Андрей Буровский - Некрещеная Русь. Не верь учебникам истории!
— Он побывал в аду и вернулся!!!
Но священники-то, тем более облеченные высоким саном, и не подумали бы обсуждать этот Дантов Ад, словно срисованный с греческого Аида или с римского Тартара. А вот смоленский епископ Мефодий Натарский очень даже обсуждал приключения новгородцев.
Новгородский архиепископ Василий Калика в своем послании к тверскому епископу Феодору Доброму тоже приводит примеры, когда новгородские мореплаватели попадали в ад, или, скитаясь по морям, вдруг приплывали к острову, который оказывался раем.
По-видимому, и священники на Руси представляли себе потусторонний мир эдак очень материалистично… По-язычески.
В XI в. жен у воды уже не умыкают… не только положительные поляне, но и зверовидные древляне. Но и многоженство, и выкуп за невесту (его называют «вено») сохраняются очень долго, вплоть до XIV–XV вв.
Я уже упоминал — многие пытаются представить предков приличнее, чем они были… Но «говорить о безусловном господстве моногамного брака у полян еще в Х в… представляется преждевременным»[111]. Уточню — и в XII в. тоже преждевременно. Согласно летописи, и в это время «многие без стыда и срама по две жены имеют».
Сохраняется и обычай левирата — право на жену покойного брата или на сестру покойной жены. Как Миндовг отнял жену у Довмонта, так и после убийства Ярополка князь Владимир женился на его вдове. Родившийся от этого союза Святополк считался законным.
В XI в. в княжеской среде законности ребенка придается уже большое значение.
Это Владимир был сыном от «рабы» Святослава, что не помешало ему сделаться наследником отца и князем. Сам Владимир имел пять «водимых», то есть законных жен. Тех, которых он водил вокруг священных деревьев и священного огня.
Но «Русская правда» в своих поздних списках, в XII в., признает законность сожительства хозяина с рабыней, и рассматривает вопрос — на какое имущество эти дети могут претендовать?
Кровная месть тоже сохраняется по крайней мере до XV в. По «русской правде» тот, кто виновен в увечье или в смерти, может откупиться от мести родственников, дает «виру».
Вопрос о вире рассматривают епископы… Вира — это обычай категорически не христианский. Преступника надо судить, никто не имеет право уходить от личной ответственности. Но епископы согласились брать с преступника виру! Брать — но в государственный доход, как штраф. То есть вира теперь платится не покалеченному и не семье убитого, а князю, и в его лице — государству.
Как видно, даже священники на Руси мыслят порой, как язычники. Они живут одновременно в христианском мире, где пространство украшено белокаменными храмами, людей называют христианскими именами, и живут эти люди по законам и миропорядку Церкви.
Священники возмущаются, что есть «христиане…двоеверно живущие, верящие в Перуна, Хорса, Мокошь и Симаргла, в вил, которых, как говорят невежественные, тридевять сестриц, считают их богинями и приносят им жертвы и режут кур, молятся огню, называя его Сварожичем, обожествляют чеснок, и когда у кого будет пир, тогда кладут его в ведра и чаши, и так пьют, веселясь о своих идолах».
Уже в XIV в. они говорят: «…Поэтому не подобает христианам посещать бесовские игрища, которые заключаются в плясках, гудении, пении бесовских песен и принесении жертв идолам, когда молятся под овином огню, вилам, Мокоши, Симарглу, Перуну и Волосу, скотьему богу, Роду и роаницам, и всем тем, которые им подобны».
Но мир христианский причудливо перемешан с миром языческим. Где рощи и камни важнее храмов, жен можно иметь по нескольку, законны все дети, которых признал отец. За родственников тут мстят, но от мести вполне можно откупиться, давая виру.
Русь XI–XIII вв. обычно называют христианским государством… Но гораздо правильнее назвать Русь государством двоеверным. Страной, князя которой можно назвать и Ярославом, и Юрием. В нем христиане и язычники уживаются бок о бок, чаще всего даже мирно.
А на северо-востоке Руси мир язычников ушел в прошлое еще позже, веке в XV.
Обрядоверие
Впрочем, и само христианство на Руси изменялось. Религия эта вообще-то более чем определенная и конкретная. Догматы христианства отработаны на Вселенских соборах, и выражены в простых рациональных формулах. И никакой параллельной веры христианство не предполагает. Язычник может думать об этом все, что угодно. Он может считать, что вполне можно утром пойти в церковь, а днем — бросить жертвенный кусок в болото духам, и привязать ленточку к ветке битого молнией дуба.
Но христианин-то так не думает!
Христианин верит в Единого Бога и никогда не поставит никакое божество параллельно. Для него это — сотворение кумиров и смертный грех. И никаких религиозных действий по обрядам другой веры, поклонения никаким иным богам христианин себе не позволит.
К обрядам же христианской Церкви ее сын относится не как к самоцели. Крещение, ношение креста, молитва, причащение, прикладывание к иконе важны как способ обращения к Богу. Личное обращение. Душа человека тянется к Отцу своему Небесному, и проявляет это в совершении обрядов.
Христианство не знает жертвоприношений. Бога нельзя умилостивить подношениями, жертвами. Он не нуждается в жертвах. Алтарь в христианском храме — это стол, на который ставят Святые Дары — то есть плоть и кровь Христову. Это Бог приносит Себя нам в жертву.
Нельзя совершать обряд, нельзя молиться вместо другого. На Вселенский соборах специально оговорили: ни муж за жену, ни отец за сына обрядов совершать не может! У каждого есть своя душа, каждый лично обращается к Высшему.
На Руси греки крестили славян, но не приобщили их к наследию античной цивилизации. И толком не объяснили, во что же им следует верить.
Естественно, вчерашний язычник и начал использовать атрибуты христианства так же, как если бы они были предметами языческого культа. Он начал вести себя так, как если бы Бог был чем-то вроде Перуна, только главнее и больше.
До середины XV в. — по всей Руси, в Московии и до XVII в. в церквах висели вовсе не «общие» иконы. Каждая икона принадлежали данной семье, молиться на нее имели право только члены семьи или нескольких связанных родством семей: рода. Члены другой семьи или рода не имели право молиться на эту икону. Если они нарушали правило, их подвергали штрафу.
Иконы рассматриваются не как изображение, а как своего рода воплощение святого. От них требуют исполнения желаний семьи, и обещают жертву: украшают цветами, вешают яркие тряпочки; свечка тоже рассматривается как жертва. Бывали случаи, когда иконы мазали куриной кровью или салом. Если иконы не исполняли просьбы, их наказывали: выносили из церкви, поворачивали лицевой стороной к стене, вешали вверх ногами, секли розгами.
Чем такое «христианство» отличается от идолопоклонства, и чем такая икона отличается от вырезанного из дерева семейного божка-идола?
Но тут необходимо важнейшее уточнение: со всеми чертами двоеверия, со всеми признаками проросшего в церковную жизнь язычества происходит совершенно то же самое, что и со всеми другими чертами русской архаики: они медленно но верно дрейфуют с запада на восток. На Западной Руси к XV в. с языческим поклонением иконе покончено.
А вот в XVI в., после путешествия автора в Московию, один иностранный посол написал книгу, название которой предельно ясно отражает возникающие у европейца вопросы: «Христиане ли русские?» В ней приводятся, среди прочего, и истории про то, как приносят Христу в жертву кур прямо на пороге церкви, мажут иконы кровью…
Для заинтересовавшихся могу сообщить, что автор выносит положительное решение: да, несмотря ни на что, русские все же христиане! Книга на русский язык, разумеется, не переведена, а жаль. Читается она, как увлекательнейший детектив.
Точно таковы же и странности церковной службы. Если литургия служится на церковнославянском языке — хотя бы часть прихожан ее не понимала. Если служили две-три литургии одновременно, в разных приделах, то тем более смысл слов священника мало кто понимал. Люди в церкви могли беседовать, решать какие-то свои дела, не особо вникая в суть службы. Зачем? Ведь священник и так сделает все, что надо.
Русский мог наблюдать обряды, в священность которых он верил, но смысл которых оставался для него непостижим. Так язычник поручает шаману, волхву, колдуну, магу совершить нечто, ему самому недоступное и непонятное.
В православных храмах и Древней Руси, и Московии находят фрески, которые прихожанам заведомо не были видны. В сущности, это же чистейшей воды магия — Бог видит фрески? И все в порядке!
Даже сами священные тексты порой считались священными сами по себе. То есть священными становились буквы, страницы и переплеты. Форма, а вовсе не суть.
Но ведь христианство состоит не в том, что люди носят кресты; не в том, что совершаются обряды. Для формального принятия «христианства», без принятия его духа, еще на Вселенских соборах был создано свое название — «ОБРЯДОВЕРИЕ». И было четко оговорено — «обрядоверие» — не христианство!
