Виктор Суворов - Союз звезды со свастикой: Встречная агрессия
Позже автору воинственной статьи пришлось бить отбой. В десятую годовщину советского вторжения в Афганистан Бовин писал, что у него «нет информации о том, чем конкретно (?! — Д. Н.) руководствовалось Политбюро ЦК КПСС, принимавшее такое решение»[762]. Чему же тогда следовал Бовин, когда всеми правдами и неправдами оправдывал ввод войск в Афганистан? Более чем сомнительно, что угрозы газеты в адрес США и Китая были творчеством «свободного художника»[763]. Позже, в изданном сборнике газетных публикаций Бовина многозначительная фраза о «совместном самоубийстве» США и Китая из текста статьи исчезла[764].
Были и другие публичные свидетельства того, что афганская акция имела дальний геополитический прицел. Так, в начале апреля 1980 г. по итогам переговоров с министром иностранных дел СССР А.А. Громыко премьер-министр Индии И. Ганди выступила с заявлением, что «советская роль в Афганистане должна рассматриваться в контексте того, что Соединенные Штаты и Китай все больше и больше сближаются… В такой обстановке Советский Союз был вынужден пойти на принятие соответствующих мер»[765].
За массированной пропагандистской кампанией с очевидной целью оправдать в глазах советской общественности интервенционистскую акцию последовало партийное постановление, зафиксировавшее опасные замыслы руководства СССР. Июньский 1980 г. Пленум ЦК КПСС, охарактеризовав «партнерство» США и Китая как «новое опасное явление в мировой политике, опасное для всего человечества»[766], тем самым подтвердил линию на конфронтацию и с США, и с Китаем.
По-видимому, с точки зрения советского руководства военная акция в Афганистане открывала заманчивые перспективы для дальнейшей дестабилизации стратегической ситуации в регионе, где нефтяной кризис 1973 г. и исламская революция 1979 г. в Иране уже подготовили, как могло показаться, почву для изменения старого порядка вещей на всем Ближнем и Среднем Востоке. По-другому трудно интерпретировать доклад Л.И. Брежнева на XXVI съезде КПСС в феврале 1981 г. С одной стороны, докладчик утверждал, что советская акция явилась ответом на «настоящую необъявленную войну» империализма против афганской революции, создавшую «прямую угрозу безопасности нашей южной границы»[767]. С другой — подчеркивалась, — что и выдавало широту намерений инициаторов вторжения в Афганистан, — готовность, «чтобы вопросы, связанные с Афганистаном, были обсуждены в увязке с вопросами безопасности Персидского залива»[768]. И это задолго до «броска на юг» Жириновского. Но не без связи с советскими планами экспансии в южном направлении времен Второй мировой войны.
Смена высшего партийно-государственного руководства страны и приход к власти М.С. Горбачева на первых порах не внесли заметных изменений в советскую внешнюю политику. В конце 1986 г., за три года до вывода советских войск из Афганистана, на Политбюро ЦК внешнеполитические вопросы все еще обсуждались под углом «глобального противоборства»[769].
Таков был императив холодной войны, ставшей прямым продолжением глобальных конфликтов минувшего столетия. И — в этой связи: в какой мере генезис холодной войны, равно как и ее последствия соотносятся с геополитическим курсом, взятым сталинским Советским Союзом в результате заключенного пакта с нацистской Германией в августе 1939 г.? Какая закономерность проявилась в том, что Вторая мировая война, устранив конфликт между фашизмом и демократией, в то же время вывела на первый план противоречия между советским социализмом и западной демократией?
Понимание поставленных вопросов — в том фундаментальном факте, что холодная война (в ее распространенной трактовке) развернулась вслед за окончанием Второй мировой войны, а пришла к концу с распадом Советской империи.
Вторая мировая война началась и в дальнейшем во многом обнаруживала себя как противостояние демократии и тоталитаризма — по линии главного общественно-политического водораздела XX века. Сущностью холодной войны также стало столь же непримиримое противостояние, на этот раз между капиталистическим Западом и социалистическим Востоком. Еще во время войны писатель К.И. Чуковский предвидел: «С падением нацистской деспотии мир демократии встанет лицом к лицу с советской деспотией»[770]. Притупившиеся было противоречия между советским коммуно-социализмом и западным либерализмом продолжились по окончании войны в открытой форме. Наступила решающая фаза запрограммированной историей борьбы двух систем, предвиденной основателем советского государства Лениным, полагавшим «немыслимым» их длительное сосуществование. Это было столкновение двух линий в мировой политике, дающих взаимоисключающие ответы на вызовы времени. Для послевоенного сталинизма было характерно стремление приостановить, а затем и обратить вспять зародившийся в борьбе с мировым фашизмом процесс формирования новых жизненных и общественно-политических стандартов в самой стране и в ее отношениях с окружающим миром[771].
Ничего необычного не случилось. Антигитлеровская коалиция объединяла страны, правящие круги которых по-разному видели цели войны и, следовательно, по-разному представляли себе картину послевоенного мира. «…В лагере союзников уже во время войны, — говорилось в декларации по вопросу о международном положении первого совещания Коминформа (1947 г.), — существовало различие в определении как целей войны, так и задач послевоенного устройства мира», которые стали «углубляться в послевоенный период»[772]. Западные страны, наряду с отстаиванием своих доминирующих мировых позиций, видели цели войны также в защите буржуазной демократии от наступления тоталитаризма. Не случайно в итоге победы они получили стимул для дальнейшего продвижения по пути прогресса. Для правящей коммунистической номенклатуры Советского Союза эти цели, еще с довоенных времен, определялись стратегией натиска на капитализм, подрыва его позиций. «Сталин вел дело к гибели империализма и к приближению коммунизма», — говорил Молотов, подводя итог войне[773]. Победоносная для СССР война укрепила веру кремлевских руководителей в универсальность силового подхода при решении мировых проблем.
Во времена холодной войны, как и во Второй мировой войне, противоборствующие стороны считали конфликт идей и ценностей неустранимым, рассматривая противника как постоянную угрозу собственному существованию. Коммунистическая пропаганда невольно признавала это, скатившись в объяснении причин мировой войны к тому, что это была следующая, после «похода 14 государств», схватка социализма с капитализмом. Почему холодная война должна была стать исключением в этом ряду? Она и не стала им. По своему глобальному формату и степени мобилизации сил и ресурсов холодная война встала в один ряд с мировыми войнами. Линия мировых войн была продолжена и в плане того преимущественного внимания, которое стороны конфликта уделяли его военно-стратегическим аспектам. Вспомним всепоглощающий масштаб гонки ракетно-ядерных вооружений!
Вот как высказывались о причинах холодной войны такие советские деятели, как М.М. Литвинов, Н.С. Хрущев, В.М. Молотов, которых трудно поставить в один ряд. Достаточно напомнить об острых политических конфликтах между ними — Литвинова с Молотовым, Хрущева с Молотовым. Между тем они по существу едины в том, что привело к опасному конфликту недавних союзников.
По мнению Литвинова, высказанному им в интервью американскому корреспонденту летом 1946 г. (но опубликованному после кончины Литвинова), «глубинная причина» противостояния восходит к коммунистической идее неизбежности конфликта двух систем[774]. Хрущев, со своей стороны, на советско-бельгийских переговорах 1956 г. в Москве откровенничал: лидеры капиталистических стран «правильно рассматривают нас (мы за это не обижаемся) как рассадник социалистической заразы во всем мире. Отсюда и напряженность»[775]. Наконец, в записях бесед с Молотовым, сделанных в 1969–1986 годы, мы читаем: по окончании войны «нам надо было закрепить то, что было завоевано. Из части Германии сделать свою социалистическую Германию, Чехословакия, Польша, Венгрия, Югославия — они тоже были в жидком состоянии, надо было везде наводить порядок. Прижимать капиталистические порядки. Вот холодная война»[776].
Нельзя обойти вниманием два обстоятельства, которые в решающей мере способствовали холодной войне, державшей в напряжении весь мир более четырех десятилетий.
Во-первых, то обстоятельство, что холодная война возникла при жизни Сталина[777], который и в послевоенное время оставался ключевой фигурой в процессе принятия решений[778]. Многие факты и документы не оставляют сомнений в том, что Сталин явно намеревался продолжить свою антикапиталистическую миссию, не ограничиваясь образованием подконтрольной ему «мировой социалистической системы». При нем мир стал свидетелем таких острейших проявлений фронтального столкновения «двух лагерей» (определение, пришедшее на смену «двум системам»), как захват власти коммунистами в Чехословакии, Берлинский кризис 1948–1949 годов, победа коммунистов в континентальном Китае, Корейская война. В воспоминаниях Хрущева говорится, что сразу по окончании Второй мировой войны «Сталин считал обстановку предвоенной и создавал соответствующий политический накал»[779].
