Юрий Поляков - Государственная недостаточность. Сборник интервью
– Я давно сотрудничаю со Станиславом Говорухиным. К примеру, был одним из авторов сценария художественного фильма «Ворошиловский стрелок». Недавно мы со Станиславом Сергеевичем написали пьесу о нынешней жизни – «Контрольный выстрел». Несмотря на такое название, там никто не стреляет, это семейно-социальная трагикомедия. Ее ставит МХАТ им. Горького. Это первый опыт известнейшего кинематографиста Говорухина именно в театральной постановке. Пьеса в процессе работы претерпевает какие-то определенные изменения, оттачиваются реплики, идут репетиции… Я убежден, что эта постановка станет заметным явлением (не потому, что мы написали!), по той простой причине, что на первом плане – семья, как особый микрокосмос, цена любви и жизненного успеха. Пьеса построена в традициях русского реалистического театра, хотя в последние годы театр ушел в какой-то эксперимент или откровенный эпатаж, буффонаду.
– Мне, например, как и главному герою чеховской «Скучной истории», тоже непонятно, почему «монолог «Быть или не быть» нужно произносить непременно с шипением и судорогами во всем теле»…
– Я вообще убежденный реалист и считаю, что экспериментальные и модернистские направления, безусловно, необходимы для поиска новых приемов, и эти приемы берет на вооружение добрый старый реализм, и они усиливают его и без того огромную художественно-разрешающую мощь. Лично я сам представитель гротескного реализма, который, по мнению Михаила Бахтина, всегда выступает как метод на первый план в эпоху перемен.
– Как вы оцениваете нынешнюю литературную ситуацию, современную прозу и поэзию?
– Сегодня то и дело приходится слышать о кризисе современного литературного процесса. И действительно, если взглянуть на любой лоток, расположенный, скажем, возле станции метро или на железнодорожном вокзале, прежде всего бросается в глаза обилие низкопробных, псевдоприключенческих книг, рассчитанных на примитивные вкусы. То, что читатель дичает, видно невооруженным глазом… И все-таки параллельно выходят в свет оригинальные и талантливые произведения. В такой стране, как Россия, задушить литературу, по-видимому, невозможно. Загляните, например, в магазин «Москва» – больше всего покупателей вы увидите в отделе современной прозы. Люди придирчиво вчитываются в заглавия новых книг, смотрят, кто их написал. Наибольшим спросом пользуются произведения отечественных авторов, а ведь совсем еще недавно читательская аудитория была сплошь увлечена зарубежными шлягерами. Чего же ищут люди на книжном прилавке?
Явно не модерн и экспериментальные изыски. Эти направления на какое-то время приковали к себе читательское внимание, главным образом потому, что еще недавно их неуклюже пытались задавить и нейтрализовать. Как только исчезла скандальность, утратился и интерес, хотя и ныне кое-кто пытается выдать эту веточку литературы за основной ее ствол…
Забавная получается ситуация: в рейтингах солидных изданий значатся одни книги, а раскупаются совершенно другие. И это не только развлекательные эпопеи типа «Бешеного». Впрочем, схема подобных взаимоотношений нам хорошо знакома по еще недавним сравнительно временам, когда точно так же в президиумах сидели одни литераторы, а читали тех, кого и в зал-то порой забывали пригласить! И хорошо, что такой продиктованный идеологическими или коммерческими соображениями «метод» уходит в прошлое. Издатели, свободные от диктата, стремятся публиковать тех, кто действительно интересен читающей публике.
– А кто же ей интересен?
– Очевидно, что люди всегда будут читать только те произведения, которые и более совершенны, и созвучны эпохе. Когда говорят об Ахматовой и Мандельштаме, то основной акцент делается на то, что советское мышление воспринимало их с колоссальным трудом. При этом забывается, что они были прежде всего замечательными лириками, отлично чувствовавшими время, в которое жили. А конфликты с советской властью происходили и у графоманов… И сегодня далеко не всегда общественное мнение выделяет поэтов именно по принципу таланта. Кроме того, людей пытаются убедить в том, что поэзия им вообще неинтересна. Естественно, отыщутся десятки причин, по которым интерес к поэтическому слову оказался утраченным, но все же делать вид, что такого жанра, как поэзия, в отечественной словесности вовсе не существует, никак нельзя.
Есть боговдохновенные поэты. К их строкам обращаешься всю жизнь: в любви, в радости, в тоске – и всякий раз находишь если не ответ на вопрос, то, по крайней мере, врачующее созвучие своему сердцу. К таким боговдохновенным поэтам принадлежит Сергей Александрович Есенин. Его стихи не столько факт русской литературы, сколько фактор, определяющий и формирующий своеобычие духовного мира российского человека XX века. Если сделать фантастическое допущение и изъять Есенина из нашего культурного обихода, то лишь по одной этой причине следующие поколения людей, думающие по-русски, будут резко отличаться от своих предшественников. И подозреваю, не в лучшую сторону… Поэта терзала мысль, почему любой рывок России к новизне происходит за счет необратимых утрат того, что делает Россию Россией. Почему за приобщение к очередной версии прогресса необходимо расплачиваться выморочными судьбами, которые:
…несжатой рожью на корню
Остались догнивать и осыпаться.
Эти строки мне часто приходят на ум, когда сегодня я вижу на улицах бесчисленных нищих стариков, честно проработавших всю жизнь и оказавшихся вдруг никому не нужными.
– Каким вам видится литературный герой третьего тысячелетия?
– Мне кажется, по своей сути он не будет сильно отличаться от героя нынешнего. Но именно в русской литературе в первое десятилетие нового века снова усилится «разработка» положительного героя. Помню, как нас, молодых писателей, с высоких трибун съездов и пленумов призывали его искать. Я, будучи человеком скептическим, смотрел на эти призывы не без иронии и поиздевался над этим героем от души. Но с возрастом прихожу к мнению, что у каждого вида человеческого творчества есть какой-то главный долг перед обществом. У литературы этот долг – создание положительного героя. Это вовсе не означает, что каждый писатель обязан выдать на-гора по положительному герою. Но литература обязательно должна предложить несколько типажей, которые помогали бы обществу тянуться вверх, потому что жизнь по своей сути тянет человека вниз, а литература – это часть человеческой деятельности, которая уравновешивает это движение. Предлагая положительного героя, писатель помогает, по крайней мере, обществу тянуться вверх, удерживаться на уровне высоких нравственных ценностей. Заметьте, создание художественно убедительного положительного героя более сложная задача, чем художественно убедительного отрицательного героя. (Примером может служить Гоголь.) Повторяю: эта задача непростая, и решаться она должна не на убогом уровне, как в советские времена, а с учетом нынешнего ощущения, понимания нашего трагического опыта.
– Что вы хотели бы пожелать читателям газеты «Российские вести» в наступающем году?
– Новый год – это праздник надежды, и при всем моем врожденном пессимизме я улавливаю своим внутренним чувством, «эоловой арфой», которая находится внутри любого писателя, новые токи времени, возвращения нормального отношения к своей истории, патриотизму. Я думаю, что Россия миновала свою низшую точку падения, и началось трудное, полное, безусловно, срывов и разочарований, но – восхождение вверх. Мы наконец поняли, что навязанный нам стереотип сломан и что на нелюбви к собственному Отечеству и на обожании себя, единственного и ненаглядного, счастья не построить.
Наталья РОЖКОВА«Древо», приложение к газете «Российские вести»,27 января 2000 г.У меня есть шанс быть интересным потомкам
– Юрий Михайлович, большинство читателей помнят вас как автора повести «ЧП районного масштаба». Поэтому нашу беседу мне хотелось бы начать именно с нее. Если не ошибаюсь, то написана она была в так называемом застое?
– Написана она была в 1981 году и лежала до января 85-го года. Она долго ходила по всяким инстанциям – в ЦК партии, не говоря уж о ЦК комсомола.
– Когда вы ее начинали писать, вы знали, что с ней будут проблемы?
– В общем-то, я догадывался, что проблемы будут. Но у меня есть такой принцип: когда пишу, не думаю о том, где будет напечатано. Просто я пишу и считаю нужным писать, чтобы быть довольным собой, своими мыслями, своим текстом. Прежде чем поставить последнюю точку, я много раз переделываю – по десять-пятнадцать редакций. Раньше это было для меня катастрофой, потому что я сидел, заваленный разными вариантами. Но с тех пор, как перешел на компьютер, все стало проще.
