Айн Рэнд - Капитализм: Незнакомый идеал
«В заключение мне хотелось бы отметить негативные последствия происходящего для всего Калифорнийского университета. Я лично знаком с пятью или шестью сотрудниками, которые уволились оттуда не потому, что не симпатизируют "свободе слова" или "политическим акциям", а потому, что, как сказал один из них: "Кому охота преподавать в Сайгонском университете?"»
Наиболее точный отчет и серьезная оценка происходящему были даны в статье в Columbia University Forum (весна 1965 года) под названием «Что осталось в Беркли?» (What's Left In Berkeley?), которую написал профессор истории Калифорнийского университета Уильям Петерсен. Он замечает:
«Первое, что должен знать каждый насчет "Движения за свободу слова", - это то, что оно не имело к настоящей свободе слова практически никакого отношения… Но если оно боролось не за свободу слова, тогда за что же? В первую очередь, как бы нелепо это ни звучало, - за власть…
Тот факт, что лишь нескольким сотням из более чем 27 000 студентов удалось добиться таких успехов, стал следствием не просто отваги и ораторских способностей. Эта маленькая группа не смогла бы вовлечь такое количество студентов в свое движение, если бы не поддержка, как выяснилось, еще из трех источников: различных лиц за пределами университета, университетской администрации и научных сотрудников.
Все, кто был свидетелем высокоэффективной, почти военной организации программы агитаторов, вполне мог поверить в то, что в противостояние в Беркли был внесен серьезный кадровый и денежный вклад… Вокруг университета будто бы из ниоткуда появилось не меньше дюжины "комитетов в поддержку" того или иного требования.
Курс, взятый университетской администрацией, вряд ли мог бы быть более на руку взбунтовавшимся студентам, даже если бы специально был нацелен на это. Устанавливать сомнительные правила, а потом защищать их с абсолютно нелогичных позиций - уже плохо; но еще хуже, что все санкции, вводимые университетом против студентов, в конце концов исчезали… Подчинение нормам развивается тогда, когда оно должным образом вознаграждается, а неподчинение наказывается. То, что приходится напоминать профессиональным деятелям образования о таких аксиомах, доказывает, насколько глубоко лежат корни кризиса в Беркли.
Но самой главной причиной того, что экстремистам удалось склонить на свою сторону такое количество последователей, - это отношение к ситуации сотрудников университета. Наверное, полнее всего их пораженческие настроения выразились в резолюции ученого совета от 8 декабря, когда сотрудники университета объявили о том, что они не только поддерживают все требования радикалов, но и готовы отстаивать их перед попечительским советом, если это будет необходимо. Принятие этой резолюции подавляющим большинством голосов - 824 против 115 - заткнуло рот всем организациям, не поддерживавшим F.S.M.
"Движение за свободу слова" напоминает коммунистические организации 30-х годов, но у них есть ряд существенных отличий. Главная черта - использование законных средств с целью манипулирования широкими массами - у них общая. Однако в данном случае ядро движения - это не дисциплинированная партия коммунистов, а объединение разнокалиберных радикальных группировок».
Профессор Петерсен перечисляет здесь различные группировки социалистического, троцкистского, коммунистического и прочего толка. А далее заключает:
«Лидеры Беркли, подобно радикалам из латиноамериканских или азиатских университетов, не становятся менее радикальными оттого, что не принадлежат ни к какой официальной политической партии, где существует определенная внутрипартийная дисциплина. Они выделяются не своей партийной принадлежностью, а своими действиями, своей лексикой, своим образом мышления. На мой взгляд, лучше всего было бы именовать их "кастровцами". В Беркли провокационные методы применялись не против диктатуры, а против либеральной, не имеющей единого мнения и колеблющейся администрации университета, и в этом случае оказались удивительно эффективными. Каждая провокация и каждая одержанная победа вели к следующим».
Петерсен заканчивает свою статью на предостерегающей ноте:
«По моему диагнозу… пациент [университет] не только не излечился, но болен еще сильнее, чем ранее. Лихорадка на время спала, но инфекция распространяется и становится еще более живучей и опасной».
Теперь давайте рассмотрим идеологию бунтовщиков на основании того, что стало известно из репортажей в прессе. Общий тон этих репортажей лучше всего выражает заголовок в The New York Times от 15 марта 1965 года: «Новые левые студенты: Движение выявило серьезных лидеров, стремящихся к переменам».
К каким переменам? В статье, занимающей почти всю полосу, на этот вопрос не дается никакого конкретного ответа. Просто «к переменам».
Некоторые из тех активистов, «которые уподобляют свое движение "революции", хотят, чтобы их называли радикалами. Однако большинство предпочитает, чтобы их звали "организаторами"».
Кого же они организуют? «Угнетенных». С какой целью? Неясно. Они просто «организаторы».
«Очень многие недолюбливают любые ярлыки, но при этом не против, чтобы их называли циниками… Подавляющее большинство тех, кому мы задавали вопросы, сказали, что они скептически относятся к коммунизму, равно как и к любым другим формам политического контроля… "Вы можете называть нас антикоммунистами, - сказал один из них, - а также антиморалистами и антивсем, чем угодно».
Однако есть и исключения. Студентка Калифорнийского университета, одна из руководителей волнений в Беркли, якобы выразилась таким образом:
«В настоящее время социалистические страны, даже со всеми их проблемами, ближе, чем кто угодно еще, подошли к тому типу общества, который, как я думаю, должен существовать во всем мире. В Советском Союзе такое общество уже существует».
Другой студент из Нью-Йорка поддерживает это высказывание. «Советский Союз и весь социалистический блок на верном пути», - говорит он.
Ввиду того что большинство молодых активистов выступало именно за гражданские права и что калифорнийские бунтовщики тоже вначале прикрывались именно этим (попытавшись, правда, безрезультатно, объявить всех тех, кто был с ними не согласен, сторонниками «расизма»), очень любопытно читать в газете следующее:
«Среди активистов редко можно услышать разговоры о расовой интеграции. Некоторые из них считают, что все это - дело прошлое. Они заявляют, что интеграция будет почти так же плоха, как и сегрегация, если ее результатом будет возникновение всем довольного общества без расовых конфликтов, опирающегося на средний класс».
Главная тема и главная идеология активистов - это антиидеология. Они отчаянно сопротивляются любым «ярлыкам», определениям и теориям; они провозглашают первостепенную значимость конкретного момента и преданность действию - субъективно и эмоционально мотивированному действию. Их настрой пронизывает красной нитью все журналистские репортажи.
В статье в The New York Times Magazine (14 февраля 1965 года) заявлено:
«Бунтовщики из Беркли не производят впечатления политических в том смысле, какими были участники студенческих волнений тридцатых годов. Они со слишком большим недоверием относятся к любым "взрослым" институтам, чтобы принять всем сердцем даже ту идеологию, которая провозглашает своей целью разрушение системы. Анархистские настроения прослеживаются у них так же явно, как и симпатии к марксизму. "Это некая форма политического экзистенциализма, - говорит Пол Джейкобс, исследователь из университетского Центра изучения права и общества, один из тех, кто поддержал F.S.M. - Все старые ярлыки сорваны…"
С гордостью объявляющие о своей нетерпимости сторонники F.S.M. исповедуют подход, согласно которому только абсолютная преданность какому-то делу может освободить жизнь на такой огромной "фабрике знаний", как Беркли, от пустоты и отсутствия смысла».
The Saturday Evening Post (8 мая 1965 года), обсуждая разнообразные молодежные группировки левого толка, цитирует лидера организации «Студенты за демократическое общество»:
«"Мы начинаем с отречения от старого сектантского левого фланга и его традиционных ссор и с презрения к американскому обществу, которое считаем полностью развращенным. Для нас интересны прямое действие и конкретные проблемы. Мы не проводим бесконечные часы, обсуждая сущность Советской России или то, является ли Югославия упадническим государством". [А также]: "В сидячих забастовках мы впервые увидели шанс на непосредственное участие в имеющей смысл социальной революции".
В часы, свободные от участия в пикетах [говорится в той же самой статье], члены P.L. [«Прогрессивных рабочих»] околачиваются в экспериментальных театрах и кофейнях на Манхэттене. Их литературные вкусы больше склоняются к Сартру, чем к Марксу».