Алексей Чернышов - Цена будущего: Тем, кто хочет (вы)жить…
Пройдем еще раз путь от начала компьютерной революции и вхождения в информационное общество и интернет-пространство до наших дней. Вторая половина XX века — появление первой ЭВМ и первой компьютерной сети. Фактически за два поколения мы прошли путь от создания машины до развертывания глобальной компьютерной сети, в которую сами и погрузились. Нужно попытаться понять этих людей, которые родились в ту эпоху, и что с ними происходило позже. Это были первые виртуальные сообщества, созданные, в данном случае, вокруг университетских комплексов. Это было поколение создателей. Человек разумный решил создать для себя не просто некое удобство, а пришел к пониманию того, что информации, во-первых, накоплено очень много, во-вторых, почтовый поезд или голубиная почта — это слишком долго, и мы не можем позволить себе такое сибаритство: обмен информацией должен происходить значительно быстрее.
Поколение создателей и пользователей
ХХ век вошел в анналы истории в России поколениями строителей «Магнитки» и Комсомольска-на-Амуре, ДнепроГЭСа и БАМа, космодрома Байконур и освоения целины. Правда, век ХХI, оставив на этих самых местах некоторое количество рабочих и служащих, создал целую плеяду частных пользователей того, что строили всем миром.
Всю вторую половину XX века люди создавали и «обустраивали» неизведанное ранее для себя новое пространство. Деятельно и с чувством собственника обихаживали свои новые информационные «квартирки». В девяностые годы в окультуренную сеть вошло «поколение Web 2.0». В эти годы был не только мировой разлом, отразившийся главным образом в падении СССР и всей мировой социалистической системы. Мир искал свежие технологии и нашел их, а заодно и себя, в новых средствах обмена информацией. «Поколение Web 2.0», в отличие от поколения создателей, было поколением пользователей. Поколение создателей построило и для себя, и для других технологии, которые предопределили появление поколения массовых пользователей. Конечно, пользователи были поначалу в основном молодыми, но потом в «поколение Web 2.0» вошли люди и среднего, и старшего возраста. Объединились два общества — общество потребителей в целом и общество пользователей компьютерных технологий. Происходила визуализация, свобода доступа, свобода распределения информации, свобода поведения, свобода самопредставления — то есть человек получил возможность представить себя относительно анонимно. Об этом очень подробно можно найти, например, в работах российского ученого Анны Царевой.
С начала III тысячелетия фактически появилось «поколение Web 3.0». Сегодня осуществляется попытка артикуляции социального смысла. Из мусорной информационной ямы, чем поначалу представлялся Интернет, собираются информационные блоки. Один из ярких примеров — аккумуляция в социальных сетях по интересам. В различные сообщества, где не просто ведутся дискуссии, а уже делаются выводы, принимаются определенные решения: поддержать тот или иной проект, в том числе своими личными деньгами, или собраться на мероприятие.
Несмотря на «идеологию постоянного подк л ючения», когда человек сам живет в режиме флэшки, налицо попытка вырваться из информационной паутины, отказаться от положения винтика в сети. Но приводной ремень для винтиков и шестеренок все сильнее стягивает свою удавку. В истории уже есть примеры такого бегства. В капиталистической монополии — бегство от давления денег, в социалистическом обществе — бегство от казарменного принципа. Разницы практически нет: уравнительная модель социализма в этом смысле мало чем отличается от ростовщического капитализма, который также ставит человека в зависимое положение.
«Поколение Next», которое пришло на смену «поколению Pepsi», пытается себя идентифицировать в новом, свободном состоянии. И многие молодые люди пытаются — пусть порой неумело — рассмотреть себя в будущем как самоорганизующееся сообщество. То, о чем мы говорили применительно к политике, ссылаясь при этом на Циолковского, Ильина, Вернадского и других мыслителей — это подтверждается сегодня при рассмотрении будущего информационных технологий.
Другое дело, что взрослые пытаются и молодое поколение привести к какому-то своему знаменателю. Возьмем знаменитый на весь мир «Facebook». Это же, по сути, тот же «Макдоналдс». Те же политики, те же бизнесмены, которые делают деньги и пытаются создать из социальной сети банальное «общество потребления», то есть попросту зарабатывать на информации. Политики же стремятся взять социальную сеть под свои «крыши» и никакой самоорганизации не допустить, а сделать так, что даже в виртуальности ты будешь управляем. Построен по ранжиру и причесан под одну гребенку. И для того, чтобы сохранить контроль над информационным обществом, склонным к самоорганизации, применяют самые разные ухищрения.
К тому же играя на потребности граждан в общении, усиливается зависимость людей от информационных потоков, которые во многом становятся постоянным жизненным допингом. Тут уж порой у многих и не доходит до реализации реальных жизненных ценностей: создания полноценной семьи, рождения и воспитания детей. Но, как говорится, было бы время задуматься, да кто бы немного подтолкнул к этому…
А вот другие, как их сейчас называют, традиционные или более патриархальные общества, еще по-другому относятся к продолжению своего рода-племени.
Маргинальный мир
Почему же нам так трудно оценить общество как целостный организм? Потому, что оно действительно очень сложно устроено, и для его познания надо вводить сразу несколько параметров в мозги человеку, суперкомпьютер. А это невозможно. Получится великое смешение, как в теории академика Сергея Капицы, который рассматривал демографию как глобальную матрицу: если где-то убыло, то где-то прибыло. Мы говорили о том, что городских жителей стало больше, сельских меньше, но эти селяне или мигранты, которые приезжают в город, — они порой растворяются, а порой совершенно не растворяются, создавая свои анклавы, маргинализируя себя и конкретный город. Если бы нам удалось на примере конкретного города, полузакрытой системы изучить, как влияют на него потоки, которые на этот город обрушиваются, то мы могли бы увидеть, как за счет миграционных, то есть содержащих чуждый национально-религиозный элемент потоков меняется сам город, его ядро. И тогда мы сделали бы необходимые выводы, предприняли бы какие-то шаги, чтобы ядро не распалось. Раз мы не оцениваем такие модели, то в масштабах большого города это сделать еще труднее, а тем более — в масштабах нескольких стран и мира в целом. Тут вообще все перемешивается, и мы просто констатируем определенные факты. Особенно когда власть живет вчерашними устремлениями, вчерашними понятиями.
Конечно, взаимоотношения города и деревни, коренных жителей и мигрантов — это разные аспекты. И сейчас они соединяются в гремучую смесь. Крупный город сначала накрыла волна из провинции, когда деревенский житель ринулся на штурм, и эти люди во многом разложили и маргинализировали город, точнее, его культурное ядро. А тут, пока город боролся с первым «нашествием» и пытался переварить «пришельцев» в своем чреве и остаться самим собой, возникла и наложилась вторая, еще более разрушительная миграционная волна. Нужно понимать объективность экономических «волн», которые описал в свое время известный российский ученый Кондратьев, и демографических (Сергей Капица), и миграционных, а уж теперь, в век глобализации, и подавно. А раз так, то и влиять на процесс определенным образом. Если, конечно, есть такое желание.
Сейчас говорят, что лицо человека будущего будет более темным, с азиатскими или даже с африканскими чертами. Но оставив им традицию массового деторождения, привлечения этого полурабского ручного и дешевого труда в свои высокотехнологические страны, подумали ли мы, сделали ли мы хоть что-то, чтобы как-то поддержать белую расу? Плодиться такими же темпами европейцы не хотят. И что? В чем суть разговора, что «нам надо сохранить русский язык и русскую культуру»? В ком их сохранять? В человеке, приезжающим с юга? А захочет ли он этого? Он пропитан не только своей традицией: он объективно и естественно для себя несет другую генную информацию, другую систему ценностей, которая заключена в другую культурную оболочку.
Остается признать: есть люди, живущие рядом с нами, которые не хотят и не могут воспринять наши нормы. Зачем же мы убеждаем себя, что сейчас выучим их русскому языку и привьем наш культурный код? Если мы ставим подобные цели, то мы должны, во-первых, очень жестко дозировать количество приезжих. Чтобы не было того, о чем мы читаем сейчас: миграционные службы не знают, сколько на данный момент в стране в целом и в конкретном городе или поселке незаконных мигрантов. А надо бы задуматься и с точностью до того, «сколько вешать в граммах», знать, сколько мы можем принять иностранцев, чтобы они смогли гармонично адаптироваться в нашем обществе, принять наши ценности как свои и реально быть востребованы, а значит не быть изгоями и преступниками.
