Михаил Веллер - Друзья и звезды
М.В. Это нормально, когда к сорока годам творческий человек вдруг упирается в вопрос, а на фига он всё это творил. А потом, кто покрепче, выходит на какой-то новый уровень. И вдруг Быков, который никогда особо не совался ни в какие политики (я такого не помню), в последние полгода стал до чрезвычайности заметной фигурой в российском кипении зимы 11/12-го года.
Д.Б. Грустна мысль, что это как-то увязывается с личным сорокалетием. Мне хотелось бы надеяться, что это не так…
В книге о Маяке я ведь сам пишу дословно следующее: для Маяковского революция была выходом из творческого тупика. Потому что он всё уже написал — а тут появился шанс принять участие в более глобальном переустройстве всего. И он в сем переустройстве поучаствовал по полной программе. Ну действительно — весь Маяковский к 17-му году уже написан. И он попытался делать себя и свое дело на другом уровне. Хорошо или плохо — не важно, но — сделал!
У меня немножко другое. Я совершенно не могу существовать без отзывов. Такая у меня проблема. Конечно, я на необитаемом острове тоже что-нибудь сочинял бы, но… это было бы плохо. Мне отзыв нужен! У меня три года назад было полное ощущение, что исчезла среда, вот моя среда обитания не существует. И вдруг, когда я эту снова среду увидел, где-то в последние месяцы прошлого года, — мне показалось, что теперь преступно будет от нее уклониться. Только этим и вызван этот мой политический переход в поход. Хотя, может, ты и прав, и я просто ищу там новый материал.
М.В. Я думаю, что совпадение. Личного и общественного. Творческой личности с тупым, но проснувшимся обществом. Начало любого движения всегда многообещающе.
Д.Б. Новый материал, из этого уже можно делать литературу.
М.В. Нет такого старого материала, чтоб из него нельзя было делать литературу. Вот скажи — ты сейчас хоть можешь вспомнить, когда и с чего впервые начал писать свои гениальные «письма счастья»? Вот самое первое письмо?
Д.Б. Могу, спасибо на добром слове. Я скажу так: была одна ситуация еще до «писем счастья». Мне в 96-м году надо было в «Собеседнике» писать очерк о Чубайсе — его политическую биографию. Я понял, что все, что я о нем могу написать, будет очень скучно. Тогда я написал в стихах. И получилось хорошо. И появилась сначала эта рубрика в газете «Собеседник». Потом я это перенес в «Огонек». А потом, после очередной перекупки «Огонька», меня завербовали, пригласили в «Новую газету». По сути говоря, «Новая газета» меня подобрала, потому что в «Огоньке» все время было чего-то нельзя — а в «Новой газете» стало все можно.
Так что в «Огоньке» «Письма счастья» печатались с 2000-го года. А до этого долго в «Собеседнике», с 96-го. «Собес» выпускал это в специальной вкладке, было очень весело! У меня была такая собственная вкладка.
А по времени это почти совпало с женитьбой. Я помню это почему? Потому что если бы не появившаяся у меня семья — я бы в жизни не стал писать политический портрет Чубайса. Я тогда уже не отказывался ни от чего, потому что денег было очень мало. 95-й год — это было время, когда вообще денег было очень мало, у всех знакомых, у всех нормальных людей. Их и сейчас не очень много, но тогда их не было совсем. И моя Ирка тогда несчастная работала в газете «Иностранец», писала там о радостях зарубежного образования, о российских совместных предприятиях и совместных всяких прелестях, — а я мучился с этими чертовыми политическими рубриками.
М.В. Открой, пожалуйста, человеку, который сам стихов не пишет (в 17 лет не считается): как можно вот так вот брать и, кроме всех прочих многих работ, раз в неделю (такое ощущение, что левой ногой ты играешь на скрипке!) писать вот такой поэтический текст: длинный, легкий, изящный, классно стилизованный под кого-то из классиков, при этом наполненный смыслом, злободневный и смешной? Скажи — как это у тебя получается?!
О! — тупой вопрос: как приходит вдохновение, или оно у тебя всегда — это твое постоянное состояние?
Д.Б. Ты лучше меня знаешь, что с какого-то возраста ты вдохновение просто вызываешь, и всё. Вот ты пишешь две строки — а третья к тебе уже приходит. На самом деле просто нужно раскочегарить эту машину внутри.
М.В. Сколько же тебе нужно минут, чтобы раскочегарить «эту машину» для написания «письма счастья», например? Две минуты, час?
Д.Б. Ну нет… На «письмо счастья» у меня уходит обычно часа два. Это значит, что первые полчаса я придумываю общий ход и сочиняю, как это будет выглядеть в целом. Обычно я в это время раскладываю пасьянс «паук» или играю в «сапера». Потом, когда все в уме разложено и, ну, внутренне сделано, можно писать первую строфу. Дальше все, как правило, идет само.
За рулем очень хорошо сочиняется.
М.В. В феврале 11-го года ты придумал, создал, запустил и раскрутил грандиозный проект «Поэт и гражданин», он же после пертурбаций «Гражданин поэт». Страна от этих стихов аж балдела. Резонанс необычайный. Какой текст был первый?
Д.Б. Сейчас расскажу по порядку.
Начало — это Наташа Васильева. Внезапно случилась история, когда секретарь Хамовнического суда Наташа Васильева взяла да и рассказала всю правду о том, как сверху нагибали судью Данилкина для сочинения второго приговора Ходорковскому. И я понял, что это можно написать только как некрасовскую «долюшку женскую».
Как сейчас помню — в «Собеседнике», глубокой ночью, что-то я там за работой засиделся, и само собой пошло-покатило, я написал эту Наташу Васильеву с удивительной легкостью! В полпервого ночи позвонил Верке Кричинской — нашему продюсеру на «Серебряном дожде». И хохотали мы ужасно! И все это как-то мгновенно организовалось и лихо полетело.
А дальше ролик этот пошел в Сети, количество просмотров быстро догнало саму Наташу Васильеву. Тогда на канале поняли, что этим стоит заниматься всерьез. Неожиданно как-то это бабахнуло!..
А вторая такая вещь удачная к первой подошла… Ох, я помню прямо с невероятной живостью… Землетрясение, цунами, в Японии грохнула Фукусима, очень быстро подорожала нефть, и Россия на всех чужих катастрофах очень сильно поднялась. И я написал такую версию Десятой главы «Онегина»: «Тряслися грозно Пиренеи, Египет трясся и Тунис…» и так далее. Я ужасно люблю эту штуку!
Вот после этого Мишка Ефремов мне сказал: кажется, с тобой можно иметь дело. Эту главу я больше всего люблю, потому что она понравилась Мишке, а он человек практически с образцовым вкусом. И вот с этого, со второго номера, я считаю, что у нас пошло.
М.В. Я больше всего смеялся над Тимошенко, которая летит до середины Днепра. Это же восхитительно. И разумеется, над «Вороной и лисицей» — Путин поет меж поп-звездами в пользу детей, и ворона роняет сыр. Охренеть.
Д.Б. «Ворона и лисица» — это крутой был номер. Но считается, что самый популярный — «Путин и мужик». Хотя я, грешным делом, больше всего люблю «Гамлета». Это когда Тень Отца появляется и Гамлета смещает. Это было после этой знаменитой рокировки 24 сентября, но мне там больше всего нравится реплика про Кудрина. И когда я Кудрина спросил, как он оценивает свою деятельность, он ответил: «…и вообще хороший был министр». Это мне показалось большим успехом!
М.В. Вообще гениально.
Д.Б. Помнишь, когда там: «…когда не надо, ты ужасно быстр, Полоний у британцев! — Это Кудрин. Он был и бережлив, и целомудрен, и вообще хороший был министр». Когда они его протыкают там, помнишь? Это Васильев придумал протыкание.
М.В. По логике вещей, по устройству человека, — человек юный, ну лет двадцати, очень эгоистичен и эгоцентричен. Это инстинкт: ему надо делать свою жизнь! Обтаптывать свою площадку, вырывать свой кусок и менять мир! К старости человек становится консерватором-конформистом, куда более социально-озабоченным — потому что свое, что можно, он уже сделал. И теперь ему есть гораздо больше дела до всего окружающего. Ибо теперь его задача — это сохранить. Новаторство молодых и консерватизм старых — это один из элементов устройства общества.
Так вот, чаще всего в политику идут молодые, которые хотят все перевернуть — юные революционеры, — и уже немолодые, опытные, подостывшие, которые хотят сохранить все лучшее, но плохое изменить, чтобы было лучше всем, во благо всем. И вот ты, находясь как раз посередине меж революционных возрастов, отчасти обратился к деятельности, которая вроде и не политическая — но все-таки и политическая. Эти выступления, марши и митинги — сегодня в России что-то может измениться!..
Д.Б. Это очень жилистая тема. Действительно, «Левада-Центр» провел опрос: кто составляет большинство на митингах и площадях. Ему я верю — получились сходные результаты. Больше 60 процентов — это мужчины в возрасте от 40 до 50. Это тот возраст, когда понимаешь, что ты можешь умереть при Путине. И этого ты не хочешь. Понимаешь?
