Бенгт Янгфельдт - Ставка жизнь. Владимир Маяковский и его круг.
Это были словесные уловки; главное — ориентация на литературное новаторство — не изменилось. Зимой 1926 года Осип и три поэта (Асеев, Пастернак и близкий футуристам конструктивист Илья Сельвинский) пришли на прием к Троцкому, чтобы пожаловаться на трудности, с которыми сталкиваются авторы-новаторы. Несмотря на то что он принадлежал к партийной оппозиции, Троцкий занимал еще достаточно прочное положение в сфере культуры, поэтому визит к нему был объясним, тем более что Осип незадолго до того примкнул к оппозиции, заявив, что он больше «не выдержал». Маяковский несколько раз встречался с Троцким ранее, но в этой встрече участия не принимал — по-видимому, он был в отъезде. Возможно, усилиями Троцкого (тот без промедления созвал совещание ведущих деятелей культуры) в сентябре 1926 года лефовцы смогли заключить договор с Госиздатом на издание нового ежемесячного журнала «Новый Леф» тиражом 1500 экземпляров. Его объем составлял всего три печатных листа, или сорок восемь страниц, то есть существенно меньше, чем у «старого» «Лефа», который хоть и выходил нерегулярно, но в объеме достигал иногда нескольких сот страниц.
В передовице первого номера, вышедшего в январе 1927 года, инициатива объяснялась тем, что положение культуры за последние годы «дошло до полного болота» и что «Леф» — «камень, бросаемый в болото быта и искусства, болото, грозящее достигнуть самой довоенной нормы». Под конец статья призывала деятелей культуры встать на защиту революционной эстетики: «Наша постоянная борьба за качество, индустриализм, конструктивизм (т. е. целесообразность и экономия в искусстве) является в настоящее время параллельной основным политическим и хозяйственным лозунгам страны и должна привлечь к нам всех деятелей новой культуры».
Сразу за передовицей следовало стихотворение Маяковского, в котором он критиковал Горького за то, что тот живет за границей, вместо того чтобы «строить завтрашний мир». Публикация «Письма писателя Владимира Владимировича МАЯКОВСКОГО писателю Алексею Максимовичу ГОРЬКОМУ» на столь заметном месте была явным вызовом, поскольку стихотворение ранее отказались напечатать «Известия», что в свою очередь привело к тому, что Маяковский перестал сотрудничать с правительственной газетой.
Покинув страну в 1921 году, Горький, главный символ демократического социализма, оставил после себя огромную пустоту. «Я не знаю, что бы для меня осталось от революции и где бы была ее правда, если бы в русской истории не было бы Вас», — писал ему Пастернак. «Вся Советская Россия всегда думает о Вас», — сообщил Горькому Есенин незадолго до своей гибели, а Михаил Пришвин шутливо утверждал, что значение Горького столь велико, что ему попросту нельзя возвращаться домой, потому что тогда его «разорвут на части».
Если Есенин или Пришвин и могли бы уговорить Горького вернуться на родину, то шансы Маяковского были минимальны. После ссоры из-за вымышленного сифилиса отношения между Маяковским и Горьким остались из рук вон плохими. Маяковский оказался одним из тех немногих писателей, кому усердный корреспондент Горький не написал ни одного письма. И, несмотря на то что Горький тщательно следил за литературными событиями в Советском Союзе, он ни разу не обмолвился о творчестве Маяковского (что, с учетом положения Маяковского, можно считать подвигом).
«Письмо» Маяковского было не столько вызовом, сколько упреком. В представлении Маяковского отсутствие Горького на родине являлось такой же изменой, как самоубийство Есенина. Прожив несколько лет в Германии, в 1924 году Горький перебрался в Сорренто, напротив острова Капри, где провел семь лет ссылки в 1906–1913 годах. «Очень жалко мне, товарищ Горький, / что не видно / Вас / на стройке наших дней. / Думаете, с Капри, / с горки, / Вам видней?» Но критика мотивировалась не только политическими разногласиями. Старые раны еще не зарубцевались, что ясно из первых строк стихотворения:
Алексей Максимович,
как помню,
между нами
что-то вышло
вроде драки
или ссоры.
Я ушел,
блестя
потертыми штанами;
взяли Вас
международные рессоры.
Маяковский не мог простить Горькому ни вмешательства в его личную жизнь, ни того, что казалось ему политическим предательством. Когда он читал «Письмо» дома у Романа Якобсона в Праге в апреле 1927 года, посол Советского Союза Антонов-Овсеенко начал защищать Горького, на что Маяковский раздраженно возразил: «Пожалуйста, но пусть приезжает. Чего он там сидит?» А затем, по словам Якобсона, отозвался о Горьком как о «в общем аморальном явлении».
Враждебность была взаимной, о чем свидетельствует следующий факт. Когда Николай Асеев навещал Горького в Сорренто осенью того же года, он не дерзнул даже упомянуть имя Маяковского. Стремясь примирить писателей, Асеев читал Горькому стихи Маяковского, не называя автора, но Горький под разными предлогами постоянно перебивал его; не узнать стиль Маяковского было невозможно. «Вместо примирения с Маяковским я восстановил Горького и против себя», — констатировал Асеев.
Как поживаете?
Осенью и зимой 1926–1927 годов квартира в Гендриковом переулке превратилась в «штаб» Лефа. Еженедельно устраивались «лефовские вторники», которые посещали все, кто был близок группе, — Николай Асеев, Сергей Третьяков, Борис Пастернак, молодой Семен Кирсанов, Виктор Шкловский, Всеволод Мейерхольд, Сергей Эйзенштейн, Виталий Жемчужный и Лев Кулешов. Если бы не размер гостиной, это явление можно было бы назвать «салоном».
Новые теории Лефа предписывали, что современный художник должен использовать жанры, основанные не на воображаемой реальности, а на фактах: репортаж, газетные фельетоны, мемуары и биографии. В соответствии с этой эстетикой фотография и кино считались образцовыми художественными формами. Большой интерес к кино испытывал Осип — теперь он печатался в разных киножурналах и пропагандировал именно тот тип «этнографического киножурнала», примером которого был фильм «Евреи на земле».
Маяковского «кинемо» увлекало уже давно (см. главу «Первая революция и третья»), и он снова стал интересоваться кинематографом, возможно вдохновленный участием Лили в съемках фильма «Евреи на земле». За год с лишним он написал девять сценариев, из которых, однако, только два были экранизированы. Фильм «Дети» вышел в прокат весной 1928 года.
Среди нереализованных сценариев была новая версия «Закованной фильмой» под названием «Сердце экрана» и совсем новый сценарий «Как поживаете?», оба написанные осенью 1926 года. В соответствии с ритмом, управлявшим творчеством Маяковского, за поэмой «Владимир Ильич Ленин» должно было последовать лирическое произведение. Так и произошло, хотя в этот раз Маяковский выразил свои самые сокровенные чувства не в стихотворной форме, а в киносценарии. Сценарий «Как поживаете?», где описываются «24 часа жизни человека» в «пяти кинодеталях», перекликается с лирическими поэмами «Человек» и «Про это» не только тематически, но и в плане метафорики. Как и в этих произведениях, главный герой, «обыкновенный человек», носит имя автора. Автобиографический фон подчеркивается и вывеской на входной двери: «БРИК. МАЯКОВСКИЙ».
В «Как поживаете?» звучат два основных мотива его творчества: чувство, что его не понимают и недооценивают, и мотив самоубийства как возможного выхода. Маяковский — поэт («фабрика без дыма и труб»), сочиняющий никому не нужные стихи. «Мне не нужно ваших стихов», — объясняет попивающий чай отец семейства с лицом свиньи, внезапно превращающийся в орангутанга, — картина как бы взята из «Про это». Единственные, кто интересуется поэзией, — это рабочие, которых в сценарии представляют несколько комсомольцев. Когда Маяковский приходит в редакцию газеты, чтобы продать стихотворение, там разыгрываются следующие сцены:
38. Маяковский входит в редакторский кабинет. Входя, растет в дверях и занимает собой всю раму двери.
39. Редактор и человек жмут друг другу руки. Человек уменьшился до редакторского роста. Редактор — газетный бюрократ, предлагает читать.
40, 41, 42. Бывший одного роста редактор уменьшается и уменьшается, становится совсем маленьким. Маяковский наступает на него с рукописью, вырастает до огромных размеров, четырежды превосходя редактора. На редакторском стуле уже сидит крохотная шахматная пешка.
43. Поэт читает на фоне аудитории.
44. Редактор, прослушав, выравнивается, проглядывает рукопись, делает сердитое лицо и наступает на поэта.
Маяковский становится маленьким. Редактор становится громадным, в четверной рост поэта. Поэт стоит на стульчике крохотной пешкой.
