Александр Горбачев - Песни в пустоту
В 2006–2007 годах уже без меня пишется альбом “Эльд” проекта “Пояс верности”. Запись впервые производилась на компьютер. Альбом остался незаконченным, поскольку планировалось наложить еще клавиши или хотя бы соло-гитару, но по разным причинам все зависло.
Сергей Кузнецов
Альбом, известный как “Пояс верности” (на самом деле название должно было быть другое), в какой-то момент утек в интернет. Мы как-то встретились с Усовым, и я говорю – слушай, отличный последний альбом. “Какой, блядь, последний альбом?” Я говорю – ну вот этот. “А-а-а! Мы ж его не доделали, то хотели наложить, это”. У него была такая смесь ярости и чудовищного облома. Через полгода спрашиваю – Боря, доделывать будете? “Да черт с ним, они же, блядь, слушают, и им, блядь, нравится”. То есть ему, может, и хотелось дать какой-то хороший уровень качества, но он по большому счету никому не был особо нужен.
Борис Белокуров (Усов)
Пошла такая апатия. Играть стало негде, играть стало вообще невозможно. Вся рок-сцена перешла на клубную систему – надо еще и платить за собственный концерт, а на одних квартирниках же не просуществуешь. Выложили в сеть неготовый вариант нашего последнего альбома – ну какой смысл его доделывать дальше? Рок-н-ролл как война – это дело молодых.
Виктор Кульганек
Всегда важно не с каких альбомов группа начинала, а каким альбомом она заканчивает. Потому что в начале-то у многих полно энергии, задора, драйва, связь с космосом – она более, так сказать, плотно установлена. А к концу происходят порой вещи достаточно печальные с точки зрения творчества. Ну вот это не про “Енотов” точно. Я считаю, что их последние альбомы – ну не то что гораздо лучше первых, но в них видно развитие, видна эволюция совершенно четкая. Я очень люблю, например, “Пояс верности”, слушаю с большим удовольствием.
Максим Динкевич
Впервые я попал на концерте “Енотов” весной 2005 года в ЦДРИ и тут же увидел своими глазами все то, о чем раньше только читал. Совершенно невозможный внешний вид Усова, одетого настолько оборванно, что это казалось нарочитым эпатажем, полный зал подготовленных зрителей, некоторые из которых, если верить подслушанным в фойе разговорам, приехали специально на “СЕ” из Владивостока, драка на сцене и срыв концерта. Работавший в ЦДРИ звукорежиссер не мог нормально отстроить голос и гитару, Борис не слышал себя на сцене. В итоге Усов довольно резко предложил звукачу покинуть зал, а когда тот вылез на сцену, явно не желая следовать этой просьбе, ударил его по лицу. Ну как ударил – скорее, несильно смазал по щеке. Дерущихся тут же растащили, но концерт был сорван. Результат – около 200 расстроенных человек, моментально покинувших зал вслед за музыкантами. Все кончилось тем, что “Еноты” отыграли в акустике на лестнице ЦДРИ. А в самый последний раз Усов и Арина выступали в ЦДЖ на вечере памяти Непомнящего в 2007 году. Перед тем как начать играть, Борис сказал: “Вы видите перед собой несуществующую группу”, – а после этих прощальных, как оказалось впоследствии, слов они сыграли программу, как минимум на треть состоявшую из неслыханных сочинений. Переслушивая их в записи, мне всякий раз хочется плакать. Это безжалостный репортаж о конце света и о том, что произошло после. Махнув в последний раз хвостом, древний и мудрый зверь навсегда скрылся в своей норе. Возможно, поняв, что стремительно наступающий мир, где все не всерьез, ему не остановить, Усов решил просто задраить люки и ограничить свой круг общения лишь теми смельчаками, кто будут готовы последовать за ним.
* * *“Никакого интернета нет”, – спел Борис Усов в одной из последних своих записанных песен. По факту, однако, вышло немного иначе: борьбу с интернетом, как и прежде борьбу с окружающим миром, “Соломенные еноты” тоже проиграли за подавляющим превосходством противника. Впрочем, это, возможно, и к лучшему, потому что именно благодаря сети песни и идеи Усова дошли до совершенно нового поколения, для которого, хоть оно и застало 90-е исключительно по касательной, его творческие и этические стратегии оказались как нельзя более актуальными. Сила мифа в случае “Енотов” обратно пропорциональна активности самой группы: в середине 90-х, когда формейшн кипел, рвал и метал, вся эта бурная жизнь была завязана на самой себе, сегодня, когда никакой группы уже по факту нет, а ее соратники кое-как устроились в новой жизни (Виктор Кульганек работает на хорошей должности в одной телекомпании; Константин Мишин занимается бизнесом и иногда тратит деньги на фестивали, куда вытаскивает еще оставшихся в строю былых однополчан, ну и так далее), наследие Усова едва ли не более востребованно, чем когда бы то ни было. Новые модные группы в диапазоне от “Труда” до “Утра” небезосновательно называют “Енотов” в качестве одного из источников вдохновения. Молодые и буйные московские люди, создавшие группы вроде “Панк-фракции Красных Бригад” и “Да, смерть!”, прямо наследуют эстетике “Соломенных енотов” и формейшна и с точки зрения незатейливого, но лихого звука, и нередко даже с точки зрения репертуара (во всяком случае, та же “Да, смерть!” играет по преимуществу кавер-версии вышеупомянутой “Банды Четырех”). А главное – с точки зрения отношения к окружающей реальности, в которой чем дальше, тем больше проявляется все та же давно знакомая свинцовая безнадега, что когда-то спел, прожил и преодолел худой юноша в больших очках с юго-запада Москвы.
Сам Борис Усов живет все в той же квартире 104 на улице Островитянова, которая по-прежнему может произвести неизгладимое впечатление на неподготовленного человека. Разумеется, безоглядное саморазрушение, которым он занимался на протяжении полутора десятков лет, неизбежно возымело определенные последствия – в том числе и медицинского толка (у Усова обнаружили синдром Корсакова, тяжелую и практически неизлечимую болезнь, с которой, впрочем, музыкант с помощью родных и близких до некоторой степени справился). “Соломенные еноты” формально прекратили свое существование – тем не менее никто не поручится, что Усов по-прежнему не пишет песни и не издает журналы для совсем уж узкого круга друзей и близких. Точно так же, как он это делал двадцать лет назад.
Ведь по большому счету ничего принципиально не изменилось. Ведь сколько мы потеряли, нельзя рассказать словами.
Сергей Гурьев
Я считаю, что мифы рок-движению нужны, и “Соломенные еноты” – самый радикальный миф, который у рок-движения есть, уж у московского точно. Создать своим существованием базу для того, чтобы это превратилось в миф, – это тоже отдельное искусство. И создать базу для того, чтобы кому-то хотелось участвовать в формировании этого мифа, тоже не каждому дано. Мне мало в формировании каких мифов хотелось участвовать, а формированию этого бескорыстно и совершенно самозабвенно служить, огребая от этого только шишки, хотелось всегда.
Борис Белокуров (Усов)
Сейчас мы имеем миф. Ну, не то что я как конструктор сидел – построить миф, как Эйфелеву башню такую. Я просто обрубал хвосты некоторые, я старался, чтобы левые люди по возможности это не слушали. Мне было важно, кто будет слушать. Потому что это песни, в которых было много личного, и мне не хотелось бы, чтобы их слушали те, кто заранее поймет их превратно. Это как дневник свой давать читать кому-то. Элемент сектантства был всегда, конечно, и я его пестовал сознательно. Я делал все, чтобы не быть популярным, мне этого меньше всего хотелось. Допустим, выбираешь, вторым играть или двадцатым – естественно, двадцатым.
Максим Семеляк
Перспектив, думаю, не существовало, и в них не было нужды. Конечно, ролевая модель – это The Fall (я имею в виду в первую очередь музыкальную модель): набрал молодых музыкантов, они тебе играют как машина, боясь ослушаться, а ты на их фоне чешешь языком, хоть пьяный, хоть какой, ну и записываешь альбом за альбомом, к вящей радости понимающего окружения. Но они и так много сделали, я считаю. Им еще повезло со временем. Он же очень активный, Усов, – мне кажется, что все, что он хотел, он так или иначе сказал или написал. У него не было той негативной степени свободы, которая у Музиля описана, то есть свободы усомниться в самом себе. А уж как там гитара записана – дело десятое.
Виктор Кульганек
Я вспоминаю эти времена с большой теплотой и любовью. Тогда все было очень чисто, очень искренне. Все относились к творчеству друг друга с неподдельным интересом и на концерты приходили не потусоваться и побухать, а именно чтобы послушать музыку. Все это активно обсуждалось, о песнях друзей говорили, их критиковали. А то, что происходит сейчас, – это, конечно, остатки былой роскоши. Все по-прежнему записывают альбомы, ходят друг к другу на концерты, но это уже в большей степени своего рода секта, клуб для тех, кому за сорок.
