Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями - Смагин Никита

Характер протеста начал меняться задолго до. «Зимние протесты» 2017–2018 годов вывели на улицы не средний класс, а доведенные до отчаянья бедные слои. То же самое, но интенсивнее и масштабнее, произошло в 2019 году. На этих протестах уже не было никаких четких требований, только возмущение и возгласы «доколе!». Но все же претензии были к экономическому состоянию и социальной политике. Сегодня впервые повестка столь четко, ясно и бескомпромиссно направлена против политического устройства».

А потом писал еще и еще.

Моя активность не осталась без внимания. 28 сентября один из проиранских пабликов вконтакте опубликовал запись:

«Призываем МИД России обратить внимание на журналиста ТАСС Никиту Смагина. Данный индивидуум наносит вред дружественным отношениям Ирана и России своими провокационными дешевыми публикациями в Телеграмм. Иран поддержал Россию на Украине, поставляет вооружение, которое помогло проводить более успешные операции, Иран помогает России обойти международные санкции и многое другое.. ТАСС — российское государственное федеральное информационное агентство, и плохо, что такие провокаторы работают у них!!!»

Насколько я знаю, этот паблик, как большинство популярных проиранских страниц в русскоязычном сегменте, ведется при прямой поддержке властей Ирана, в данном случае Корпуса стражей исламской революции. Конечно, такая запись могла быть просто личной инициативой администратора страницы, но могла поступить и прямая команда. Реакции МИД России я не боялся, но вот в самом Иране с иностранными гражданами случается всякое, поэтому определенную нервозность эта запись моей жизни добавила.

Впрочем, к тому моменту я уже твердо решил покинуть пост корреспондента ТАСС и уехать из Ирана. Связано это было исключительно с изменениями внутри самой России, но иранские протесты добавляли драматизма. Я осознал, что живо переживаю за Иран, которому посвятил столько лет жизни, а ничего хорошего его в ближайшее время не ждало. Что будет дальше?

Сегодня ясно, что поддержка Исламской республики значительно ослабла, но не исчезла полностью. Консерваторы в Иране традиционно обладают устойчивым электоратом примерно в 30% населения — эти люди по-прежнему поддерживают власть, они же ходят на выборы и обеспечили победу консерваторов в Меджлисе в 2020 году и Раиси в 2021-м. Поддержка трети населения — совсем не мало, учитывая, что в эти 30% входит абсолютное большинство представителей КСИР, армии, спецслужб и других силовых структур, а также значительное количество чиновников.

Проблема Исламской республики в том, что оставшиеся 70% решительно настроены против системы. Понятно, что нормальных социологических данных у нас нет — задать респондентам вопрос «Насколько вы поддерживаете Исламскую республику?» в Иране сегодня невозможно. Однако явка на выборах, испорченные бюллетени и многомесячные протесты по всей стране, охватившие в 2022 году все социальные слои, красноречиво говорят: эти люди власть не любят, а то и открыто ненавидят. Но системе сейчас хватает сплоченности и организованности, чтобы контролировать ситуацию даже в условиях, когда большинство населения Ирана не на ее стороне. Изменится ли ситуация со временем, и если изменится, то когда — сегодня не знает никто.

За последние годы мы видели примеры, как власть может выжить при потере легитимности в глазах большей части населения. Например, в Венесуэле поддержка правящего строя тоже колеблется на уровне 30%, но никакой смены строя не произошло. Правда, при этом страна стала лидером по уровню ­преступности, а государство плохо контролирует свою территорию.

Для Ирана сценарий, когда элиты сохранят власть, но при этом центр постепенно будет терять контроль над окраинами, тоже не выглядит невероятным. Отчасти это уже происходит. Тегеран все больше сталкивается с проблемами в своих курдских и арабских районах вблизи Ирака, а также в провинции Систан и Белуджистан на границе Афганистана и Пакистана. Ситуация с безопасностью деградирует, но происходит это медленно, и Ирану еще очень далеко до Венесуэлы. На фоне соседей по Ближнему Востоку Исламская республика — все еще одна из самых безопасных стран региона.

Вероятность революции невелика: для ее осуществления необходимо, чтобы совпало множество факторов. Да, возмущения в стране достаточно, и оно часто принимает радикальные формы. Однако теория говорит нам о том, что основным фактором свержения режима становится организованная сила, способная мобилизовать и координировать протестные массы[93]. В момент Исламской революции такой силой были, с одной стороны, исламисты, с другой — радикальные левые организации. Сегодня в масштабах страны ничего подобного нет и близко. Власти слишком хорошо понимают угрозу со стороны организованной оппозиции, поэтому душат всех лидеров или структуры, стоит им появиться. В то же время контроль за информационной сферой, система слежения через телекоммуникации и возможность в любой момент отключить интернет лишают любую народную массу способности нормально координировать свои действия.

Наконец, победа реформиста Масуда Пезашкиана говорит о том, что Иран пытается вернуться к системе «электорального маятника», описанной в первой главе: одна партия сменяет другую у власти, но под присмотром верховного лидера. Впрочем, есть большие сомнения, что Пезашкиан в полной мере реформист — его карьера и предвыборная кампания говорят о том, что он предельно системный политик. А для того, чтобы люди снова поверили в реформистов, нужны реальные перемены, а не косметические правки. Так что Пезашкиан может стать ухудшенной версией Рухани, когда изменения есть, но их явно недостаточно.

И все-таки я точно знаю, что впереди у Ирана перемены. Али Хаменеи на момент написания книги восемьдесят пять лет, рано или поздно он уйдет по естественным причинам. Опыт прошлого транзита подсказывает, что все решат не институты и не «завещания аятоллы», а бескомпромиссная политическая схватка элит «под ковром». Победит тот, кто окажется сильнее всех в конкретный исторический момент.

Стоит учесть еще одно важное обстоятельство. Иранское общество сегодня действительно пропитано жаждой перемен. Изменений в той или иной форме хотят все: от торговцев на базаре до офицеров КСИР. Проблема в том, что у общества нет единой повестки. Кто-то хочет большей демократии и свобод, кто-то раздачи еды бедным и левой политики в стиле Уго Чавеса, а кто-то еще большего контроля и «порядка».

Иными словами, перемены в Иране неизбежны. Но какими они будут? На этот вопрос нет ответа.

***

Вам знакомо чувство, когда летишь в никуда? В незнакомую, чужую страну, где у тебя нет ни родственников, ни работы? Не туристом на пару недель, а жить? Добавьте к этому, что вы навсегда покидаете страну, которой посвятили большую часть профессиональной жизни. Именно в такой ситуации я оказался в октябре 2022 года.

Почему «навсегда»? Ну, прежде всего потому, что человеку, побывавшему в Иране с журналистской визой, туристическую уже не дадут. По правилам Исламской республики, поработав здесь журналистом, ты попадаешь в специальный список, и дальше тебя рассматривают уже исключительно в отдельном порядке. В теории визу дать могут при особых обстоятельствах — например, по личной просьбе посла Ирана в России. Но после моих постов и уж тем более после выхода этой книги я наберу слишком много негативных баллов в глазах Исламской республики. Никакой посол за меня просить не будет. Но все-таки мое «навсегда» не абсолютное. Может, Иран ждут события, которые изменят все, включая невозможность туда приехать. А может, и не ждут.

Мой последний иранский рейс выполняла компания «Iran Air», крупнейший перевозчик Исламской республики. Ранним осенним утром я вылетал из аэропорта имени имама Хомейни. Зайдя в потертый салон самолета, понял — мое кресло сломано, оно не может стоять вертикально — только в состоянии «для сна». Что ж, из-за санкций каждый второй самолет в Иране возрастом приближается к 30 годам, так что ничего удивительного в сломанном кресле нет. Вполне символично для последнего полета.