Давид Антонель - Заговоры ЦРУ
8 июля в ходе очередного обычного совещания Кашман проинформировал ядро руководящих сотрудников ЦРУ о новых функциях Ханта в Белом доме; на этом совещании присутствовал директор ЦРУ Ричард Хелмс. Кроме того, Камшан проинформировал начальника отдела безопасности, ибо эта миссия входила в сферу его компетенции. Возможно, в свою очередь, начальник позвонил по телефону в кабинет Ханта, чтобы установить с ним контакт.
РАЗГОВОР
22 июля 1971 г. состоялась встреча Ханта с Кашманом в помещении ЦРУ. Хант знал генерала со времени его работы в ЦРУ и попросил поговорить с ним без свидетелей. Этот разговор был записан на спрятанной в кабинете аппаратуре. Кашман нередко записывал разговоры во время таких встреч, но ему трудно было объяснить, почему он так поступил в этом конкретном случае.
Когда Кашмана спросили об этом во время явки для дачи показаний перед комиссией Эрвина, он заявил следующее:
Вопрос: Почему вы сделали запись этого разговора?
Кашман: Я записал этот разговор, чтобы сохранить его в памяти, ибо Хант желал, чтобы в кабинете никого не было. Когда Хант явился, он попросил меня, чтобы мы беседовали без свидетелей. Вскоре я включил аппаратуру, поэтому не было необходимости делать записи[110].
При этом бросается в глаза не то обстоятельство, что беседа оказалась записанной на пленку, а то, что магнитофонная пленка не была уничтожена.
В 1971 году в помещении ЦРУ была установлена совершенная записывающая аппаратура. В конце января 1973 года, несколько дней спустя после того, как сенатор Мэнсфилд направил письмо Ричарду Хелмсу о сохранении всех относящихся к уотергейтскому делу документов, и незадолго до того, как тот оставил службу в ЦРУ, было отдано распоряжение об уничтожении всех магнитофонных пленок с записью разговоров на уровне руководства ЦРУ. Так впервые в истории ЦРУ был полностью уничтожен соответствующий архив[111]. Как выявится впоследствии, комиссия затронет этот вопрос, но от этого он нисколько не станет яснее.
Кашман завершил службу в ЦРУ в 1971 году. С момента появления в ЦРУ сохранились записи только двух его разговоров: один — от 22 июля с Хантом. По ошибке или специально? «Обстоятельства, связанные с записями разговоров бывшего заместителя директора Кашмана, по меньшей мере странные» («Minority Report»). Дело в том, что в ответ на неоднократные просьбы комиссии Эрвина ЦРУ указывало на эти две единственные записи двух единственных бесед, где речь шла об «уотергейте», причем в очень завуалированной форме.
Ниже приводятся пространные фрагменты из разговора от 22 июля — любопытная смесь душевных банальностей и профессиональной подозрительности:
Хант: Мы могли бы увидеться наедине? Кашман: Ну да, разумеется[112].
X.: Большое спасибо. Белый дом возложил на меня очень деликатную миссию. Она заключается в том, чтобы наведаться к одному субъекту, политические взгляды которого нам мало известны, и получить о нем соответствующие сведения. Именно с этой целью меня попросили связаться с вами. Не могли бы вы помочь мне получить две вещи: фальшивые документы, которые понадобятся для «прикрытия»[113], и соответствующую маскировку для осуществления синхронной операции — вход и выход.
К.: Почему бы нет…
X.: Мы по возможности будем держать это в тайне. Не знаю, как вы или ваши агенты намерены осуществить это, но я предпочел бы встретиться с кем-либо в надежном месте (заметьте: именно в этот момент пролетает самолет, из-за чего слова еле слышны)…маскировка. Мы собираемся приступить в субботу или в воскресенье, как можно скорее, завтра после обеда[114]. Если кто-нибудь смог бы сделать это завтра после обеда, это было бы великолепно. Я вас видел как-то на днях на церемонии открытия мемориала Уизнера[115] — знаете, мемориальной доски, которая установлена там внизу. Простите мое дерзкое замечание, вы, кажется, немного похудели.
К.: Да, немного похудел. Раз на раз не приходится. Худею от того, что больше не пью и стал меньше есть. Это сущий ад, когда обедаешь в посольствах. Но это ведь от того, что решил похудеть.
X.: Мне это знакомо. У меня такая же проблема. И странное дело: чего мне больше всего не хватает с тех пор, как я вышел в отставку, так это гимнастического зала, к которому я так привык. Обычно я приходил за пятнадцать минут до появления директора, мы немножко разминались, и это позволяло мне всегда быть в форме. Дело в том, что потом я больше не ощущал голода, чтобы заморить червячка. Возвращаясь вечером домой, я так уставал, что не ощущал больше жажды. Поэтому мне этого так недостает.
К.: Ну, а меня в этом зале не увидишь. Я привык к прогулкам, по полчаса каждое утро. У себя. Будешь дожидаться, когда, наконец, наступит послеобеденное время, чувствуешь большую усталость. Я уже приближаюсь к такому критическому возрасту, когда, вернувшись домой пешком, по вечерам еще могу поработать в своей мастерской, немножко повозиться в саду, но при этом я не испытываю ни малейшего желания бегать.
X.: Я понимаю, что вы хотите сказать.
К.: Шеф меня просто удивляет (речь, конечно, идет о Ричарде Хелмсе), вы знаете, он продолжает заниматься спортом. Встает примерно в 5 час. или 5 час. 30 мин. В такую рань я, например, умру, но не встану. В этот час меня не заставишь заниматься физкультурой.
X.: Это верно. А я по утрам стараюсь проделывать гимнастические упражнения, только я в них, признаться, не очень верю…
К.: Скажите, я могу с вами связаться в Белом доме? Чтобы вам сообщить, к кому обратиться…
X.: Разумеется… Там можно будет появиться? Думаете, это возможно уже завтра после обеда?
К.: Да, я постараюсь. Правда, я еще ни с кем не говорил об этом. Думаю, можно будет обо всем договориться. Лично я до сих пор в таких делах ни разу не участвовал, занимался совсем другим делом.
X.: Но Эрлихман сказал, что вы были…
К.: Да, он мне звонил. Я хочу сказать, что не занимался секретными операциями, так что не знаю, способны ли они действовать быстро, но я думаю, что да[116].
X.: Мне известно, что они могут.
К.: Я тоже думаю, что да…
X.: Мне, однако, требуется некоторая маскировка.
К.: Что же вам нужно? Это первое, о чем они вас спросят.
X.: Что мне понадобится, подождите, что же? Мне понадобятся просто водительское удостоверение и старые обрывки бумаги, чтобы рассовать по карманам.
К.: Водительское удостоверение…
X.: Водительское удостоверение любого государства, все равно какого; и еще какие-нибудь грязные мелкие предметы, которые можно сунуть в карманы, в общем, всякая всячина, которая бывает у каждого в кармане.
К.: На какую фамилию, вам тоже все равно?
X.: На имя Эдвард и больше ничего…
[Они продолжают детально обсуждать некоторые вопросы. Договариваются о том, где Хант получит нужные ему вещи. Ханту не хотелось бы, чтобы это было в Лэнгли, где его знает много людей. Они говорят о местах тайного свидания в Вашингтоне…]
К.: Я обычно встречался с людьми в здании, где расположены рабочие помещения, — в Вашингтоне, рядом с клубом печати. Раньше на втором этаже там был ночной клуб, и мы встречались там с людьми. У меня была девушка, она считала, что устраивать такие «дела» просто-напросто забавно. Она мне организовывала свидания где-нибудь в городе, на этих проклятых скамейках в парках, и иногда я ее посылал к черту. Она это находила забавным; своего рода игра… Эта новая работа отнимает все ваше время?
X.: Да. В общем, я очень доволен, что они вспомнили обо мне, но день у меня длится теперь 12 часов.
К.: Значит, и не вспоминаете об отставке…
X.: Да, я пока и не собираюсь в отставку. Просто… я убежден, что мы все это делаем во имя высокой цели.
К.: Да, это верно.
X.: Существенная цель…
К.: Если встретите Джона Эрлихмана, передайте ему привет.
X.: Конечно, думаю, что увижу его завтра.
К.: Это мой старый, давний друг… А как действует этот внутренний совет? О нем здесь мало слышно.
X.: Довольно хорошо… Два момента наэлектризовали обстановку в Белом доме — я не знаю, почему вам это говорю, видимо, потому, что ваши контакты, наверняка, налажены лучше моих, однако… досье Пентагона, конечно….
К.: Мне кажется, на Джонсона возложено обеспечить безопасность.
X.: Да, видно так…
К.: Мне тоже так кажется. Это не столько проблема Киссинджера, сколько сугубо внутренняя.
X.: Это верно.
К.: Я, право, не знаю… Мне то и дело приходится представлять шефа на беседах с Киссинджером. Независимо от характера группы, и все они по-разному называются, это те же лица, что и там.
