Олесь Бузина - Воскрешение Малороссии
Многие идеи Петрова актуальны до сих пор. «Недоброжелатели украинской литературы, — писал он, — относятся к ней пренебрежительно, обзывают ее хохлацкою, хохломанскою и хлопоманскою литературою и не считают достойною серьезного изучения, — другие, преимущественно из украинцев, замечают в ней особую свежесть, девственность и оригинальность, ставят ее несравненно выше северно-русской искусственной литературы и дают ей почетное место между литературами других славянских племен...
В том и другом лагере не достает спокойного изучения историко-литературных фактов и даже надлежащей полноты этих фактов
Обилие фактов и стало одним из главных достоинств «Очерков». Преподавая литературу в школе, у нас стараются залакировать сложные отношения украинских писателей друг с другом. А Петров их не скрывал. Поэтому герои его книги — живые люди, а не памятники. Они конфликтуют, завидуют, стремятся к славе, иногда даже заимствуют чужие сюжеты.
Петров подробно описывает, например, два противоположных отношения к основоположнику новой украинской литературы — автору «Энеиды»: «Малорусские критики разошлись в своих мнениях о Котляревском: одни порицают его за насмешливое, карикатурное или же сентиментальное изображение малорусской действительности и, давая произведениям его лишь историческое значение, считают их анахронизмом для настоящего времени; другие, наоборот, возвышают его на степень истинного поэта».
Особенно строго, указывает Петров, относился к Котляревскрму Пантелеймон Кулиш. «Уже самая мысль написать пародию на языке своего народа, — язвил этот критик, показывает отсутствие уважения к этому языку. Троянский герой в виде украинского бродяги смешил товарищей Котляревского до слез, и рукопись его начала ходить по рукам. Помещики украинские расхохотались над «Энеидою» не хуже офицеров; расхохотались над нею и их лакеи... Одни простолюдины не смеялись: им было не до «Энеиды». Тот век был вообще последнею пробою нашей народности, которая упала мало-помалу до бессознательного состоянию; но ничто не подвергло ее столь опасному испытанию, как пародия Котляревского». И даже сам автор, по мнению Кулиша, «смутно почуял беззаконие своего смеха».
Но за этим строгим «приговором» скрывалась обычная зависть. Кулиш был не только критиком, но и сам грешил прозой и стихами. Его раздражала популярность Котляревского, на фоне которой собственные достижения Кулиша выглядели очень скромно. «Впрочем, как ни строго судил Кулиш произведения Котляревского, — писал Петров, но и он признавал большое значение их для современного и последующих поколений малороссов ».
В свою историю украинской литературы Петров включил и Николая Гоголя, которого сегодня наши дети проходят как иностранного писателя. Получается, что «москаль-литературовед» проявил больше уважения к этому автору, да и к самим украинцам, чем нынешнее Министерство образования. Гоголь, по словам Петрова, представитель «национализма» или «национальной школы в украинской литературе». При этом под «национализмом» он подразумевал «то направление, которое, опираясь на историческое и этнографическое изучение народа, идеализирует прошлую или современную жизнь его». В XX веке это слово изменило значение и стало ассоциироваться в основном с Петлюрой или Бандерой и их деяниями.
Гоголь же был представителем совсем другого национализма. И даже Кулиш писал о нем: «Со времен Гоголя взгляд великорусов на натуру украинца переменился. Почуяли в этой натуре способности ума и сердца необыкновенные, поразительные; увидели, что народ, посреди которого явился такой человек, живет сильною жизнью и, может быть, предназначен судьбою к восполнению духовной натуры северо-русского человека ».
Но особенно удалась Николаю Петрову глава о Тарасе Шевченко. Он описывал Великого Кобзаря не только как автора минорных стихов о страданиях простого народа, но и как гуляку, не перетруждавшего себя работой: «К веселой разгульной жизни располагал Шевченко и его знаменитый учитель и покровитель Брюллов, который и сам не прочь был пображничать. Наконец, Шевченко отбил у Сошенко (своего друга) племянницу его хозяйки — немки Марью Яковлевну, за что Сошенко выгнал нашего поэта из своей квартиры. Эта Марья Яковлевна жаловалась впоследствии на Шевченко в Академию художеств».
Получив в 1843 году звание свободного художника, Шевченко стал рваться из столицы на родину. Петров приводит одно из его писем к приятелю на Украину, где описывается их житье-бытье с Брюлловым: «Карлъ Павловичъ байдаки бье, а «Осада Пскова» жде лита. А я чортъ знае що — не то роблю що, не то гуляю, сновигаю по оцему чертову болоту, та згадую нашу Украину... Спиткали мене прокляты кацапи, такъ що не знаю, як и выкручатьця».
«Болотом» Тарас называл столицу Российской империи — Петербург. Но вряд ли всерьез. По самому тону письма чувствуется, что ему там не так уж плохо, раз основное время приходится тратить на загулы.
С точки зрения «серьезных специалистов» нашего времени, «Очерки по истории украинской литературы XIX столетия» написаны слишком свободно и неполиткорректно. Но кто тогда вообще что-то слышал о политкорректности? Это поздняя американская выдумка, призванная как-то сгладить неприязнь между различными этническими и расовыми группами в США. Теперь ее пытаются навязать остальному миру. Сам Шевченко — вызывающе «неполиткорректен». Но тем он и интересен. Как и первый историк украинской литературы профессор Петров, которого давно пора вернуть нашей науке и культуре.
Глава 34.
Эмский указ против русского языка
Одной из самых наглых выдумок, растиражированных националистами, является сказка об Эмском указе.
Как утверждают наши «національно свідомі фантасти», указ якобы запретил украинский язык. Полная выдумка! Но миф об указе-языкоубийце давно стал частью государственной политики. Его пропагандирует радио, телевидение и, что самое печальное, школа. Давайте откроем «Историю Украины» для 9 класса неких Ф. Турченко и В. Мороко и на 188-й стр. прочтем: «1876 р. у місті Емс російський цар Олександр II підписав закон про цілковиту заборону української мови». Последние слова выделены жирным шрифтом. Если школьник хочет получить хорошую отметку, он должен затвердить на зубок эту фальшивку. То есть наша школьная программа сознательно заставляет детей лгать. Ибо на самом деле ни в курортном германском Эмсе, ни где либо еще ни Александр II, ни кто-нибудь другой из русских правителей ничего подобного с украинским языком не совершал. И даже не собирался! Достаточно открыть текст самого документа и прочитать. Кстати, выдержка из Эмского указа приводится на следующей странице того же учебника! Из нее следует, что в 1876 году император высочайше повелел: «Не допускать ввоза в пределы империи без особого на то позволения любых книг и брошюр, которые издаются за границей на малорусском наречии». Значит, в случае «особого позволения» импорт таких КНИГ разрешался! Далее указ запрещал издавать в России оригинальные произведения и переводы на том же наречии. Но тут же делал два исключения! Для исторических документов и для художественной литературы. Какие-нибудь Марко Вовчок и Пантелеймон Кулиш могли спокойно продолжать свои опыты на ниве украинской изящной словесности. Кулиш, например, Эмского указа даже не заметил. Он ему не мешал. Даже помогал хвалить царское правительство, обращаясь к памяти Петра I:
Ти наш, дарма що між бояр кудлатих
На світ родивсь, як м,іж ведмедів диких.
Без тебе нам прийшлось би всім пропасти.
Без подвигів і праць твоїх великих.
Естественно, не запрещал указ 1876 года ни произведений Котляревского, ни Шевченко, ни Квитки Основьяненко и других уже покойных на тот момент украинских литераторов. Всех их продолжали благополучно печатать. Был бы спрос!
Зато один из пунктов Эмского указа касался газеты «Киевский телеграф». Александр II приказывал прекратить ее издание. Но газета эта, хоть и выходила в Киеве, печаталась" на чистейшем русском языке! Надеюсь, никто из критиков царской власти не усомнится после этого, что, прихлопнув как муху «Киевский телеграф», император стал одним из первых «гонителей русского языка» в Украине! И, наконец, единственный пункт, который можно поставить императору в укор, касался театра. Он прекращал «сценические представления на малорусском наречии». К сожалению, Александр II жил в так называемую «Викторианскую эпоху». Она требовала соблюдения приличий. А так как на украинские пьесы тогда собирался в основном народ простой, то можно предположить: показ украинских пьес запретили только чтобы не допускать дебошей среди публики. Мемуаристы отмечают, что на представлении «малороссийских» комедий публика вела себя весьма вольно, а корифей отечественной сцены Саксаганский вспоминал, как даже в куда более поздние времена — в 1918 году — к нему за кулисы ввалилось несколько вдрызг пьяных гетманских офицеров. Но долго пункт о запрете украинского театра не продержался! Его уничтожила сама царская власть! Сын Александра ІІ — тоже Александр, но Третий — не только ввел государственную винную монополию, но и снял запрет на украинские театральные представления. Новому императору казалось, что после просмотра пьес с названиями типа «Якщо ковбаса та чарка, то минеться й сварка», украинский народ только будет больше пить и обогащать таким образом государственный бюджет. Возникает вопрос: а где же эта самая «цілковита заборона української мови»? А нигде! О ней в Эмском указе — ни слова!
