Сергей Кремлёв - Если бы Гитлер не напал на СССР…
— Смотри, Вячеслав, — говорил Сталин Молотову в 41-м году, — в тридцать седьмом мы добывали 30 миллионов тонн нефти, а на следующий год добудем уже 54 миллиона. Ещё годик-другой, и мы можем экспортировать миллионов пять-десять…
= = =И так можно было сказать обо многом… Пока не хватало мяса — это был самый чувствительный результат кулацких и троцкистских провокаций в период коллективизации, когда деревни и села, очумевшие от перемен, в одночасье пустили под нож половину коров, свиней, овец, коз… Но прибавлялось с каждым годом и мяса, потому что имелась прочная колхозная и совхозная база крупного товарного зернового хозяйства.
В первую и вторую пятилетки новое пробивало себе дорогу в борьбе упорной и нелёгкой…
Третья пятилетка проявила преимущества социализма.
Четвёртая должна была их закрепить.
* * *РУССКОЕ лето 1941 года вошло в свою последнюю — августовскую фазу, когда Сталин вызвал к себе Тевосяна. Вначале разговор шел о делах текущих и внутренних…
— Товарищ Тевосян, — спросил Сталин, — как у нас идут дела с Постановлением ЦК и Совнаркома о заводах-дублёрах?
— Практически готово, товарищ Сталин! Проектные работы мы ведем параллельно, так что скоро начнем строительство новых заводов по производству самолетов, авиационных двигателей, танков и танковых дизелей на Урале, в Сибири, в Средней Азии и Казахстане…
— Очень хорошо! С кем бы мы ни дружили, а резервная оборонная база должна быть хорошо защищена нашей территорией… Оборона для нас — это сердце… А сердце у человека защищено хорошо.
— Согласен, товарищ Сталин… Поэтому бумаги готовы, и за делом дело тоже не станет.
Сталин просмотрел проект, распорядился, чтобы вопрос был окончательно рассмотрен на ближайшем заседании Политбюро, и Тевосян уже собирался уходить, но его остановил сталинский голос:
— Иван Фёдорович! А почему бы вам не пригласить к нам на охоту Геринга?
Тевосян искренне удивился такому повороту темы:
— Геринга? На охоту?
— Да!
— А куда, товарищ Сталин? И зачем?
— Зачем — и сами могли бы догадаться: он охотник заядлый, у немцев главный лесничий… Бывать-то он у нас бывал, но — как военный наблюдатель, на маневрах. А мы его пригласим на дело хотя и со стрельбой, но — мирное… Познакомитесь поближе, дичи настреляете, выпьете по охотничьей стопке, а там и о делах поговорить можно…
— Понятно… А куда?
— Думаю, Иван Федорович, лучше всего — в Белую Вежу.
— В Белую Вежу?!
— Да… Место самое подходящее.
— Но, товарищ Сталин, не рановато ли? Ведь ещё не сезон! Я не охотник, но знаю, что пока охотятся только на утку.
Сталин улыбнулся:
— Я тоже не охотник, товарищ Тевосян. Но бог с ней — с охотой! Зато политический сезон в разгаре… А в Белой Веже и зверя хватает, и политически это место нам вполне подходит.
= = =Сталин был, конечно, прав! Его вариант был выигрышным и для охотника, и для политика. Беловежская пуща — это заповедный вековой лес площадью в полторы тысячи километров неподалеку от Бреста. В старой России она занимала часть Пружанского уезда Гродненской губернии, а после неудачной советско-польской войны эта зона по Рижскому договору 1921 года отошла к Польше, войдя в Белостокское воеводство.
Заросшая вековыми борами, пуща исстари считалась заповедником — впервые как о заповедном лесе польского короля Ягайло и великого князя литовского Витовта о ней упоминалось в 1409 году… После включения Польши и Литвы в состав России в 1799 году она отошла в фонд казённых земель, а в 1888 году — к удельному (то есть дворцовому) ведомству. Тут охотились русские императоры. Бывал с ними в пуще и германский кайзер Вильгельм II… И охота всегда оказывалась богатейшей!
Гордостью же пущи стали зубры — во всей остальной Европе их давно перебили. А государственный статус Белой Вежи позволил не только сохранить поредевшее стадо, но и постоянно увеличивать его. В 1803 году был даже издан специальный закон, карающий крупными штрафами за охоту на зубров и их лов. И к началу Первой мировой войны их было уже 737 — разного возраста и пола.
Когда-то заповедник разделялся на три дачи — Беловежскую, Свислочскую и Гайновскую корабельную рощу. В Первую мировую войну особенно пострадала последняя — немцы почти свели её, а лес вывезли в Германию. Зубров тоже почти всех перебили: в 1916-м их оставалось 200, в 1917-м — 68, а последнего быка убили в 1921-м. Лишь несколько пар успели увезти в Германию.
Поляки на Белую Бежу махнули рукой и продолжали её добивать, статус заповедника сняв. В 1939 году бывший заповедник вместе со всей Западной Белоруссией был возвращён России и снова стал заповедником. Военные годы и годы безвременья не пошли на пользу ни сосновым борам, ни лосям и благородным оленям. Но жизнь в глухом лесном массиве уничтожить не так просто, и в Белой Веже водились и лоси, и олени… Водились медведи и волки, косули и кабаны. По лесным тропам бегали лисица и барсук, на деревьях затаивались рысь и россомаха… На болотистых озёрах гнездились кряквы, а в глубине боров — глухари.
Но не богатой дичью, конечно, привлекла Белая Вежа Сталина как место важной «политической» охоты. Она была выигрышна именно политически, что Сталин Тевосяну и пояснил:
— Во-первых, это недалеко от Бреста, так что символичность — налицо… Во-вторых, это недалеко от немцев, так что добраться Герингу будет проще… И в-третьих, можно будет как будто ненароком намекнуть Герингу — мол, вот видите, была пуща нашей, потом стала польской. А после того как русские и немцы начали дружить, вновь стала русской. И теперь, мол, господин Геринг, охотимся здесь вместе. Так, мол, надо бы нам поступать и во всём другом…
Тёвосян всё понял и в тот же день отправил Герингу приглашение, где написал:
«Был бы рад увидеть вас в заповедных борах знаменитой Белой Вежи, куда вас, господин Геринг, приглашает Советское правительство. Мы могли бы провести там отличную охоту и одновременно поговорить о вещах, которые, как я надеюсь, представляют для нас взаимный интерес. Если вы сочтете это полезным, мы готовы пригласить вместе с Вами и тех ведущих германских промышленников, которых Вы нам укажете…»
Положительный ответ пришёл быстро, и тут в очередной раз проявилась точность мысли Сталина. Геринг к своему посту Главного лесничего относился не как к синекуре, а как к важной государственной и общественной обязанности. И в считаные годы он стал активным и влиятельным защитником живой природы. Он пополнил зверями и птицами оскудевшие Шорфхайдский лес и Роминтенскую пустошь, ввозил лосей из Швеции и зубров из Канады, ввёл жесткие охотничьи правила со штрафами за отстрел сверх квоты, запретил использование проволочных силков и капканов, применение света при ночной охоте, охоту верхом и на автомобилях. Так что выбор Сталиным старинного заповедника как места деловой встречи был в случае Геринга абсолютно беспроигрышным.
* * *ГЕРИНГ приехал чуть ранее середины августа. Даже если бы дело было только в охоте, он всё равно не удержался бы от соблазна. Но было понятно, что русские имеют какие-то деловые идеи и предложения и хотели бы их обсудить с Уполномоченным по 4-летнему плану и с «капитанами промышленности» рейха. Упускать момент не стоило. К тому же Геринг чувствовал, что ему не мешало бы сойтись с Тевосяном поближе — русские на такие охоты раньше иностранцев не приглашали и сейчас расщедрились на приглашение явно не просто так.
С Герингом прибыла группа фюреров экономики и крупнейших промышленников. Естественный глава её, семидесятилетний барон Густав Крупп фон Болен унд Гальбах, приехал вместе со старшим сыном — тридцатичетырехлетним Альфредом. Приехали имперский министр финансов граф Шверин фон Крогзик и знаменитый имперский банкир Яльмар Шахт — немного опальный, но очень влиятельный. Были Маннесман и Рудольф Вингель из «Симменса», были два ближайших помощника Геринга по Управлению четырехлетнего плана (фактически им и руководившие) — Эрих Нойман и председатель Генерального совета управления, а также и председатель наблюдательного совета концерна «Герман Геринг» Пауль Кернер. Приехал даже Отто Штейнбринк из «Ферейнигте штальверке». Последний был тесно связан с Фликом — фигурой настолько же первостепенной, насколько и старающейся не выходить из тени, ибо Флик очень успешно действовал как раз в сфере «теневой» экономики. Это были разные люди, но это были люди, реально знающие экономику и умеющие видеть перспективу. Старый Крупп, увидев Тевосяна, воскликнул:
— О, герр Шварц-Иван! Я прошу прощения за эту фамильярность, но так приятно вспомнить былое! Рад поздравить вас с такой блестящей карьерой! Я предлагал вам неплохую карьеру у себя, но вы превзошли все мои ожидания!
