Этан Цукерман - Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную эпоху
Сначала Пикассо установил связь с африканскими влияниями через дистанционное знакомство, которое стало возможным благодаря французскому музею. И лишь поборов свою первичную реакцию на материал, из которого состоит африканское искусство, он вошел в прямые контакты с Сенгором и другими африканцами.
Идея перенести эту ситуацию в сегодняшний день кажется весьма заманчивой, представим: Матисс постит фотографию только что купленной им маски племени дан в Facebook, а Пикассо начинает бешено гуглить похожие картинки. Связь с неизведанным – заразительным и вдохновляющим – установить в реальном мире становится сегодня все труднее. Куда проще найти ее на экране.
Исследователи Калифорнийского университета в Сан-Диего Роджер Бон и Джеймс Шорт подсчитали, что американцы получают информацию 11,8 часа в день, если под информацией понимать теле– и радиовещание, видео, печатную продукцию, разговоры по телефону, компьютер, электронные игры и музыкальные записи.[48] Лишь малая толика уделяется новостям.[49] И все больше времени мы проводим в социальных сетях, где узнаем о повседневных делах и передвижениях наших друзей и близких. В одном только Facebook пользователь сегодня проводит в среднем 13 минут в день. Остальное время мы развлекаем себя, прослушивая музыку, просматривая телепрограммы и видеоролики с прелестными кошечками на YouTube.
Эти три источника информации: новости, социальные сети и культурные медиа – формируют то, что мы знаем и считаем достойным внимания. Если мы постоянно слышим о некоем человеке, месте или событии, мы помечаем воспринятую нами информацию как важную, и уже готовы уделить ей достаточно внимания. И хотя одно из величайших завоеваний интернета – это возможность находить в сети самые неожиданные вещи, на практике то, что мы находим, чаще всего и так расположено недалеко от нашего дома.
В информационных инструментах воплотилась наша склонность уделять внимание событиям, которые влияют на тех, кто нам близок и дорог. В газетах, на радио и телевидении местным или глобальным проблемам уделяется больше внимания, чем международным. Мы предпочитаем смотреть телепрограммы и фильмы на родном языке, а в Facebook скорее станем поддерживать отношения с одноклассниками, чем дружить с незнакомцами. И хотя в таких мощных поисковиках, как Google, можно обнаружить и нигерийские фильмы, и индонезийские новости, поисковики страдают от другого пристрастия: они выдают информацию, которую мы хотим, но далеко не всегда ту, которая нам, возможно, действительно нужна.
Имея в виду совокупность этих пристрастий, нам нужно как следует поработать, чтобы получить толчок, подобный тому, что получил Пикассо, – то есть пережить встречу с неизведанным, которая приведет к вдохновению. Не менее упорно трудиться нам нужно над созданием инструментов, которые предупреждали бы опасности, исходящие от взаимосвязанного мира, будь то зарождающаяся эпидемия, финансовый кризис или провокационное видео. Интернет – не волшебная палочка, он не превратит нас в цифровых космополитов; если мы хотим максимизировать преимущества и минимизировать ущерб взаимосвязанности, мы должны со всей ответственностью подходить к формированию инструментов, с помощью которых мы познаем мир.
А ведь предполагалось, что это будет просто
В 1993 году Говард Рейнгольд опубликовал книгу «Виртуальное сообщество», где размышлял о времени, проведенном на электронных форумах, среди которых был и Internet Relay Chat (IRC) – созданный в 1988 году, но по сей день популярный в технических кругах текстовый чат, работающий в режиме реального времени. В книге, главы которой называются «Племена реального времени» или «Япония и сеть», высказывается надежда, что сетевые диалоги со временем станут более честными, открытыми и содержательными, чем все известные нам ранее беседы. «Тысячи людей в Австралии, Австрии, Великобритании, Дании, Германии, Израиле, Испании, Италии, Канаде, Корее, Мексике, Нидерландах, Новой Зеландии, Норвегии, Соединенных Штатах, Финляндии, Франции, Швеции, Швейцарии и Японии в данный момент оказались втянуты в напоминающую рулетку кросскультурную письменную беседу, известную как Internet Relay Chat (IRC)». Далее Рейнгольд вопрошает: «Какие культуры могут возникнуть, если убрать из человеческого дискурса все культурные артефакты и оставить лишь письменное слово?»[50]
Рейнгольд был не первым, кто высказал надежду, что с помощью новых технологий далекие и незнакомые друг с другом люди найдут новые способы общения. В книге «Викторианский интернет» редактор отдела технологий журнала Economist Том Стэндедж приводит перечень оптимистических предсказаний относительно телеграфа или, как называл его один из комментаторов, «шоссе мысли». Среди многих прочих Стэндедж цитирует высказывание историков Чарльза Бриггса и Августуса Маверика по поводу прокладки подводного кабеля, соединившего Соединенные Штаты с Великобританией: «Невозможно представить, что при наличии такого инструмента по обмену мыслями между всеми народами Земли сохранятся старые предрассудки и враждебные отношения».[51]
Появление аэропланов породило схожую риторику. Когда в 1909 году Луи Блерио пересек Ла-Манш, лондонская газета Independent писала, что авиасообщение должно привести к миру, потому что аэроплан, «покоряя расстояние, создает близость, а близость скорее порождает любовь, чем ненависть». Следуя схожей логике, Филандер Нокс, госсекретарь США при президенте Говарде Тафте, предсказывал, что с помощью аэропланов «народы станут много ближе друг другу, и таким образом люди забудут про войны».[52]
В 1912 году пионер радио Гульельмо Маркони заявил в одном из интервью: «В новой беспроводной эре война невозможна, потому что она будет достойна лишь насмешек».[53] Даже после Первой мировой войны, доказавшей абсурдность заявления Маркони, изобретатель Никола Тесла связывал с радио еще более великое будущее: «Полное и идеальное распространение беспроводной связи превратит землю в гигантский мозг… Мы сможем общаться друг с другом мгновенно, вне зависимости от расстояний».
Как и подобает предсказаниям гения, кое-что из того, что Тесла представлял себе в 1926 году, сбылось практически слово в слово. «С помощью телевидения и телефонии мы сможем видеть друг друга лицом к лицу, несмотря на непреодолимые расстояния в тысячи миль; аппарат, делающий подобную связь возможной, будет на удивление прост по сравнению с современным телефоном, его можно будет носить с собой в нагрудном кармане».[54]
Эти и подобные им размышления покажутся знакомыми любому, кто застал первые годы интернета. По мнению историка и специалиста по технологиями Лангдона Виннера, «возникновение всякой новой технологии, обладающей значительной силой и практическим потенциалом, всегда сопровождается волной визионерского энтузиазма, предвещающего возникновение утопического общественного порядка».[55] Такие соединяющие людей технологии, как воздушное сообщение, телеграф и радио, хорошо помогают нам представить еще более взаимосвязанный мир. С этой точки зрения лежащая в основе интернета архитектура – а это ни больше ни меньше сеть, объединяющая сети, – в совокупности с объемом книг и статей, написанных на эту тему за последнее десятилетие, безоговорочно выдвигают идею сети в центр всех визионерских представлений о мире, совершенствование которого происходит посредством связи. А представлений этих такое несметное количество, что они уже породили неологизм «киберутопия».
Термин «киберутопия» употребляется исключительно в критическом контексте. Называя человека киберутопистом, вы намекаете на его наивное, восторженное и в целом далекое от реальности представление о возможностях технологии, а также недостаточное понимание управляющих обществом сил. Интересно, что противоположная установка, а именно уверенность, что интернет-технологии ослабляют общество, огрубляют мысль и провоцируют конфликты, обозначается куда менее нагруженным термином «киберскептицизм». Насколько оба этих термина подходят для нашей дискуссии – вопрос открытый, однако сперва мы рассмотрим, чем привлекателен киберутопизм, в чем его достоинства.
Разговаривая с Говардом Рейнгольдом по скайпу, я упомянул, что собираюсь включить несколько его идей в ту главу этой книги, где будет обсуждаться киберутопизм. Услышав это слово применительно к себе, Рейнгольд разволновался, и в какой-то момент я решил, что он хочет прекратить разговор немедленно. Вместо этого он выдержал паузу, успокоился и заявил, что «ведь и аболиционисты когда-то считались утопистами». Позднее уже в письме он развил эту мысль:
«Я с большим энтузиазмом отношусь к потенциальным возможностям инструментов, облегчающих коллективное действие. Но, как я писал на первых страницах Smart Mobs[его книга о технологии и коллективном действии], люди предпринимают совместные усилия как для созидания, так для разрушения, и оба типа этих коллективных действий можно многократно усиливать… Признавая, что коммунизм и фашизм возникли и распространились как утопии, я предпочитаю обратное умозаключение – под утопическими знаменами люди совершают не только злодейства, но способны также приближать, например, упразднение рабства».[56]
