Елена Гапова - Классы наций. Феминистская критика нациостроительства
Автор этого заявления, указывая на особую важность теоретиков движения, отстаивает особую роль интеллектуалов и экспертов в определении общественных (групповых) приоритетов и целей. Интеллектуалы, полагая себя автономными акторами на основании обладания знанием, считают социальное целеполагание и определение «путей» одной из своих важных функций. Иными словами, феминистское сообщество видит себя самостоятельным, «неангажированным» коллективным актором, артикулирующим собственно женские интересы, и на этом основании стремится к участию во власти. Так, автор еще одного текста в этом же выпуске журнала, отстаивая первенство гендерного сообщества перед «ангажированными» организаторами съезда, пишет:
«Сам факт, что довольно случайная, не слишком компетентная группа малоизвестных предпринимательниц практически узурпировала наследие Первого съезда, назначила непонятно по какой причине Второй съезд на основах православия и поддержки действующей вертикали власти, отменив походя целые исторические эпохи… и заодно все независимое женское движение последних двадцати лет – заслуживает внимания… Ведь понятно стало довольно быстро, что бойкие девушки преследовали простую и понятную цель – предложить власти в качестве товара для последующего финансирования некое сложившееся движение со столетней историей…»[551]
Действительно, как следует из материалов съезда, одна из делегаток, по сути дела, просила мужчин, т. е. российский истеблишмент, «взять» женщин во власть:
«И женщины предлагают мужчинам свою конкретную помощь, но мужчины с большим подозрением и опаской смотрят в сторону женщин. Скорей всего боятся они нас, таких неуемных, энергичных, волевых и сильных. Нашим дорогим мужчинам нужны слабые, нежные, тонкие натуры. Но на съезде я увидела женщин сильных, волевых, терпеливых, трудолюбивых, умеющих предлагать, организовывать, руководить, воспитывать, кормить, примирять и т. д. Колоссальный потенциал!!! Мужчины: “Обратите же внимание на нас!”»[552]
В качестве непосредственной цели тех, кого представляет (или думает, что представляет) выступающая, указано участие во власти, однако очевидно, что у женщин (как группы) недостаточно для этого собственных ресурсов и политического капитала, и докладчица просит тех, кто обладает властью, «взять» их туда. Эта цитата помогает понять причины «открещивания» этих лидеров от феминизма. Во-первых, это попытка уверить истеблишмент в своей готовности оставаться под контролем и не высказывать «неудобных» требований. Еще одна участница женского съезда, очевидно «забыв» о том, что является председательницей клуба женщин, утверждала, что сейчас не время делиться на мужчин и женщин, так как перед российским обществом стоит одна общая задача: «Мы считаем, что сегодняшние проблемы женского населения не могут решаться отдельно от проблем общества, – рассказала журналистам председатель “Клуба деловых женщин Забайкалья” Валентина Подойницына»[553]. Во-вторых, это может быть способом дистанцирования от феминисток как «оппозиционной» группы, которая, в свою очередь, видит в организаторах съезда не представителей гражданского общества, а инструмент государственных структур, продвигающих консервативную идеологию. «Феминистки» отмечают, что переориентация женских организаций на государственные структуры становится все более популярной: происходит «…вступление ряда ранее независимых женских организаций в Движение женщин России (которое имплицитно связано с партией власти) с последующей идеологической переориентацией с идеи гендерного равенства на заботу о сохранении “традиционных духовно-нравственных ценностей России”….происходит… перелицовка женских НПО как элементов гражданского общества на новый, угодный власти лад»[554].
Идеологические разногласия феминисток с организациями, поддерживающими консервативные инициативы и традиционные женские роли, очевидны и понятны. Проблема, однако, состоит в том, что собственные феминистские ресурсы и капиталы недостаточны для вмешательства во властное распределение и в некоторых исследованиях постсоветский женский активизм рассматривается как новое социальное движение, возникшее вследствие ресурсной мобилизации[555]. Знание, которым располагают эксперты, является, как полагал П. Бурдье, «вторичным» видом капитала и работает в качестве ресурса, обеспечивающего восходящую социальную мобильность, только при опоре на реальный капитал или материальную силу, которую феминистская когорта стремится задействовать. Такой силой могут быть международные правозащитные или феминистские сети. Социолог Александра Грицак в статье о проектах по противодействию домашнему насилию в Украине указывает, что для их реализации необходима поддержка спонсоров «высокого уровня», т. е. государственных организаций и международных фондов. В те периоды, отмечает она, когда у власти находились западно ориентированные реформаторы, украинские женские организации, включенные в проекты с международной поддержкой, могли воспользоваться тем, что проблема насилия находилась на дискурсивном пике и сыграть на стремлении правительства получить западную помощь. Государство шло на продвижение таких проектов, чтобы продемонстрировать западным спонсорам приверженность одобряемой ими политике[556]. С другой стороны, в рамках консервативных инициатив, неприемлемых для феминисток, также может происходить перераспределение ресурсов для решения некоторых социальных проблем, считающихся «женскими». Кроме того, такие программы дают возможность карьерного продвижения отдельным активисткам.
Противостояние, таким образом, сосредоточено на том, какая из сторон имеет право «говорить от имени женщин» (представлять их и определять стратегии) и какая форма поддержки приемлема для продвижения женских интересов, и в дискуссии был поставлен вопрос о самой возможности grassroots активизма и сущности демократического участия. Говоря об этом, участница обсуждения указала на непринятие феминистского акционизма «обычными женщинами»:
«И параллельный вопрос: не является ли этот факт возвращения концепта на уровне управляемой демократии сигналом о невозможности низовой демократии – той, которой когда-то занималось во времена перестройки большинство из старшего поколения гендерных исследовательниц в наших странах? Например, в… августовской дискуссии… содержится актуальная информация о том, как – на примере феминистского искусства как политических практик низовой демократии Глюкли и Цапли[557], членов группы “Что делать?” – такая феминистская низовая демократия отвергается “женщинами Дона”…»[558]
Это очень важное признание, учитывая, что неприятие многими женщинами феминистской риторики освобождения отмечается и другими критиками. Например, «позицию постсоветских левых консерваторов выразил “ведущий левый интеллектуал” Б. Кагарлицкий, написавший на своей странице в Фейсбуке, что деятельность и риторика феминисток не имеет отношения к реальным проблемам и нуждам 95 % российских женщин»[559]. Эта точка зрения существует и за пределами постсоветского региона: некоторые западные теоретики также утверждают, что феминистские теории в определенных обстоятельствах могут работать на руку конструированию неравенства. Укажу несколько таких работ, выбранных не только в связи с их известностью, но и потому, что они представляют собой убедительную и информированную критику феминистской теории, осуществляемую ее же приверженцами.
Чандра Моханти, автор классического текста «Под западным взглядом»[560], посвященного ориентализации и экзотизации женщин третьего мира при включении их опыта в западные феминистские теории, пятнадцатью годами позже опубликовала продолжение статьи[561], а еще через десять лет – новый текст на близкую тему. Она выражает озабоченность тем, что (евроцентрические) феминистские теории в условиях нарастающей глобализации могут способствовать (дискурсивной) колонизации глобального Юга. В частности, Моханти указывала, что фокусирование на различиях (связанных с концептами расы, этничности, колониальности) в условиях «позднего капитализма» может смещать внимание с проблем социального неравенства на «локальность» и местную культуру. В соответствии с логикой глобализации происходит децентрализация, дробление неравенства, и Моханти проблематизирует роль освободительной феминистской теории, если та не учитывает микроконтекст своего развертывания, например колониализм или антирасистское сопротивление[562].
Кристин Годси, исследовательница женской истории Балканских стран, заняла критическую позицию относительно гегемонии западного феминизма в постсоциалистическом регионе. Анализируя роль культурного феминизма и проектов западной помощи, стремившихся перестроить социалистические общества после 1989 года, Годси отмечает игнорирование ими неоднозначного социалистического наследия и указывает, что «тот особый вариант культурного феминизма, который был экспортирован в Восточную Европу (и многие местные НПО усвоили именно эту идеологию), может идти в ногу с продвижением неолиберализма, собственно, и ответственного за то снижение уровня жизни, благодаря которому западные феминистки получили “мандат” на оказание помощи восточноевропейским женщинам»[563].
