вагон, она продолжала сохранять вызывающую позу взбунтовавшейся собаки и, прижав уши, подозрительно следила за мной с безопасного расстояния. Поезд тронулся, а Стаси все ещё стояла неподвижно. Однако, когда поезд набрал скорость, она внезапно метнулась вперёд, стрелой промчалась вдоль состава и вскочила в него на три вагона впереди того, на площадке которого я продолжал стоять, чтобы согнать её в случае необходимости. (В Англии вагоны поездов местного следования снабжены с обоих концов очень широкими площадками). Я кинулся по вагонам вперёд и, схватив её за загривок и основание хвоста, сбросил с поезда, который к этому времени шёл уже очень быстро. Стаси ловко приземлилась на все четыре лапы. Насторожив уши и наклонив голову, в позе, в которой уже не было ничего вызывающего, она смотрела вслед поезду, пока он не скрылся из виду.
Вскоре после моего возвращения в университет я получил тревожные известия о Стаси: она передушила многих соседских кур, завела привычку бесцельно бродить по окрестностям, разучилась вести себя в доме и не желала никому подчиняться. Она сохраняла ценность только как сторожевая собака, потому что со дня на день становилась все более свирепой. После того как Стаси совершила целый ряд преступлений, включая несколько массовых истреблений кур, кровопролитный налёт на крольчатник и, наконец, превращение в лохмотья брюк почтальона, она была низведена до положения дворовой собаки и в унылом одиночестве сидела на веранде у западной стены дома. То есть одинокой она была только в смысле человеческого общества, так как делали большую и удобную конуру с красавцем динго, о котором я уже рассказывал во второй главе. Таким образом, с января по июнь она просидела взаперти, точно пленный дикий зверь, и вместе с диким зверем.
