Рольф Эдберг - Письма Колумбу. Дух Долины
И вновь перед нами старинная мудрость, к которой стоит прислушаться, у которой стоит учиться! Нет ведь ничего на этой планете, что какая-то группа людей или какое-то поколение могли бы назвать своей единоличной собственностью. Почва, трава, деревья, разные вещества, за много эпох отложенные геологическими силами в земной коре, — все дано нам взаймы и требует рачительного обращения. Племена, коих мы именуем первобытными, понимали это, понимали интуитивно и прагматически. Их отношение к среде и простая общественная организация часто основывались на этике, которую можно выразить словами — не обладать, а делиться, быть важнее, чем иметь.
Быть — не это ли должно служить конечной целью всех наших исследований: быть, чтобы искать, искать, чтобы учиться, учиться, чтобы уметь, уметь, чтобы действовать, действовать, чтобы расширить горизонты бытия!
После того как прекращается физический рост человека, еще есть огромные возможности для духовного и интеллектуального роста. В этом — увлекательные перспективы дальнейшей эволюции.
9
Бытие — это странствие. Странствие индивида, которое начинается в мягкой тьме материнского чрева. Странствие вида, которое началось в этом диком краю, в утробе Земли. Странствие жизни, вышедшей из космического чрева.
Три измерения страннической судьбы вписаны в судьбу каждого. Все наложило свои, пусть едва различимые, отпечатки на плоть и на психику.
Странствие индивида кратко: один вдох — и конец. А странствие вида? Жизни в целом?
И кажется тебе, что опять ты всматриваешься в пустую полость черепа, некогда заполненную мозгом, в котором были заложены возможности как самоуничтожения, так и самовыражения. Теперь пришла пора делать выбор между этими возможностями. Выбор, что определит будущее вида, а то и жизни вообще в этой части вселенной.
Прошлое может дать нам совет. Но прибежищем служить оно не может. Как не дано индивиду вернуться в материнское чрево, так и нельзя нам физически возвратиться в дебри, откуда вышел наш вид. Скитаясь в этом краю и лелея чувство возврата на родину, ты все равно знаешь, что в любое время можешь вернуться — и на самом деле скоро вернешься — к свойственному тебе образу жизни.
И все-таки от дебрей не уйти. Они с нами, как бы ни преобразовала изобретательность наше существование. Уже физически дикая природа в повседневной нашей жизни ближе к нам, чем мы себе представляем. В наших домах с паровым отоплением, под защитой одежды мы сохранили климат саванны. Комнатные цветы, домашние животные, птицы в клетках пробуждают воспоминания о дикой природе. Гриль в вашем саду, пусть даже с дорогостоящими приспособлениями, — попытка цивилизации возродить настроение людей, жаривших добычу на костре. Тепло открытого камина — это и тепло от живущих в твоем подсознании давних лагерных костров.
На более глубоком уровне, где-то в долгой видовой памяти, дикая природа представлена типом реакций, ритмами организма.
Начав отрекаться от дикой природы, изменив ее ритму, мы как вид оказались во власти антиритма — состояния, при котором бытие распадается на составные части; у отдельного человека это состояние называется неврозом.
Голос дикой природы и откровения ищущей мысли сходятся, говоря, что ради нашего собственного здоровья и ради Земли нам необходимо вновь обрести живую потребность в связующих нитях.
Связь с прошедшим настоятельно необходима, чтобы определять свои координаты. Не менее важна возможность заглянуть в будущее, чтобы брать верный азимут для дальнейшего движения.
Как стремительно было развитие, сделавшее нас тем, что мы есть! Если термит в своем термитнике вон там последние полсотни миллионов лет не изменялся, то лишь десяток-другой миллионов лет минул с той поры, когда расстались будущий человек и будущий шимпанзе. Всего несколько миллионов лет назад некая генетическая случайность в этой долине утроила объем мозга одного примата по сравнению с мозгом другого. И каких-нибудь несколько тысяч лет наш вид использует эту случайность, чтобы при помощи копилки знаний — языка и хитроумных технологий — так воздействовать на среду, что она по-новому воздействует на нас. Вид с таким бурным развитием вправе рассчитывать на дальнейшую динамическую эволюцию. При условии, что намеренно или по неосторожности не поставит крест на собственном будущем.
Трудность и захватывающий интерес дальнейшего странствия обусловлены тем, что мы больше не можем позволять внешним случайностям направлять нашу эволюцию, а должны сами осмысленно руководить ею.
Опыт психотерапии показывает, что ощущение индивидом вызова может пробудить в нем мощные ресурсы, позволяющие обратить надвигающуюся трагедию в победу. Так неужели великий вызов, заложенный в новом понимании ответственности вида за дальнейшую эволюцию, не воодушевит на усилия, превосходящие все прежние достижения нашего вида во время его стремительного странствия?
Прошлое не может служить прибежищем. Эволюция — всегда движение вперед. Но без солидарности с прошлым нет солидарности с будущим. Обе перспективы одинаково необходимы для искреннего и смиренного восприятия солидарности с жизнью.
10
В последний раз выдергиваем палаточные колья, гасим лагерный костер. Грузим имущество на машины.
Напоследок снова иду к моей акации. Ее тень была благом в жаркий день. Она принимала мои размышления и делилась со мной своим покоем.
Раннее утро, как в начале паломничества. Такой же мглистый рассвет, и те же расплывчатые контуры. Рассветы, что соединяют «тогда» и «теперь»…
Я был случайным гостем в Долине Человека. Но я чувствовал, что не случайно ее присутствие во мне. Ее травы и деревья, саванны и пустыни жили отзвуками внутри меня среди более слабых эхо из гондванских лесов и прибойного гула у былых берегов.
Всякий ландшафт вмещает широкий спектр впечатлений. Когда прощаешься с ним, они могут молниеносно промелькнуть перед твоим взглядом.
Лечь навзничь, чтобы ноги и голова касались противоположных горизонтов. Слиться с травой, чьи стебли тянутся к солнцу, тогда как многокилометровые корневые нити прощупывают почву. Ощутить, как многообразие мира именно в этом месте и в этот миг наполняет твои чувства — известные и неведомые, угадываемые и запредельные. Проникнуться упокоением от сознания своих границ и земной общности. Когда я трогаю траву, это трава касается травы. Когда глажу землю рукой, это земля встречается с землей. Я хотел бы сблизиться с землей с суровой нежностью и трезвой грустью, с чувством обоюдного доверия.
Встать, раздвигая горизонты, открывая поле зрения и сферу восприятий для множества других носителей жизни. Ощутить, как возросло чувство присутствия, но в то же время притупилось чувство близости. Расширять границы своего «я», но по-новому осмысливая их.
Взбираться вверх по склонам и видеть, как горизонты неуклонно отступают. Познать животворную красоту физических усилий и открывающихся тебе новых видов. Сознавать свою малость по мере расширения кругозора, но в то же время проникаться величием мысли о том, что ты — частица грандиозного сооружения, которое, мнится тебе, ты открываешь.
Экскурсии на родине человека. Экскурсии, которые складываются в жизненное странствие, один шаг в странствии гомо. И постоянное любопытство: что там, за следующим гребнем. Мечта о Килиманджаро.
Я не так уж далеко продвинулся по пути к цели моего жизненного странствия, моему Килиманджаро. Сил достало только на короткий отрезок. Многое, что когда-то казалось мне ясным, с годами утрачивало ясность. Мои убеждения постоянно были в пути и терялись порой в осенних туманах. Когда я искал, ответы подчас приходили не с той стороны, откуда я ждал их. Страх, что я ощущал, глядя на кручи, был страхом очутиться в ряду живых мертвецов, тех, что всё прошли и всё знают. Жить — значит искать, проверять, открывать и обдумывать. И окаймлять свою дорогу осторожными «может быть».
Или не вправе мы верить, что смысл и стимул существованию этого вида, носителя сознания, придает не то, что завершено, а динамика, развитие, изменение, сочетающее опыты прошлого и возможности будущего?
Для какой цели приливными волнами праокеана наполнены наши сосуды, известь вплавлена в наш костяк, из космического вещества образовано сознание, посредством которого космос сам себя наблюдает? Мы никогда не узнаем этого, а если б узнали, пришел бы сказке конец.
Но если я так страстно желаю, чтобы человек постарался продлить свое существование, наверно, это ради того, чтобы потомки достигли высот, которые не были взяты мной и моим поколением. В каком-то смысле это для меня важнее того, что выпало на мою личную долю. Быть может, мое вожделение сродни искре, что поддерживает пламя жизни, в котором сгорают конкретные формы ее проявления.
