Дмитрий Менделеев - Заветные мысли
Отсутствие этой определенности, зависящее отчасти от быстрого возрастания промышленности как в количественном отношении, так и в качественном, весьма много зависит от третьей стороны дела, по которой на все промышленное сыздавна, даже со времен египетско-индийского или позднее афинского, Платоном идеализированного деления людей на касты или сословия по роду занятия, смотрят не только свысока, но даже с некоторым презрением, что, увы, сохранилось еще до наших дней, хотя не в первоначальном резком, а монархиями, образованием и революциями исковерканном и смягченном виде, однако настолько, что и поныне редкий-редкий писатель, актер, учитель или ученый, а тем паче чиновник, банкир, барон или землевладелец согласится считаться в числе промышленников, хотя и они живут, назначая и продавая другим свой труд или часть своих приобретенных или наследственных прав, взамен вознаграждения, т. е. тою сложною, специализированно-раздробленною и, без сомнения, искусственною новою жизнью, какая вызвала, создала и ежечасно умножает промышленность, а сама создана или вызвана, как показано ранее, преимущественно гуманностью – при умножении числа людей. Знаю я, что тут касаюсь очень чувствительного, отчасти даже болезненного места в теле или деле почти всего человечества (Китай и тут исключение), что сильно рискую не угодить нашим пережиткам помещичьего (привитого, а не прирожденного) барства или аристократизма, говоря о предмете столь деликатном, но все же по принципу решаюсь и о нем высказаться определенно, напомнив, однако, сперва о том, что у китайцев – и при всесилии Богдыхана – не было и нет наследственных сословий, всякое занятие почитается почтенным и требующим уважения, добро же и зло, равно как знание и невежество, ясно различаемы и понимаемы так же, как в странах с развитым аристократизмом, что Христос искал учеников более всего между близкими к природе трудолюбивыми людьми, особенно рыбаками, возвещая «горе книжникам и фарисеям», т. е. резонерству законников и не идущим вперед формалистам, блаженство же духовно нищим, т. е., по мне, презираемым, ищущим лучшего лишь впереди, и что после реальной гибели схоластики в эпоху Возрождения ум европейцев немало отрезвился и воспрянул, отрешившись от аристократических и вообще сословных предвзятостей, в чем одном Великая революция конца XVIII в. искупила немалую часть своих тяжких грехов, так как, в сущности, проповедала идеальные «свободу, равенство и братство» ради реальной борьбы здравого смысла и добрых нравов с явно грубыми недостатками одряхлевшего аристократизма, сыгравшего при сложении европейских народов в государства свою весьма важную историческую роль. Рыцари, в свое время составлявшие суть войска страны, были также ей очень полезны, а потом стали совершенно излишними. Время какого-либо значения аристократизма ушло невозвратно, и это не оттого, что аристократы что-либо упустили, а оттого, что сперва было время индивидуализма (см. гл. 6), а теперь начинается время мир охватывающего общего, социального – «новейшая» история.
Астраханские рыбаки. 1900-е гг.
Чтобы выразить свою мысль еще более отчетливо, скажу прямо, что, по мне, для дальнейших успехов человечества вообще и каждой его группы или государства в частности европейцы, ставшие в главу мирового движения, должны не столько по форме, сколько по внутреннему убеждению совершенно и навсегда отказаться от всяких видов аристократических или помещичьих предрассудков, т. е. перестать в своем обиходе кичиться породой или родом, правами без обязанностей, достатком или подготовкой, полученными от родителей, а уважать и почитать только успевающих в работах или трудах всякого рода или размера, совершаемых для пользы и блага других и чрез них или от них только и получающих свое действительное значение, так как Ньютон не мог быть без предшествующего ему Галилея, а Пушкин не мог бы так петь, если бы до него не было русских песен и сказок. Лессепс не провел бы Суэцкого канала (как не проведен еще Панамский), если бы не было массы, ему помогающей, и Суворов не бил бы врагов, если бы не имел с собою русских солдат. Время инертной неподвижности масс, поглощенных в одни свои личные интересы и толкаемых или подвигаемых только отдельными единицами, было, да прошло или окончательно проходит; пришло же или вот-вот наступает время иное, когда все почти частицы массы, по-видимому, беспричинно шевелятся и тем самым выдвигают выдающиеся, передовые единицы, как расшевелившиеся массы Земли выпячивают горные вершины путем сложнейшим, едва сознаваемым, который одними, в некотором смысле дарвинистами, почитается естественным следствием постепенно слагавшихся ранее того условий, а другими, несомненными идеалистами, признается Божеским законом или приближением к пред существующему идеалу высшей разумности. Чтобы у отдельных лиц помирить требования ума и сердца, а у совокупностей людских – разумность с нравственностью при наступившей сложности или специализации в разделении труда, конечно, недостаточно уже кастовых или сословных различий, в сущности, по роду профессиональных занятий, а скорее или вернее можно разобраться, выделяя по целям и средствам самостоятельно (оригинально) новое, или то, что Тард назвал «изобретениями», от подражательного, лично-эгоистическое – от общественноальтруистического, а по темпераменту спешливо-революционное – от настойчиво-постепеновского. Пусть ехидство ретроградов сходится с неразумением анархистов в отношении к отождествлению аристократизма с правительством вообще и особенно с монархическим, утверждая, что одно с другим связано неразрывно и что нарекание на одно подразумевает осуждение и другого; их аргументы до конца опровергаются даже уже тем, что на монархов и вообще верховных правителей с течением времени, как известно всякому, падает все более и более бремя тяжких трудов, сложных обязанностей, опасностей и ответственности, а с аристократов все это только сбавляется до нуля или до салонной болтовни, и уже тем, что Китай, наследственного аристократизма не знавший, всегда был монархическим и сохраняется многие тысячелетия, чего нет ни для одной республики и ни для одного из сотен государств, имевших аристократов, так как последние всегда были первыми между ворчунами, смутьянами, интриганами (от ничегонеделания и безответственной обеспеченности), даже не раз очень ловкими бунтарями, шатавшими самые устои, на которые опирается порядок, хотя у них обыкновенно идет – ради самих себя – речь о консерватизме и хотя бывают аристократы, по личным свойствам преданные прогрессу и порядку, труду и действительным заслугам, ибо и они такие же люди, как все, и притом нередко получившие хорошее образование.
Суть дела сводится к тому, чтобы, не отнимая ничего – даже, пожалуй, и титулов – от аристократов, всем даровать их исключительно реальные права и на всех возложить одинаковые обязанности, что уже начато в виде всеобщности воинской повинности и что легко развить мерами постепеновски-мягкими, ради немалой выгоды общего, земского блата, состоящего в единовременном удовлетворении требованиям разумного индивидуализма и прочей социальности.
Дело идет, по сущности, лишь о правительственном доверии в расширенных размерах и лишь к личным достоинствам и трудам на общую пользу вместо пристрастия к особым, исключительным родам. Неравенства всегда останутся громадными, но в направлении не застоя или одного прошлого, а в сторону передовую – приспособления и уразумения обязанностей, а не одних только прав или привилегий. При этом отпадает без новых передряг, кроме уничтожения сословных различий50, не только прежнее высокомерие в отношении к исполнителям механической работы, особенно если она ведется при общих потребностей и целей (так как такая работа, подобная солдатской, не может совершаться правильно без надлежащего общего внутреннего усилия), не только кичливость умственными или эстетическими упражнениями, если они ничего не дают массам (так как такие упражнения в огромном большинстве случаев совершаются с механической последовательностью, по путям, уже указанным), но и наступит возможность взаимного братского уважения и доверия, которые у Конфуция выражены в понятии о «церемониях», а Европой после XVIII века – в требовании «равенства». Когда массам не доверяют, они мало-помалу и невольно сами обучаются недоверию.
Этими «общими местами», или, если угодно, «жалкими словами», необходимо было мне предварить свои заветные мысли, относящиеся к промышленности, потому что без этого остались бы, как я думаю, отчасти непонятыми следующие мои исходные положения, которые мне кажется лучшим вначале формулировать, а лишь потом развивать те из них, для которых это покажется мне надобным; доказывать же каждое из них считаю просто невозможным, потому что для того нужны целые тома.
