Павел Кузьменко - Самые скандальные треугольники русской истории
Март 1923. Ответственный секретарь Семипалатинского губкома.
Октябрь 1925. Заместитель ответственного секретаря Казахстанского крайкома.
Оттуда он и попал на работу в Москву.
Незадолго до переезда на ответственную работу в Краснокошайск[17] Ежов женился на молоденькой девушке, недоучившейся студентке Казанского университета Антонине Алексеевне Титовой. Она, значит, с незаконченным высшим, он — с незаконченным низшим. Но жили они поначалу хорошо, друг друга любили. При этом жили бедно. Руководитель среднего звена в провинции получал немного. Детей они не планировали, потому что Антонине тоже хотелось делать партийную карьеру. По этой причине она не стала менять фамилию на Ежова. В Краснокошайске, Семипалатинске, Алма-Ате они работали вместе, но многие рядовые работники обкома и губкома не догадывались, что это супруги. Правда, у Ежова делать карьеру получалось лучше.
Разумеется, всякая бюрократическая карьера предполагает подковерную борьбу, интриги, подсиживание конкурентов. А в те годы важным орудием карьеристов уже становились доносы, политические обвинения. Со времен «дискуссии о профсоюзах», начавшейся в 1920 году, шла борьба за власть, ускользающую из рук больного Ленина, между Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Бухариным, Сталиным, и эта борьба охватывала весь партийный аппарат. Интриговал ли, подсиживал ли, боролся ли Ежов? Естественно, иначе никакого движения вверх и не было бы. Но при этом вот какие были о нем отзывы, например, писателя Юрия Домбровского:
«Три моих следствия из четырех проходили в Алма-Ате… Многие из моих современников, особенно партийцев, с Ежовым сталкивались по работе или лично. Так вот, не было ни одного, который сказал бы о нем плохо. Это был отзывчивый, гуманный, мягкий, тактичный человек… Любое неприятное личное дело он обязательно старался решить келейно, спустить на тормозах… Это общий отзыв. Так неужели все лгали? Ведь разговаривали мы уже после падения „кровавого карлика“. Многие его так и называли — „кровавый карлик“».
Получается, что человека испортила должность. Или обретенная власть и возложенная Сталиным задача пробудили дремавшие в Ежове худшие качества. А то бы жил со своей Тоней Титовой тихо, изменял бы ей с бабами и мужиками осторожно и попивал бы водочку из стекла, а не из хрусталя. Чтобы перевести Николая Ивановича, молодого еще, тридцатидвухлетнего в Москву, нужны были авторитетные покровители — старые большевики, но при этом верные сталинцы. Иван Михайлович Москвин возглавлял орграспредотдел ЦК ВКП(б) и познакомился с Ежовым, когда тот работал в Марийской автономии и лечился вместе с Москвиным в столичном санатории. С непотопляемым Лазарем Моисеевичем Кагановичем, секретарем ЦК по оргвопросам (а ведь когда-то это нагромождение слов коммунистического новояза было таким понятным…) Ежов был знаком еще с 1917-го. Как-то встретились два революционера в Витебске.
…Не исключено, что кто-то из них сказал о Ежове Сталину, автору формулы «кадры решают все». Есть такой интересный кадр, может пригодиться на любой важной работе. Москвин отмечал главное качество Николая Ивановича:
«Я не знаю более идеального работника… Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным: он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: не умеет останавливаться… И иногда приходилось следить за ним, чтобы вовремя остановился».
Если бы Сталин поручил Ежову увеличить население СССР, то у нас, наверное, наступило бы царство любви. Но Сталин поручил нечто противоположное.
* * *А третья участница треугольника была девушкой, рожденной для любви. Своей несдержанностью, легкостью начинать и заканчивать романы она несколько напоминала Лилю Брик. Только Лиля была, пожалуй, поумнее и пообразованнее. И не лезла в пекло. А вот Женя лезла, последовательно и самоубийственно делая постельную карьеру.
Суламифь Соломоновна Файгенберг (иногда пишется Фигинберг) родилась в 1904 году в Гомеле в бедной и многодетной еврейской семье. Перспектив особенно никаких. Даже в революционерки не могла пойти. Туда все-таки вербовали евреек из более образованных слоев. Но грамотой девушка все же овладела. В семнадцать лет Суламифь, ставшую Евгенией, выдали замуж за слесаря Лазаря Хаютина. Пара переехала в Одессу, где Лазарь ввиду наступившей НЭП решил заняться коммерцией, а юная супруга, не успевшая еще нарожать детей, устроилась машинисткой в редакцию местного журнала. Типичная женская профессия машинистки так и осталась у Женечки единственной, хотя мечтала она о большем.
Жизнь в приморской Одессе оказалась повеселее, чем в Гомеле, и увлекла девицу. То есть увлечение следовало за увлечением. И неудавшийся слесарь-коммерсант быстро остался за бортом. В 1924 году Евгения познакомилась с Алексеем Федоровичем Гладуном, директором московского издательства «Экономическая жизнь». Он был старше ее на десять лет. И прожил к тому времени уже весьма интересную жизнь.
Гладун родился в городе Николаеве в семье столяра. На родине образования не получил и в шестнадцать лет в поисках работы уплыл на пароходе в США. Там работал на инструментальном заводе, а вечерами учился в механическом институте. Он состоял в американской соцпартии, потом вступил в группу русских социал-демократов большевиков, состоявшую из революционеров-эмигрантов из России. Участвовал в организационном съезде американской компартии. В Россию вернулся только в 1920 году, сразу вступил в ВКП(б) и был как старый большевик иностранной закваски назначен заместителем директора завода АМО, а потом ему поручили руководство важным издательством.
Евгения вышла замуж за Гладуна, фамилию менять поленилась и уехала с ним в Москву. В 1927 году Алексея Федоровича направили на дипломатическую работу, и Евгения отправилась с ним в Лондон, где работала машинисткой в советском полпредстве в Великобритании. Там через постель она завела очень серьезные связи. Вскоре случился какой-то шпионский скандал, к которому был причастен Гладун, и его спешно отправили на родину. Но в Москву поехал он один. Вопреки железному правилу нашей дипломатии, супругов разлучили. Евгению Соломоновну пригласили поработать несколько месяцев машинисткой в советском полпредстве в Берлине, откуда она вернулась только в конце 1928 года. Вскоре после ее приезда в Берлин и началась, собственно, история.
История
В 1927 году Исаак Бабель отправился в длительную поездку во Францию. Это было оформлено как частное путешествие, хотя, безусловно, было подкреплено по линии ОГПУ. Заграничные поездки известных писателей из СССР, как это было с Маяковским и Есениным, как это регулярно происходило с Ильей Эренбургом, обязательно происходили под контролем соответствующих органов. Поездка Бабеля, признанного писателя, но все-таки попутчика, происходила, возможно, по прямому заданию ОГПУ, оставшемуся, разумеется, секретным. Известно, что он пытался наладить контакты с некоторыми русскими литераторами, живущими в Европе, с «прогрессивными» французскими писателями и даже совсем не прогрессивными. Известно также, что контактировать с Бабелем соглашались далеко не все. Как раз из-за того, что его связь с Лубянкой была не такой уж тайной.
По дороге в Париж он остановился в Берлине и зашел по какому-то формальному поводу в советское полпредство, как тогда назывались наши посольства. А там в приемной и сидела, хлопая красивыми глазками, машинистка Женечка Хаютина. Кроме глазок у нее было множество других женских достоинств, а у Бабеля — деньги и слава. Он пригласил ее в театр. Оттуда на такси они поехали к нему в гостиницу. Бабель оставил неопубликованные воспоминания о том свидании с Хаютиной. В отличие от рассказа «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна», за который его напрасно обвинили в порнографии, это воспоминание — жесткое порно в чистом литературном виде. Они встречались еще несколько дней, после чего Бабель продолжил путь в Париж.
У этой поездки была и личная цель — восстановить отношения с венчанной богом Евгенией Борисовной Гронфейн. Он еще любил ее, несмотря на все свои измены, несмотря на роман с Тамарой Кашириной. В ней тоже не остыли еще чувства. Законная супруга подумала и раскрыла Исааку Эммануиловичу свои объятия.
Во Франции он прожил больше года. Существовал на высылаемые с родины гонорары и еще на некоторые доходы, о которых можно догадаться. Съездил из Парижа к родственникам в Брюссель, путешествовал по Франции. Многим знакомым казалось, что писатель так за рубежом и останется. Тем более что французский язык он знал в совершенстве. Но Бабель был русским писателем. Если Горькому, жившему в Италии, вполне хватало собственных воспоминаний и книг, чтобы сочинять что-нибудь о русской жизни, то Бабелю требовались личные впечатления. Самые разные: и разговоры с крестьянами украинских сел, и допросы крестьян в отделениях охранки, и общение с интеллигентами, и общение с руководителями ОГПУ.
