Юрий Поляков - Государственная недостаточность. Сборник интервью
– Продолжу ряд: «Душа неизъяснимая» Владимира Личутина, исповедальные статьи Станислава Куняева, страстные монологи Татьяны Глушковой, яростные проповеди ныне погибшего Дмитрия Балашова, поиски сильного гражданского лидера Леонида Бородина. Эстет Зульфикаров и поэт Кублановский, историк Балашов и баталист Проханов – никто не стремится отмолчаться и заняться лишь «благородным писанием образных строк». Вот бы эти публицистические споры перенести на телевидение! Этакие «диалоги недели», где бы в спорах о будущем России скрещивались мнения Владимира Бушина и Кавада Раша, Михаила Назарова и Татьяны Глушковой, Александра Проханова и Виктора Астафьева, Юрия Бондарева и Александра Солженицына. В эти диалоги вслушивалась бы вся страна. Да и мы с тобой оказались бы не лишними на подобных встречах. Только кто прислушается к моей идее, не один раз уже высказанной? Кто из высоких ельцинских чиновников не побоится писательского диалога на важнейшие темы общества?
Тогда бы и зритель почувствовал свое человеческое достоинство, вечно унижаемое на «полях чудес», как известно, существующих лишь в стране дураков. Тогда бы и права личности зазвучали бы более отчетливо. Да вот беда, боятся у нас личностей. Право на личность у нас уже десять лет подавляется со всех сторон. А давшая себя так позорно обмануть наша интеллигенция трусливо отмалчивается. Но вернемся к незаурядной, на мой взгляд, личности Юрия Полякова… Когда ты ощутил себя писателем? Как ты рос? Знаю, что писал стихи, и даже неплохие. Откуда стремление к прозе? Не ты первый от поэзии пришел к прозе. Это путь и Василия Белова, и Эдуарда Лимонова, и многих других известных писателей. Но у каждого свой. Каков же твой путь?
– Я действительно начинал как поэт и в Союз писателей вступал со стихами, вышло несколько книжек. Я ощущал себя настоящим, взаправдашним поэтом. Предощущение того, что я буду литератором, у меня было с детства. Это для смеха скажу, но я еще в классе четвертом в сочинении на тему «Кем ты хочешь быть?» написал, что буду писателем. Это пришло в меня откуда-то со стороны, не подтверждено никакими семейными традициями. Я родился в рабочей семье. Отец умер несколько лет назад, он был электромонтером на заводе «Старт», а мама у меня жива, всю жизнь проработала на майонезном заводе, маргарином занималась. Они оба с Рязанщины, она – из Пронского района, он из Михайловского. По материнской линии род Бурминовых еще до революции перебрался в Москву. И дед мой Иван Васильевич Бурминов служил мальчиком в одной из сытинских книжных лавок. Потом он закончил книжный техникум и работал сначала книжным продавцом, а перед уходом на фронт был уже директором книжного магазина на Бакунинской улице. Его сломали лишь лет десять назад. А по отцовской линии Поляковы перебрались в Москву во времена коллективизации. И познакомились папа с мамой уже здесь, в Москве. Я родился на Маросейке, недалеко от памятника героям Плевны. До шестнадцати лет жил в заводском общежитии. Как и большинство тогдашних москвичей. И я помню, как шаг за шагом улучшалась наша жизнь, как получили квартиру, как появился определенный достаток. Я – продукт советской цивилизации с головы до пят. И потому не люблю слушать, когда про нее нагло врут…
– Ты ощущаешь себя до сих пор советским писателем? Я назвал в своей книге «Время красного быка» поколение бывших сорокалетних последним полностью советским поколением, что бы они сегодня ни говорили сами про себя. Им уже за шестьдесят, все лучшее ими написано в советское время, вся главная жизнь прошла в советский период. Иными они уже не будут никогда. Ваше поколение уже расколото временем, иные из вас могут стать постсоветскими писателями, создав лучшие книги уже сейчас и уже на тему иной жизни. Но ты, по-моему, сознательно предпочел внутренне, духовно остаться там, на первой половине своей жизни. Остаться посланцем советской цивилизации в новой литературе третьего тысячелетия. Твои герои все формировались в советское время, живут еще тем, прошлым менталитетом. Я прав в таком видении тебя и твоего творчества?
– Сергей Владимирович Михалков оказался большим поклонником моих книжек. И он как-то в своем интервью, прочитав «Демгородок», назвал меня последним советским классиком… Это лукавая михалковская похвала, тут есть и шпилька… Конечно, мое представление о мире, о зле и добре сформировано при советской власти. В этом смысле я и умру советским человеком, советским писателем. И меня никто и никогда не сможет убедить, что нынешнее время лучше. Время, когда учитель, стоя целый день у доски и дома еще работая над тетрадями, не знает, на что прокормить своих детей; инженер, создающий новую ракету, где-то побирается до получки… А какой-то проходимец, приватизировавший за копейки по родственным связям в бывшей партноменклатуре заводик или нефтепромысел, купается в немыслимой роскоши. Никогда не поверю, что именно так мы входим в цивилизованный мир и что такое жизнеустройство имеет право на дальнейшее существование. Я по своему мироощущению человек антибуржуазный. Но мы уже говорили, что все мировое классическое искусство – антибуржуазно. Даже по меркам западной интеллектуальной жизни именно писатель с советским менталитетом имеет возможность создать крупное художественное произведение. Я полагаю, что лучшие книги, которые от нас останутся, будут написаны людьми с нравственными установками советского человека.
– Наша нынешняя эпоха дала столько новых типов, столько характеров болтунов, авантюристов, мошенников, что для писателей твоего поколения есть огромное поле деятельности. Но почему-то мало кто берется пахать это поле. Наши либеральные коллеги откровенно испугались той действительности, которую сами и породили. Они отказываются описывать ее, уходя в аллегории, как поздний Маканин, или в литературные игры, как Анатолий Королев. Наши единомышленники не приемлют этот мир и в основном работают на былых стереотипах, лишь посылая этому миру громкие проклятья. Но мир-то есть, уже установившийся за десять лет. И его никакими приемами постмодернизма не опишешь. Тут скорее годится Валерий Залотуха с его «Последним коммунистом» или Анатолий Афанасьев с его картинами московского ада в серии авантюрных романов. Мне кажется, как воздух нужна сатирическая фантасмагория с традициями Михаила Булгакова и Михаила Зощенко, то, чем силен как раз ты, Юрий Поляков, с «Козленком в молоке», «Демгородком» и «Замыслил я побег…». Со своими устойчивыми нравственными установками, рассматривающий в упор новых буржуазных героев России. Нужен новый антибуржуазный сатирический роман. Но почему-то наши братья писатели боятся антибуржуазности. Неужели опасаются ярлыка коммунофашиста? Тогда самыми главными коммунофашистами назовем Свифта и Гоголя. Из молодых я вижу уклон в антибуржуазность у Сергея Сибирцева, у Олега Павлова. Жаль, что так мало замечаем критикой интереснейший рассказчик Владимир Галкин, задиристый Николай Коняев. Но очень много, как говаривал Ленин, мелкобуржуазного болота. В нем тонет сегодняшняя литература.
– Надо сказать, что либеральный литературный истеблишмент оказался гораздо агрессивнее в отстаивании своей монополии на печатное слово, нежели даже советская номенклатура. Я отлично помню рассуждения советских литературных чиновников, когда формировался список литературы, рекомендованной для перевода за границей, или писательская делегация: мол, обязательно надо включить Вознесенского, или мы забыли включить Трифонова. Или: забыли Битова – срочно надо представить к ордену. Иначе перекос получается. Нельзя оставлять в лауреатах одного Егора Исаева. Надо уравновесить… Было понимание, что у отечественной культуры два крыла.
– Я бы добавил, что для подстраховки они всегда либеральное крыло слегка даже перегружали, внимательный историк литературы это прекрасно заметит. И еще надо заметить, что даже самые, казалось бы, радикальные либералы не стеснялись входить в придворную брежневскую элиту, появляться в салонах великосветских партократов и получать из их рук щедрые подачки. Никуда не уйти от такого факта, что ни у Рубцова, ни у Передреева, Горбовского, Кунаева, Устинова, Соколова нет ни стихов, ни поэм о Ленине, о БАМах и Братских ГЭС, у Вампилова или Ворфоломеева нет пьес о пламенных революционерах, все это привилегии евтушенок, окуджав, шатровых, гельманов, рождественских и других лидеров нашей либеральной интеллигенции. И вдруг, как-то в одночасье, мы стали «красно-коричневыми», а эти «комиссары в пыльных шлемах» стали жертвами коммунистического прошлого и борцами с советской властью. На нас взвалили все свои грехи, все свое лизоблюдство. И стали володеть всею нашей словесностью, оттесняя нас на дальнюю обочину…
– Да, были два крыла – правое и левое, и я бы заметил, что на одном крыле далеко не улетишь. А эти ребята, воспользовавшись политическим переворотом той самой партверхушки, которая, как ты верно, Володя, заметил, их и подкармливала, придя к власти в литературе и в средствах массовой информации, перекрыли абсолютно все пути проникновения оппозиционной, по-тогдашнему – правой литературы за рубеж. Все пути на телевидение, на важнейшие радиоканалы. Мне рассказали недавно такой случай: в одном крупном западном издательстве нашего либерального литератора, пропагандирующего свой написанный лет двадцать назад роман по всему миру, спросили, мол, есть такой у вас писатель Юрий Поляков, мы его хотим издать.
