Андрей Буровский - Всё, что вы хотели знать о евреях, но боялись спросить
Характерна реакция как раз западных кругов: еще 10 ноября 1903 г. «Таймс» писала, что «Кишиневский процесс будет издевательством над правосудием». А в конце года выходящий в Филадельфии «Американский еврейский ежегодник» с удивлением констатировал: «Кишиневская драма заканчивается обычным русским противоречием: в самом Кишиневе бунтовщики, по-видимому, подвергаются решительному судебному преследованию».
Впрочем, и формулировка «Ежегодника» двусмысленна: можно понять и так, что в Кишиневе погромщиков карают, а их высоких петербургских покровителей скрывают от суда и следствия.
Что еще исключительно важно: совместный труд еврейских и русских интеллигентов по их общей попытке найти «истинных виновников» в лице высшей администрации и Императора Российской империи. Не надо считать, что обвинение правительства и раздувание масштабов погромов суть занятия только еврейские. Лев Толстой был совершенно уверен, что все у властей в руках: «Захотят — накликают погром, не захотят — и погрома не будет!»[295].
Приведу в пример еще широко известные рассказы человека, которого трудно обвинить и в русофобии, и в нехватке любви к исторической России. Александр Иванович Куприн гордился в первую очередь тем, что он русский офицер; на второе место он ставил то, что он внук татарского хана, и только на самое последнее — свою славу писателя.
Рассказ «Обида» написан в 1906 г. и впервые напечатан в газете «Страна» в № 163 и № 169 от 17 и 24 сентября 1906 г. В этом рассказе «оклеветанные газетами воры» просят их не смешивать с погромщиками. Ведь воры… они какие-никакие, а все-таки труженики и умельцы, и у них есть своя честь, свой трудовой кодекс… А погромщики — это «ленивые и неуклюжие дармоеды, неумело проворовавшиеся приказчики», «…он способен обобрать и обидеть ребенка в темном переулке, чтобы отнять у него три копейки; он убьет спящего и будет пытать старуху. Эти люди — язва нашего общества»[296]. «О да, они услужливо примут приглашение идти на погром»[297].
Эти воры, вызванные из небытия фантазией Александра Ивановича, разделяют убеждения и ожидания прогрессивной общественности: «Неужели вы не поверите тому, что мы — воры — с трепетом восторга встречаем каждый шаг грядущего освобождения?»[298] И уж, конечно, воры прекрасно понимают, кто настоящий виновник!
«Каждый раз, после крупной подлости или постыдной неудачи, совершив ли казнь мученика в темном крепостном закоулке, передернув ли на народном доверии, кто-то скрытый, неуловимый пугается народного гнева и отводит его на головы неповинных евреев»[299]. «…Можем присягнуть перед Богом, перед людьми, перед потомством, что мы видели, как грубо, не стыдясь, почти не прячась, организовывала полиция массовые избиения»[300].
«Никто из нас не забудет ужасов этих кровавых дней. Этих ночей, озаренных пламенем пожаров, этих женских воплей, этих неубранных, истерзанных детских трупов. Но никто из нас зато и не думает, что полиция и чернь — начало зла. Эти маленькие, подлые, омерзительные зверюшки — они только бессмысленный кулак, управляемый подлым, рассчетливым умом, возбуждаемый дьявольской волей»[301].
В конце рассказа адвокаты словами своего председателя выражают ворам «глубокое уважение за ваши горячие гражданские чувства. Я же лично, со своей стороны, прошу у представителя делегации [воров. — А.Б.] позволения пожать ему руку.
И два эти человека, оба высокие и серьезные, стиснули друг другу руки крепким, мужским пожатием»[302].
Зрелище профессионального юриста, который ручкается с профессиональным преступником, само по себе способно вызвать разжижение мозгов у кого хочешь. Но офицер армии Российской империи, будущий белый офицер в армии Юденича, А. И. Куприн в этом рассказе разделяет все предрассудки и ожидания либерально-демократической, самой что ни на есть прогрессивной интеллигенции. Включая и готовность считать уголовников «социально близким элементом». Куприн ведь «совершенно точно знает», что организовывает погромы правительство, а исполняют — полицейские агенты.
Чуть менее откровенно проводится эта линия и в еще более известном «Гамбринусе». И тут главные организаторы погрома, подонки, изуродовавшие музыканта Сашку, основные «патриотические личности» — это сыщики. Главный из них характеризуется так: «…некий Мотька Гундосый, рыжий, с перебитым носом, гнусавый человек — как говорили — большой физической силы, прежде вор, потом вышибала в публичном доме, затем сутенер и сыщик, крещеный еврей»[303].
Интересная деталь — уже отдав рассказ для первой публикации в журнал и просматривая гранки, Куприн внес только одно изменение — добавил в число ужасных качеств этого «Мотьки Гундосого» еще и эти два слова: «крещеный еврей». То есть присоединился к еврейской, агрессивной оценке выкреста как заведомо очень плохого человека.
Международная слава погромовВсе истории о погромах — чем страшнее, тем лучше — тут же подхватывала пресса в Европе и в США. «Балтимор Сан» и «Таймс», газеты куда как респектабельные и серьезные, писали о событиях, повторяя опубликованное в России: про тысячные жертвы, жуткие зверства, истязания, изнасилования.
«Мы обвиняем русское правительство в ответственности за кишиневскую резню. Мы заявляем, что оно по самые уши погрязло в вине за это истребление людей». «Пусть Бог Справедливости придет в этот мир и разделается с Россией, как он разделался с Содомом и Гоморрой». «Резня в Кишиневе… превосходит в откровенной жестокости все, что записано в анналах цивилизованных народов» — это все из «Балтимор Сан». В этой газете впервые употреблено и слово «holocaust» (холокост) — истребление людей.
«Бюро защиты евреев» слало телеграммы во все столицы мира: скорее спасайте евреев! «Мы также послали подробные сведения об ужасных зверствах… в Германию, Францию, Англию, Соединенные Штаты». «Впечатление наши сведения всюду производили потрясающее, и в Париже, Берлине, Лондоне и Нью-Йорке происходили митинги протеста, на которых ораторы рисовали ужасные картины преступлений, совершаемых царским правительством»[304]. Еще бы! Ведь «солдаты всеми способами помогали их убийцам и грабителям делать их бесчеловечное дело»[305].
Сэр Мозес Монтефиоре и Дизраэли включили все живописания погрома в свой протест, все описания жестокостей взяли из «Санкт-Петербургских ведомостей». В лондонских синагогах обвиняли… Святейший синод в подготовке погрома.
Были и попытки физического насилия. Например, журналист Крушеван, который действительно разжигал антисемитские страсти в своих статьях и нес толику ответственности за события, был ранен Пинхасом Данишевским в Петербурге. Рассматривать ли это как «открытое нападение одной части населения на другую» или как другую форму уголовщины? Пусть с этим разбирается полиция.
Но и это еще не все! Неизвестно каким образом, но вскоре был обнаружен текст «совершенно секретного письма» министра внутренних дел Плеве к кишиневскому губернатору фон Раабену. В письме Плеве просил губернатора, в случае беспорядков в его губернии, ни в коем случае не подавлять их силой оружия, а только увещевать погромщиков.
Текст этого откровенно подстрекательского письма кто-то передал английскому корреспонденту в Петербурге Д. Д. Брэму, и тот опубликовал его в лондонской «Таймс» 18 мая 1903 г. В том же номере вышел и «Протест англоеврейской ассоциации» во главе с Монтефиоре.
Царское правительство долго отмалчивается и только на девятый день после публикации выступило с опровержением. Но уже на третий день (21 мая) в «Нью-Йорк тайме» появилась статья со словами: «Уже три дня, как записка оглашена, а никакого опровержения не последовало!» — и вывод: «Что можно сказать о цивилизации такой страны, где министр может поставить свою подпись под такими инструкциями?»
Царское же правительство даже не пытается выяснить, а кто подсунул Брэму фальшивку и зачем? Оно попросту высылает его за границу.
Почему я так уверенно говорю про фальшивку? А потому что уже после Февральской революции была создана специальная Чрезвычайная следственная комиссия, а потом «Комиссия для исследования истории погромов». В эти комиссии вошли и С. Дубнов, и Г. Красный-Адмони. Так вот — комиссии не обнаружили никаких признаков того, что царское правительство готовило погромы. НИКАКИХ.
Председатель Чрезвычайной следственной комиссии публично обещал, что скоро представит документы Департамента полиции об организации еврейских погромов. Но ни тогда, ни после, ни при большевиках таких документов не нашли. ИХ НЕТ.
И сегодня, почти через век после трагедии, Краткая еврейская энциклопедия сообщает, что «текст опубликованной в лондонской газете «Таймс» телеграммы Плеве… большинство исследователей считают подложным»[306]. Но тут же: «В апреле 1903 года новый министр внутренних дел В. Плеве организовал при помощи своих агентов погром в Кишиневе»[307]. И даже похлеще: «Организуя погромы… власти хотели физически уничтожить как можно больше евреев»[308].
