Моше Бела - Мир Жаботинского
Иврит
«Иврит, иврит и еще раз иврит».
Жаботинский с самого начала осознал историческую необходимость возрождения иврита как разговорного и литературного языка всего народа. В 1903 году он писал:
Нас упрекают в мечтательстве и романтизме, нам говорят, будто мы ведем свою национальную проповедь из какой-то эстетической прихоти — потому, что нам нравится еврейская культура и еврейский язык. Да, не спорю, нравится, но не в том дело. Если бы еврейская культура была еще ниже клевет Лютостанского[*], если бы еврейский язык был хуже скрипа немазанной телеги, то и тогда возвращение к этой культуре через посредство этого языка было бы для нас совершенно непреодолимой реальной потребностью, от неудовлетворения которой мы реально страдаем,— было бы властной исторической необходимостью. Нас национализирует сама история, и тех, кто ей противится, она тоже рано или поздно повлечет за собою. Но они поплетутся тогда за нею в хвосте, как связанные пленники за колесницей покорителя. Благо тому, кто вовремя поймет ее дух и пойдет в первых рядах ее победоносного течения.
«О национальном воспитании», «Фельетоны», 1913.Жаботинский был среди первых пропагандистов иврита в России, где жили миллионы евреев. Он считал, что недостаточно просто изучать язык, он настаивал на необходимости учреждения школ, в которых иврит был бы языком преподавания. Он изъездил с лекциями на эту тему всю Россию вдоль и поперек. Вот конспект одной из таких лекций — «Иврит — язык просвещения»:
Как я уже говорил, нынешнее поколение национально мыслящих евреев настроено «еретически» по отношению ко многим святыням своих отцов. Ибо многие и многие из моих сверстников выросли в ассимилированном окружении. Родители учили их ощущать себя русскими, учитель прививал им любовь к «нашему» Пушкину, к «нашей» русской речи. Но настал душевный кризис, они пришли к осознанию правды, поняли, кто они, и с великим трудом и великими муками вырвали они из сердца чужое национальное самосознание, растоптали ростки, посаженные их родителями и учителями. Некоторые даже прониклись отвращением к чужой культуре, в которой они были воспитаны с детства... Как бы там ни было, мои сверстники осознали: они связаны крепко-накрепко со своим народом — они стали евреями-националистами. Но при этом железными цепями прикованы они к чужой культуре. Сам строй их мыслей сформирован под ее влиянием, и по сей день пьют они из ее источников. Когда запросит их душа той неизъяснимой радости, которую приносит ей чтение, рука их непроизвольно тянется к полке, на которой стоят книги на чужом языке, и проникает в их души этот язык снова и снова, и мысли на этом языке, и сам дух этого языка... Ибо взгляды изменились, пришла новая вера, кто-то из поклонника превратился в хулителя, сменилась вся шкала ценностей, но язык, язык, которым отравили меня мои учителя,— он всемогущ и всепроникающ!
И именно такой неразрывной связью, именно таким «ядом», не знающим противоядия, мы должны привязать наших детей к еврейскому народу, «отравить» сами души их. В еврейском образовании язык — это главное, а содержание — внешняя оболочка. Я вовсе не отрицаю важности содержания — приобщения к духовным ценностям еврейского народа. Наоборот, это исключительно важно и без этого еврейское образование не может быть полноценным. Но связь, связь неразрывная, связь, которая выдержит любые испытания временем и обстоятельствами, которая навеки соединяет со своим народом,— это язык — язык, на котором мы приучены думать и выражать свои мысли и чувства.
Понятно, в диаспоре мы не сможем достичь этого идеала, мы можем к нему лишь приблизиться, и само это приближение потребует огромных усилий, тяжелой работы, запутанной сети различных учреждений и бесконечных сложностей. Я не утверждаю, что мы должны взять эту лестницу наскоком. Но я утверждаю, что мы обязаны начать ее строить, построить ее первую, самую важную ступень — национальную школу.
«Язык просвещения»; в сб. «Диаспора и ассимиляция».Жаботинский, воспитанный русскоязычной культурой, прилагал огромные усилия, чтобы максимально приблизиться, освоить культуру иврита, сделать ее своей. Он достиг в этом поразительных успехов, он научился виртуозно использовать богатейшие выразительные средства иврита. На этом языке он убеждал и других:
Я не вижу никакого выхода для всех нас, кроме немедленного обращения к тем мелким делам, о которых мы с таким энтузиазмом забыли в Гельсингфорсе. К таким мелочам, как вечерние классы, школы, гимнастические общества (sic) и, самое главное,— иврит, иврит и еще раз иврит. Мне кажется, ты немножечко хасид жаргона. Я не буду вступать с тобой в полемику в частном письме, но хочу, чтобы ты знал одно: если здесь станет известно, что на знамени евреев России не написано гигантскими буквами «ИВРИТ»,— это будет огромным препятствием на нашем пути. И еще — во время моей последней поездки в Россию у меня создалось впечатление, что единственное дело, вокруг которого еще теплятся искорки энтузиазма,— это изучение иврита. Но надо заниматься не разговорами, а, как это у нас заведено, делом: собирать людей, находить средства, ремонтировать классы и всерьез браться за обучение...
Мне будет очень обидно за тебя и за всех нас, если вы не примете всерьез эти пожелания.
Письмо И. Гринбойму, Константинополь, 1909.Но многие не хотели серьезно относиться к призывам Жаботинского внедрять иврит во все сферы жизни еврейского народа. Жаботинский вспоминал насмешливую реакцию на его предложение учредить ивритские школы на конференции сионистов России в 1913 году. Раздавались выкрики: «Глупость!», «Детский лепет!», «Прожектерство!», «Что вы понимаете в педагогике?» и т. д. И Жаботинский с горечью пишет: «И снова с тобой несогласны (хотя уму непостижимо, как можно быть несогласным и тут!), более того — ты помеха, обуза...» («О чем рассказывает пишущая машинка», «дер Момент», 18.11.1931). Но Жаботинский не сдавался и не упускал случая подчеркнуть важность внедрения иврита. На конференции общества «Тарбут» («Культура») в Варшаве в 1928 году он сказал:
Есть в евреях нечто, что может нам помочь. Несмотря ни на что, им присуща тоска по языку, на котором они могли бы выражать свои, еврейские мысли и чувства, чувства неуловимые, неопределимые, как неопределимы цвета и музыкальные звуки.
Есть новое течение в психологии, утверждающее, что любые эмоции живого организма зарождаются органом, их выражающим. В сердце человека скрыто огромное духовное богатство, оно существует само по себе, даже если нет еще для него выразительных средств. Не инстинкты создают органы чувств, а органы чувств вырабатывают инстинкты. Согласно этой теории, язык предшествует мысли. Не знаю, насколько правильна эта теория, но ясно одно: мы должны найти средства выражения, адекватные нашим национальным чувствам. Средства выражения создадут содержание.
«Ха-Арец», 8.1.1928.В ивритской газете «ха-Цфира» («Гудок»), издававшейся в Варшаве, Жаботинский опубликовал статью, в которой говорится о важности иврита для успеха дела сионизма, для возрождения еврейского государства:
Мне кажется, что иврит — это растение, растущее само, безо всякого ухода. Да не сочтут это за обиду просветители и учителя, возделывающие это огромное поле. Я с глубоким почтением отношусь к их труду, но сколько их? Ивритская школа — исключительное явление. Книгу на иврите надо искать в таких закоулках, куда даже случайно не завернет господин в белом воротничке. Всемирная сионистская организация, руководящая всем нашим национальным движением,— заметная сила на международной арене — относится к ивриту с таким же почтением, как к прошлогоднему снегу. По обочинам главной дороги рос современный иврит, но ведь вырос же! А каким мог бы он стать, будь вложены в его возрождение хоть какие-нибудь усилия!
Действовать — вот ключевое слово, которое должно определять теперь всю нашу работу. Если кто-то знает пассивно с десяток слов на иврите, надо помочь ему знать их активно. Если кто-то умеет на иврите говорить — надо сделать так, чтобы он говорил на нем...
Оживление, звучание иврита в нееврейском мире придает вес сионизму, заставляет других больше считаться с ним. Проделайте, если вам представится случай, такой опыт сами. Поговорите на иврите в присутствии обыкновенного нееврея. Дождитесь, когда он спросит: «А что это за язык?». Ответьте ему: «Иврит, язык Библии». Будьте уверены, следующий вопрос будет: «Что слышно у вас в Израиле?».
В недалеком прошлом я сам любил поиздеваться над «галутским демонстрированием». Но теперь и слепому видно, что демонстрации и в Нью-Йорке, и в Варшаве, и в городах поменьше оказывают влияние на общественное мнение, политическую атмосферу во всем мире. Но из всех форм «демонстрирования» живой иврит — самая действенная. Да, она не имеет сильного разового влияния как демонстрация протеста. Но иврит может влиять гораздо сильнее и влиять надолго. Не видящий этого — просто слеп.
