Журнал Знамя - Знамя Журнал 8 (2008)
Сегодня в России необычайно популярны описания национального характера в стиле анекдотов о легкомысленных французах, педантичных немцах, чопорных англичанах или духовных русских. Но что такое этот знаменитый немецкий “порядок” или известная английская “традиционность”? Те же этнические маркеры, бренды - образы, возникающие в дискурсе, как правило, в художественной литературе. Они исторически радикально изменялись. Сегодня принято считать французов легкомысленными, а англичан чопорными, но в XVII-XVIII веках эти оценки были диаметрально противоположными. Еще Шарль Монтескье объяснял отсутствие тирании в Англии легкомыслием англичан. И это не покажется абсурдом, если вспомнить, какой из двух народов отказался от традиционной религии, признал женщин в качестве правителей, раньше посягнул на священную жизнь монарха и узаконил публичные дома. Судя по материалам упомянутого социологического исследования ESS, ныне “традиция” и “порядок” не входят в число доминирующих ценностей ни у англичан, ни у немцев, ни у французов. Это ценности охранительные, а для названных народов сегодня более значимо умение адаптироваться к быстро изменяющимся условиям жизни.
Говоря о сходстве поведенческих и ценностных стереотипов россиян и жителей других стран бывшего соцлагеря, я вовсе не имею в виду, что и в нашей стране отчужденность и безответственность родились только в советское время. Нет, я лишь хочу указать на сходство механизмов воспроизводства одинаковых стереотипов. Во всех случаях мы имеем дело не с традициями, а с квазитрадициями, не с культурными нормами, унаследованными от прошлого, а с их подобием, возникшим вследствие присбособления людей к сходным условиям жизни. Если каждую зиму мы видим снег, то это не значит, что он сохраняется с прошлых лет. Снег - свежий, а климатические условия прежние или похожи на прежние.
На Запад к праву или на Восток к традиции?
Хочу отметить, что процесс отчуждения от авторитарной власти в обществах, сохраняющих значительные элементы традиционной организации, приводит к совершенно иным последствиям, чем в обществах с разрушенными институтами. В республиках Северного Кавказа например, отчуждение от официальной власти и от ее законов замещается ростом влияния неформальных, традиционных институтов - родственных, земляческих и религиозных. На большей же части территории России этого не происходит. В традиционных обществах отчуждение от формальной социальной среды усиливает необходимость роста доверия к “своей” ближайшей среде. В ней деловые отношения обходятся без квитанций и расписок, при этом нет и обмана. В детрадиционализированных - и “своя” среда становится чужой, а деловые отношения гарантируются только страхом получить пулю в лоб. Между тем, даже в криминальной среде отношения, основанные лишь на страхе, считаются неустойчивыми, излишне рискованными. Уголовники, и те хотят жить “по понятиям”, то есть в соответствии с некими этическими нормами, пусть и весьма специфического характера, а нарушение этических норм - это “беспредел”.
Сильнейший удар по неформальным отношениям наносит кризис доверия. В упомянутом исследовании Россия участия не принимала, но в нем была представлена Украина. Так вот, свыше половины опрошенных в этой стране с подозрением относятся даже к своей ближайшей социальной среде, подчеркивая в анкете подсказку: “большинство будет стараться вести себя нечестно”. Если сравнить Украину и Россию, то можно заметить, что уровень тревожности и подозрительности населения в нашей стране несравненно выше, а уровень сохранности традиционных и зрелости новых гражданских институтов намного ниже, чем у наших ближайших соседей.
Мне часто приходилось слышать рассуждения, что “западная модель модернизации, основанная на правовых формальных институтах, не подходит для России - с ее традицией неуважения к закону. И что нам ближе опыт Сингапура, в котором авторитарная модернизация дала неплохой результат. Вот уж пальцем в небо. В Сингапуре, как и в других странах Юго-Восточной Азии, авторитарная власть опирается на хорошо сохранившиеся традиционные институты, она эксплуатирует традиционные этические нормы - послушание, уважение к старшим, к чести рода, семьи и т.д. А на что опереться нашему авторитаризму, если специфика России, во всяком случае подавляющего большинства населения и на большей части территории, как раз в слабой сохранности и малой значимости традиционных неформальных норм. В таких условиях нам легче двигаться на Запад к праву, чем на Восток - к традиции.
От власти авторитета - к власти нормы
Так почему все же Салтыков-Щедрин воспринимается нами как наш современник? Да потому, что у нас сохраняются фундаментальные черты российских условий жизни, воспроизводящие и специфику культурного кода. Русская система инерционна, но не традиционна. Несущим каркасом этих условий является господство природных ресурсов в экономике при дефиците ресурсов человеческих. В какие-то времена эти ножницы сжимались за счет прикрепления населения к территории, а после отмены крепостного права - за счет прикрепления его к власти. Оно требовало социального оскопления человека, лишения его гражданской и политической субъектности. Но одновременно росла безответственность государева человека: “Барин правит - пусть он и отвечает за все. Барин думает, что платит, - пусть думает, что я служу. Барин имеет собственность - пусть он ее и охраняет. Как торговала Россия сырьем при Петре Первом, так и торгует, только вместо леса и пеньки продает нефть и газ. Как сажали государи воевод и губернаторов “на кормление”, так и сажают”. Вот и воспроизводятся нравы города Глупова. Главное же, как не было на Руси общества, способного контролировать государственный аппарат и осознавать свою ведущую роль в политической системе, так его и нет.
Более того, в этом отношении наблюдается даже регресс, связанный с утратой традиционных институтов социального контроля. Если традиционные институты содраны до кожи, а новые не наросли, то массовое сознание становится беззащитным перед угрозами манипуляции им. Отсюда и гигантские качели инверсии. Еще в 1990-м три четверти населения признавали социализм единственно возможной формой политического строя, а к Западу относились настороженно, а уже в 1991-м (всего лишь за один год) СМИ удается перестроить массовое сознание на противоположную волну - и уже столько же россиян поддерживают идею “социализм завел нас в тупик”, а “Запад - это модель для подражания”. Еще через три года новая инверсия: “социализм не так плох, а западная модель не подходит для России”. Начало 2000-х и новая доктрина как ластик стирает в массовом сознании следы предыдущей: “Нет возврата к социализму”, “Нет пути на Запад”. Но маятник не компьютер - не зависает, он снова готов к колебаниям. Если на основании социологических исследований мне кто-нибудь скажет, что действительно точка невозврата к социализму пройдена, то я просто рассмеюсь. В нынешних условиях уже нет плохих “измов”, может быть лишь мало денег на их маркетинг. И это опасно.
Демократия не может быть устойчивой, если нация-общество не способна быть основным хранителем ее базовых ценностей.
Потому что истеблишмент может начать реформы, но не может их завершить. Он доводит реформы только до того состояния, которое соответствует групповым интересам элиты. Все это уже не раз происходило и воспроизводило бесконечный маятник смены реформ и контрреформ. Нужно искать выход из порочного круга.
Однако в действительности круг не столь уж замкнут. Пока я лишь перечислил факторы, которые воспроизводят русскую систему, но ведь это инерционная система, а не вечный двигатель, следовательно, ее ресурс исчерпаем. И как раз в социокультурной сфере это исчерпание уже заметно и будет нарастать, прежде всего в связи с убывающей легитимностью всего политического режима.
Власть - уже не от бога, но и не от выборов
. Пока терпят лидера - в расчете на то, что он защитит от совсем отвязавшихся бояр, но личный авторитет - быстропортящийся ресурс. Если во времена Гоголя только отпетые Белинские осмеливались в частной переписке именовать власть “корпорацией служебных воров и грабителей”, а во времена Зощенко на это решались люди вроде зека Шаламова, то во времена Жванецкого такие оценки стали открытыми и расхожими.
Собственность - никогда не была священной на Руси, но не стала и законной
, она воспринимается как ворованная и усиленно стимулирует рост представлений о несправедливости распределения богатств.
Отношения внутри элит не легитимированы ни религией, ни законом, ни традицией
. Почему московские должны признать верховенство питерских? Почему одним жирные куски, другим объедки? Признать это элитарные группы не готовы. Потерпеть могут: “Банкуйте, пока ветер не переменится”.
