Андрей Немзер - Дневник читателя. Русская литература в 2007 году
Суть депеши скоро сыскана,
Просто значилося в ней:
Под чиновника Распрыскина
Выдать тройку лошадей (349).
Появится в «Отрывке» (причем в соседстве с отсылающим к «Ревизору» пассажем о хламе у заставы) и нечистое животное: «Да дорогой с поросятами / Шла Аверкина свинья…» – 349), заставляющая вспомнить «Все забыл я, все простил…». Густота мотивных перекличек между началом письма Маркевичу (история о телеграфе и «Все забыл я, все простил…») и «Отрывком» позволяет предположить, что стихотворение это сложилось в мае-июне, либо послужив основой для соответствующего фрагмента письма, либо из эпистолярного зерна выросши. Психологически эта версия более правдоподобна, чем вообще-то допустимая, хоть и не предложенная исследователями, «июльско-августовская» или принятая «сентябрьская»: легко вспыхивающий, но отходчивый Толстой едва ли стал бы разрабатывать гротескный российский сюжет в Карлсбаде или по возвращении с вод, варьируя свои многомесячной давности остроты.
Майско-июньская датировка «Алеши Поповича» и «Отрывка» кажется правдоподобной в свете того же письма к Маркевичу, переполненного отсылками к собственным сочинениям, преимущественно новейшим (от «Потока-богатыря», текст которого Толстой только что переписал для Маркевича, до обсуждаемых стихов). Письмо строится как цепь комических этюдов, в которых Толстой расправляется с различными, но для автора равно абсурдными житейскими, социальными и литературными феноменами. За гротескным очерком телеграфного бесчинства следуют (авто)ироническое прощение Вельо, такое же, заведомо несбыточное, пожелание идейным противникам (приятелям Толстого) под воздействием весны отказаться от вражды, микропародии на типовые французские романы и четыре развернутые пародии на новейшие образчики русской словесности.
Звучащий в начале письма мотив весны (любви, умиротворения) присутствует в «Илье Муромце» (в финале рассерженный на князя Владимира богатырь забывает обиду: «И старик лицом суровым / Просветлел опять», в следующей – заключительной – строфе возникает объясняющее смену настроения сезонная примета: «И смолой и земляникой / Пахнет темный бор» – 179; ср. две «примирительные» стиховые вставки в письме), «Порой веселой мая…», «Сватовстве» и двух лирических стихотворениях. В «Я готов румянцем девичьим…» дан обращенный (позитивный) вариант эпизода с царевной из «Потока-богатыря». «Румянец девичий», который вызывает у автора брань Маркевича со Стасюлевичем, напоминает о сквернословном монологе царевны, вершащемся признанием:
Кабы только не этот мой девичий стыд,
Что иного словца мне сказать не велит,
Я тебя, прощелыгу, нахала,
И не так бы еще обругала! (173).
В былине царевна бранит Потока, дерзнувшего понюхать ее цветок, – Стасюлевичу предлагается «подарить фиалкой» (397) идейного противника. Рифма «палкой – фиалкой» отсылает (с перестановкой акцентов) к «Пантелею-целителю» (1866), где святой обменивается поклонами с добрыми травами и цветами, а ядовитым – «палкой грозит суковатою», каковую должно применить и против тех, кто «лечением всяким гнушается» и хочет «похерити» «все, чего им не взвесить, не смерити» (136–137). Автокомментарий «Это чувства весенние, может быть, и преувеличенные» должны были напомнить адресату о стихотворении «Весенние чувства необузданного древнего» [42] , которое Толстой послал Маркевичу двенадцатью годами ранее, 24 февраля 1859 года (110).
Эротическая линия, намеченная в двух «примирительных» стихотворениях (и заставляющая вспомнить «Порой веселой мая…», «Сватовство» и «Алешу Поповича»), продолжена – с упором на «плотскость» – в трех «романных» пародиях. Первую Толстой выдает за отрывок из Писемского, намекая заголовком – «В тихом омуте черти водятся» – на роман «В водовороте» («Беседа», №№ 1–6) [43] . Брутально эротический эпизод Толстой сопровождает комментарием:
...«Верю только тому, что рассказывает Писемский (не верит он изысканным французским романистам, над которыми издевался выше. – А. Н .) <…> Вот это, по крайней мере, правдоподобно. Менее правдоподобно продолжение» (365).
Писемский, по Толстому, верен действительности (пусть грубой), покуда не начинает обличать им же выдуманный немыслимый цинизм развратных персонажей.
Объект второй пародии («“Ой ли?” Роман в трех частях, пока не оконченный, но выходящий в фельетонах без имени автора») – «Бесы». К маю 1871 «Русский вестник» (№№ 1, 2, 4) представил публике первую часть этого «романа в трех частях» (авторский подзаголовок). Герой пародии именуется Крестовоздвиженским (ср. этимологию фамилии «Ставрогин»; заменяя «греческую» огласовку фамилии на «поповскую», то есть «нигилистическую», Толстой оспаривает заявленный Достоевским «аристократизм» персонажа; ср. также: «Феодалы и олигархи вскочили с своих мягких кресел, работы Лизере, и тупо смотрели друг на друга»). Имя героя произносится на французский лад – «Вольдемар» (ср. Nicolas в «Бесах). Открывающая пародию фраза «На бледной щеке Крестовоздвиженского звучно раздалась пощечина» (которую герой, как и Ставрогин, игнорирует) не только отсылает к финальной сцене первой части «Бесов», но воспроизводит ее детали; ср.: «мокрый какой-то звук от удара кулаком по лицу», «бледнел как рубашка <…> бледен он был ужасно». Реплика любовницы Крестовоздвиженского Насти (у Достоевского обе связанные со Ставрогиным девицы чаще называются не полными, а «домашними» именами – Даша, Лиза) «переворачивает» обращение Виргинского к изменившей ему жене; ср.: «До сих пор я вас только уважала, но сегодня начинаю любить» (365) и «Друг мой, до сих пор я только любил тебя, теперь уважаю» [44] . Обращение Крестовоздвиженского к детям Насти («бесенята») отсылает к названию романа Достоевского, а придуманный Толстым заголовок «Ой ли?» (как и в «прообразе», двусложный) указывает на сомнение пародиста как в том, что «роман в трех частях» будет завершен (Толстой мог знать о сложностях в отношениях редакции «Русского вестника» и судорожно работающего Достоевского от адресата письма, Маркевича, тесно связанного с Катковым), так и в адекватности отождествления нигилизма с бесовством.
Пародия пересекается с несколькими текстами Толстого. Особо важен мотив безответной пощечины. Прямо он возникает в отброшенной строфе «Алеши Поповича»: «На мечах они (противопоставленные богатырю теперешние поповичи, вроде Крестовоздвиженского. – А. Н .) не бьются, / Но примают всякий срам / И обидным не считают / Бить друг друга по щекам» (515). Герой четвертой пародии (о ее связи с «Алешей Поповичем» см. ниже) бросает возлюбленную из страха перед дуэлью с ее мужем. В «Церемониале погребения тела в Бозе усопшего поручика и кавалера Фаддея Козьмича П…» (атрибутируемом Толстому) и тесно связанных с ним <«Военных афоризмах Фаддея Козмича Пруткова»> (участие в их написании Толстого бесспорно) возникают все фигуранты скандальной истории отказа сотрудников «Санкт-Петербургских новостей» принять вызов В. В. Крестовского, оскорбленного рецензией В. П. Буренина на его роман «Панургово стадо» – находившийся вне Петербурга редактор В. Ф. Корш (которому изначально был послан вызов), секретарь редакции А. А. Суворин, автор рецензии:
Будь в отступлении проворен,
Как пред Крестовским Корш и Суворин.
Суворин и Буренин, хотя и штатские,
Но в литературе те же фурштатские <…>
Не дерись на дуэли, если жизнь дорога
Откажись, как Буренин, и ругай врага <…>
Есть ли на свете что-нибудь горше,
Как быть сотрудником при Корше
(<«Военные афоризмы»>) [45] ,
Идут Буренин и Суворин,
Их плач о покойнике непритворен.
Идет, повеся голову, Корш,
Рыдает и фыркает, как морж
(«Церемониал…», 385) [46] .
Существенно, что третью пародию («художественную критику») Толстой подписывает криптонимом Буренина – Z [47] .
В диалоге Насти с детьми («Мы будем молиться Кислороду, чтобы Вольдемар сделал нам нового братца! – «Какая пошлость <…> порядочные люди не молятся даже и Кислороду» – 366) варьируется тезис «аптекаря, не то патриота» из «Потока-богатыря»:
Что, мол, нету души, а одна только плоть
И что если и впрямь существует Господь,
То он только есть вид кислорода (175) [48] .
Тот же «патриот» величает киевского богатыря «феодалом», а его присные
…Потока с язвительным тоном
Называют остзейским бароном (176).
В пародии на «Бесов» возникают «феодалы и олигархи», в «художественной критике» читаем:
...В жизни, как она сложилась феодальным Западом с его средневековыми понятиями, возникшими после низвержения Ромула Августула Одоакром, мы видим одну возмутительную грязь, служащую тучным удобрением папству и баронству. Грязь эта перешла и к нам с заимствованьем христианства от Востока, который был своего рода Западом (366–367).
