Сергей Баландин - Основы научного антисемитизма
Что же есть такого смертельно опасного в христианстве для евреев? — А вот, что: христианство было первым в истории прецедентом решения еврейского вопроса, осуществленным по инициативе евреев, и успех его был колоссален: Христос обратил в иудаизм практически весь мир, «международный заговор Сионских мудрецов» осуществился за более чем тысячу лет до появления пресловутых «Протоколов». Августин Блаженный в своей книге «О Граде Божием» (кн. 6, гл. 11) цитирует римского философа Сенеку: «Говоря об иудеях, он высказывается таким образом: «Между тем, обычай этого злодейского народа возымел такую силу, что принят уже по всей земле: будучи побеждены, они дали законы победителям». Говорил он это с удивлением и не зная того, что совершается по распоряжению свыше…». Пророчества о Христе сбылись полностью — мир оказался в руках евреев, однако в этом новом еврейском универсуме не оказалось места для еврейства как преступной организации. Поэтому часть евреев не только не одобрила миссионерские успехи своих христианских соплеменников, но и предала их проклятию еще задолго до того, как появились первые признаки гонений на евреев со стороны христиан (это отлучение произошло примерно в 80-е годы н. э.). Раввины рассмотрели и, по-своему, мудро решили, что «Йешу ло тов ле-йегудим» (Иисус не хорош для евреев), ибо евреи в целом, приняв его учение, точно бы проиграли, по крайней мере, лишились бы своей «избранности». Чего стоит такая «элита», в круг которой имеет доступ любой? Всё могли бы простить Иисусу евреи: Машиах — беседер (порядок), Сын Божий — тоже, Член Троицы — да хоть Десятерицы, Закон изменил — раввины его больше меняли, обряды — пожалуйста; меняй все, но только не допускай гоев в нашу среду.
Здесь наглядно демонстрируется то, что евреи никак не хотят признать и что стоит в эпицентре еврейского вопроса, являясь испокон веков причиной антисемитизма: суть еврейства не в религии, не в культурно-этнической самобытности и даже не в сектантской обособленности от остального мира, суть его — корпоративный мафиозный заговор против всех народов, всякой культуры и всякой веры. И вот тому доказательство: «И у доносчиков пусть же не будет надежды», но следует читать: «Да будут прокляты предающие мафиозный заговор своих, прокляты те, кто не солидарен со всеми нашими корыстными групповыми интересами». Таким образом, получается, что объекты т. н. «религиозного конфликта» те же, что и у конфликта социального: права, привилегия, капитал, власть и т. п., но непосредственным субъектом такого конфликта является не религиозная община, а еврейство как теневая организация.
Немалую роль в религиозных конфликтах помимо чисто идеологических принципов играют также и материальные объекты, имеющие культурную, историческую и религиозную ценность. Эти объекты мы называем святынями. Теперь посмотрим, какое место занимают святыни в еврейском вопросе.
Святыни как объекты конфликта
Как мы уже говорили, объектами конфликта между евреями и гоями может быть все, что угодно, имеющее ценность в глазах гоев или евреев: деньги, недвижимость, территории, власть, права, женщины, мужчины, дети, сферы влияния, рабочие места и т. д. и т. п. Этот список можно было бы продолжать до бесконечности. Гораздо легче назвать те предметы, которые до сих пор еще не являлись объектами конфликта, — это христианские святыни в Эрец Исраэль. Надо отдать должное евреям: в Израиле они пока еще свято уважали христианский суверенитет над этими объектами, чего, впрочем, нельзя сказать о святынях мусульманских, которые одновременно являются и святынями еврейскими, такие как: Храмовая гора, пещера Махпела, гробница Давида, горбница Рахели, гробница Иосифа. Но эти конфликты, возможно, не имеют прямого отношения к еврейскому вопросу и не обусловлены непосредственно еврейским характером, но являются следствием экспансионистской политики определенных сионистских кругов в последние годы. Ортодоксальные же евреи, особенно в досионистскую эпоху, умели мирно уживаться с мусульманами и довольствовались малым — помолиться в узком переулке у Стены плача. Большинство же евреев, особенно европейских, проявляло, сравнительно с христианами и мусульманами, заметное равнодушие в отношении своих святынь и своих исторических корней, ибо вся «святыня» еврея заключена в нем самом, в его семье, в его общине, во всей его собственности движимой и недвижимой.
Так, видимо, продолжалось бы и по сей день, если бы некоторым сионистским лидерам не пришло в голову разыграть карту «исторической родины» как повод для мобилизации довольно-таки инертных еврейских масс, весьма далеких от каких-либо «родин» и «историй», но не прочь из любой конъюнктуры выгадать себе хоть какую-то меркантильную пользу. Если можно построить себе дом в Нью-Йорке — это хорошо, но если нет, то почему бы не застроить многоэтажками Святую Землю, благо что участки земли, в отличие от Америки, можно захватить почти даром. Правда, кое-кого будет раздражать местная экзотика: библейская природа, древности, памятники архитектуры, но со временем привыкают не обращать на них внимание, а типовой облик новых городов: тель-авивов, беер-шев и нетаний, особенно, т. н. «городов развития» создает ощущение, будто живешь в одном из кварталов Нью-Йорка. Наверно, не просто «со зла» в одной из своих статей написал Исраэль Шамир такое наблюдение: «Еврей, влюбляющийся в конкретный ландшафт (в отличие от той или иной универсальной идеи), перестает быть евреем» (Чингачгук и грабли). Нельзя признать сие высказывание справедливым на 100 %, но все-таки что-то в этом есть. (Я могу судить по многим моим знакомым — выходцам из СССР, «репатриировавшимся в Израиль». Сама страна как таковая воспринимается ими как чужая, ко всему местному они испытывают ксенофобию и нескрываемую неприязнь. Конечно, тот факт, что рядом есть «свои» — родственники и им подобные по духу евреи, дает им ощущение, что они «дома», однако такой же «дом» мог бы быть у них в любом ином месте, поэтому, их галут продолжается, несмотря на физическое пребывание в Земле Обетованной. Если римляне говорили: «Ubi bene ibi patria» — где хорошо, там и родина, то евреи могли бы сказать: «Где наши, там и Израиль, там и Иерусалим»). Осталось, впрочем, одно исключение — это Иерусалим географический, земной (Йерушалаим шель мата) где далеко не все евреи чувствуют себя «дома», непокорный характер которого не удалось пока полностью урбанизировать, несмотря на мечту Бен Гуриона снести, простоявшие нетронутыми пять веков стены Старого города. Нет, не хозяева пока еще евреи в Иерусалиме, наверно потому, что несмотря на де-юре, чувствуют, что де-факто он им не принадлежит, ибо слишком сильно связан Иерусалим с мировой культурой, мировой историей, христианством, исламом, так же и с еврейским народом, с еврейской историей, с еврейской культурой, что не имеет ничего общего ни сионизмом как идеологией, ни с еврейством как организацией и не хочет от них зависеть. Зато евреям удалось превратить этот древний духовный центр трех религий в туристский аттракцион, по своей популярности не уступающий пляжам Эйлата. Я не сомневаюсь, что если бы была возможность снести Храм Гроба Господня и построить на его месте гостиницу или торговый центр, большинство членов нашего муниципалитета сделало бы это, не моргнув глазом. Однако трезвый расчет — одно из генетически выработанных качеств евреев, нередко, впрочем, подвергающееся аберрации, — заставляет их хотя бы внешне относиться к христианским ценностям почтительно. Ну и на том спасибо.
Культурный конфликт
Если в религиозном конфликте яблоком раздора являются определенные религиозные догмы, якобы повелевающие своим адептам ненавидеть друг друга, то конфликт, основанный на неприятии тех или иных традиций, обычаев, неписаных этических норм, стихийно формируемых в той или иной среде, мы назовем культурным конфликтом. Однако чтобы подобный конфликт действительно где-нибудь возник, необходима такая ситуация, когда традиция одного этноса мешает осуществлению традиции другого этноса. Так, например, некоторые европейские евреи недовольны, когда восточные евреи слушают музыку стиля мизрахи через слишком сильные динамики, те и другие не любят пения муэдзинов с мусульманских минаретов, религиозным не нравятся мода одежды светских и т. п. Однако такие конфликты имеют частный локальный характер и худо ли бедно решаются, представители одного культурного мира стараются жить в соответствующих районах и не лезут «со своими уставами в чужие монастыри». Тем не менее даже такие серьезные исследователи, как Хантингтон, источники конфликтов видят в различии культур; правда, в чем конкретно хантингтонам видится культурный конфликт, нам остается непонятно. Может быть, где-то сейчас какие-то культуртрегеры выступают против национальной культуры какого-нибудь народа? Или кому-нибудь не дают соблюдать его национальные традиции? Да ради Бога, желающих, правда, на то не слишком много. Наоборот, похоже, что собственно национальная культура сейчас не нужна никому, ибо ни один националистический деятель палец о палец не стукнул для развития своей культуры, нужны им лишь определенные привилегии, связанные с этой идентификацией. Почему кое-кому так важно, чтобы в министерстве внутренних дел его обязательно приписали именно к той национальной графе, а не к другой? Потому что на самом деле его приписывают таким образом не к адептам тех или иных традиций или культурного стиля, а к определенному социальному статусу, обеспечивающему многие льготы, права и материальные преимущества, сия графа нередко определяет, по какую сторону колючей проволоки дозволено тебе жить. Когда в правовом отношении все люди будут абсолютно равны, они и перестанут делиться на «культуры». Тогда почему же культуру из несущественного фактора переводят в фактор существенный, причем, первостепенный?
