Эндрю Соломон - The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
На чьей Айдан стороне, понять невозможно. Она ведет переговоры, что-то устраивает, и в конце концов оказывается, что все получается именно так, как она хотела. Ей всего двадцать с небольшим, и она – лучшее из того, что может предложить перестройка: деловая женщина, художник, светская львица, полная честолюбивых замыслов, которые она, вне всякого сомнения, сумеет осуществить.
Ее галерея для Москвы настоящее чудо. Она выглядит как «Блумингдейл»[29] в миниатюре. Тот же уровень: забавный шик, со знанием дела употребляемое богатство, несколько шаблонная утонченность большого города. Не будем забывать, что в Москве все старинные здания, кроме находящихся в Кремле, разваливаются, а все новые построены из некачественных дешевых материалов. Даже то, что было построено как некое уникальное сооружение, начиная с гостиницы «Международная», где проходил аукцион «Сотбис», до новых творений архитектурных мастерских смотрится отвратительно, к тому же во всех этих новых зданиях очень плохое освещение. Но в «Первой галерее» – мраморные полы, позолоченные подножия ступеней и бар, где стоят стульчики светлого дерева, с гнутыми ножками и розовой обивкой и подают кофе в чашках от «Вильрой и Бох». Там замечательное освещение, и, войдя в галерею, можно устроиться в больших уютных креслах, обдумывая, что купить, полистать свежие западные журналы, которые небрежно лежат тут же столике. Вообще-то владельцем «Первой галереей» является некий кооператив, которому принадлежит и соседствующий с галерей ресторан. Для них галерея – это статусная вещь, к тому же она позволяет привлечь в ресторан посетителей, но почему они все же решили заняться этим и как смогли позволить себе всю эту роскошь – там все сделано из импортных материалов, – остается неясным. Очевидно, что вклад Айдан во все это предприятие – это скорее ее вкус, а не деньги: ресторан отделан так же дорого, как и галерея, и выглядит как декорация к любительской постановке «Саломеи»[30].
Может быть, туристы тем летом и делали покупки в «Первой галерее», но более практичные завели другую моду – посещать художников в мастерских, смотреть, как они живут, и покупать что-нибудь на память. А настоящие доки знали, что проще купить в западных галереях работы, созданные художниками на Западе. «Первая галерея» предлагала и услуги по вывозу работ, но по совершенно невероятной цене, к тому же эти службы работали не очень надежно. Цены казались очень высокими, картина, которую еще весной Лариса продала бы за несколько сотен долларов, спустя несколько месяцев оценивалась у Айдан в двадцать тысяч. Это сослужило Ларисе хорошую службу: хотя с этой выставки продано было мало, в декабре в Берлине ее работы продавались по высоким ценам, потому что прецедент уже был. Но самым удивительным было то, что, хотя в галерее и выставлялись Булатов, Кабаков, Чуйков, Васильев, Нахова и братья Мироненко, там же была выставлена картина Роберта Раушенберга, которую он подарил Айдан, и прошла выставка Хельмута Ньютона – на его работы были назначены все те же высокие цены. Кто в Москве станет покупать за валюту фотографии Ньютона? Что они там делали? То, что некоторые его фотографии имели несколько порнографический оттенок, привлекло огромные толпы народа, люди выстраивались в длинные очереди, кольцом огибавшие квартал, чтобы попасть в галерею. Была ли эта выставка рекламным ходом, общественным мероприятием или частью какого-то сложного делового соглашения? Может быть, то, что в галерее выставлялся Ньютон, позволило иностранным покупателям почувствовать себя более уверенно и не сомневаться в том, что покупать там работы стоит?
«Первая галерея» сделала одно действительно важное дело – она предоставила советским художникам место в Москве, где можно было выставляться. Хотя в принципе кооператив хотел бы иметь дело с местными покупателями, с гражданами Советского Союза, в СССР нет людей, у которых столько валюты, чтобы тратить ее на работы советских художников, те же немногие, кто может позволить себе покупать фотографии Хельмута Ньютона, скорее поедут в Калифорнию и купят его работы там. Но «Первая галерея» была открыта для всех, поэтому, как раньше люди приходили домой к Никите Алексееву или в «Детский сад», сейчас все шли в «Первую галерею», чтобы посмотреть, что делают мастера советского искусства. Западные дилеры отнеслись к Айдан очень серьезно, часто заглядывали в галерею, записывали фамилии выставлявшихся там художников, а потом подкарауливали их в Фурманном. Айдан умела держать руку на пульсе – между выставками признанных мастеров авангарда или Хельмута Ньютона она сделала выставку, где были представлены Толик Журавлев, Фомский, Антон Ольшванг и другие новые художники из Фурманного, которые заслуживали внимания. В основном художники-авангардисты встречались тем летом во дворе в Фурманном или у Кости с Ларисой, но если делать было нечего, шли в «Первую галерею», сидели в баре, пили сок (который был дешевле, чем кофе) и обсуждали достоинства и недостатки выставленных там работ. В галерее был кондиционер, там было уютно, и для молодых художников, еще не поездивших по свету, это было почти то же самое, что побывать на Западе – и без всякого билета на самолет. Художники, которые не жили в Фурманном, могли встретиться тут с живыми легендами, если у них, конечно, хватало духу переступить через мраморный с позолотой порог. Айдан, которая стала чем-то вроде знаменитости, спокойно, как королева, наблюдала за происходящим, иногда выплывала навстречу, чтобы поговорить о новой выставке или о каком-нибудь интересном для всех событии. Приходили люди, которые не знали ни Айдан, ни художников, они просто хотели поговорить. Айдан показывала свои работы, работы своих партнеров по бизнесу, остальные художники предпочитали тактично не замечать, что эти работы очень плоские, хотя переизбыток вагин и менструальной крови в «феминистских» работах Айдан производил впечатление на некоторых советских граждан, приходивших в галерею. Галерея стала тем, чем не стала вторая часть «ИсKunstва»: она представляла собой пространство, в котором большинство советских людей не имело возможности побывать и которое большинство художников рассматривало как свой второй дом, там предлагались работы за большие деньги, и это свидетельствовало о заграничном успехе. Хотя большинство художников посмеивались над всем этим шиком, им там нравилось: некоторые из них приобрели привычку, сидя где-нибудь в уголке в баре, с нарочитой небрежностью громко обсуждать переговоры, которые они ведут с какими-нибудь важными иностранцами. К Айдан относились с недоверием, но всем нравились ее манера держаться, ее способность добиваться успеха, и все с ней дружили – ну хотя бы отчасти.
Айдан Салахова, Без названия
Пока «Первая галерея» набирала обороты, по Москве, как грибы, разрослись ужасные заведения, тоже называвшие себя галереями. Самыми шумными из них были галереи «Марс», «Арт Модерн» и «Салон» в гостинице «Националь». Ни одно из этих заведений не было оформлено с таким вкусом и не представляло работ того же калибра, что «Первая галерея». В них полно было неописуемого постсюрреалистского китча. Эти работы стоили весьма дорого, их покупали те, для кого даже «Рыбная мафия» казалась чем-то чересчур сложным, многие из клиентов этих галерей были из Восточной Европы. Одновременно со второй частью «ИсKunstва» проходила еще одна некоммерческая выставка, организованная Таней Салзирн, молодой протеже Виктора Мизиано, – это была выставка «Чемпионов мира». Они в очередной раз выказали всю свою посредственность, но это была оценка некоторых членов художественного сообщества, в прессе же эта выставка освящалась очень подробно, ей было посвящено огромное количество репортажей местных и западных телекомпаний. Как-то один из болгарских журналистов подошел ко мне и спросил: «Вот вы приехали с Запада. Объясните, почему это хорошее искусство?» Еще он вызвался познакомить меня с болгарским искусством, когда я приеду в Болгарию. «Может быть, оно не такое хорошее, как это, – мы маленькая страна, – но вам все равно будет очень интересно».
Несколько выставок устроил Иосиф Бакштейн, чьи позиции события предыдущего года, с одной стороны, несколько подорвали, а с другой – помогли ему переосмыслить свою деятельность в более рациональном ключе. Эти выставки были менее пафосными, чем у Айдан, но они были лучше. По сути дела лучшие работы того лета были показаны именно на выставках Бакштейна. Название первой из них – «Дорогое искусство» – предполагало двоякое прочтение как по-русски, так и по-английски, ведь в обоих языках слово «дорогое» означает и «любимое» и «дорогостоящее». Выставка проходила в мае, в ней участвовали многие получившие большую известность на Западе художники, работы были сделаны из самых простых и дешевых материалов, но так, чтобы привлечь внимание западного зрителя. Посетители с ехидством отмечали дороговизну этих вещей. К тому времени, когда вторая часть «ИсKunstва», наконец-то открылась, Иосиф организовал на Автозаводской выставку «Перспективы концептуализма». Как и на «Дорогом искусстве», там были показаны работы, которые Иосиф отобрал во время походов по мастерским или заказал специально. В «Перспективах концептуализма» принимали участие Костя и Лариса Звездочетовы, Сергей Волков, Георгий Кизевальтер, Игорь Макаревич, Елена Елагина, «Перцы», Маша Константинова и Коля Козлов. Козлов и Константинова, как и «Перцы», многие годы были членами движения авангардистов, но почему-то в первые дни гласности о них как будто подзабыли; выставки Иосифа представили этих художников западному зрителю, так что их имена были внесены в списки тех, кого приглашали на самые престижные выставки на Западе.
