Газета Завтра Газета - Газета Завтра 48 (1045 2013)
Они могли из России сделать всё что угодно. Уровень доверия к Ельцину был таков, что можно было сделать США, Великобританию, Францию. Германию, Китай - любой проект. Но они сделали прогулку по России, как по буфету. Построили колониальный тип экономики, суть которой - откачать в карманы, а семьи вывезти на Запад. Они обманули доверие и ожидание народа и похоронили само понимание либеральной идеи. Они оказались худшим вариантом не большевиков, а нацграбителей.
Александр Проханов. Согласен. Но когда эта идея кончилась, она же не сменилась чем-то другим. Она сменилась тем же самым, только более мёртвым, закупоренным в хитин. Осталась либеральная экономика, идеалом общества остался торговец, купец, стяжатель.
Владимир Соловьёв. Что либералы сделали? Первое - они убили идеологию в России, запретив её и не предложив никакой идеи. Второе - убили де-факто политическую жизнь с 1996 года, обманывая выборами. А третье, самое страшное - они лишили нас великой истории. Мы перестали себя ощущать частью великого целого. Стало модно стыдиться того, что ты - россиянин. Пытаться казаться кем-то другим. А это страшно и оскорбительно. Мы вдруг стали жить, как будто мы виноваты во всех бедах мира. Будто мы - проигравшая империя зла и должны перед всеми извиняться. А при чём здесь либеральность? Никакой либеральностью здесь и не пахнет. Оказывается, неприлично сказать подонку, что он подонок и разворовал то, что не ему принадлежит, а всем. Но появилась Конституция, которая всё это закрепила. При такой Конституции не уверен, что можно многое поправить в нашей стране.
Александр Проханов. А когда чаша была переполнена, что наступило? Как ты определишь эти перемены?
Владимир Соловьёв. Первая перемена была связана с Путиным. Путин, хорошо зная изнутри, как работает механизм, понимая, насколько продажны всё вокруг, мог опереться только на тех, кто ему лично предан. И начался перехват: высот в экономике, равноудалённость олигархов, перехват политической инициативы. Потому что надо было собрать регионы, показать волю, стукнуть кулаком по столу. Поэтому первый период Путина - это откровенная борьба с олигархическим капитализмом. За счёт чего? За счёт чиновничьего капитализма. Путину надо было опереться на свою гвардию. А дальше происходит обычное явление. Чиновник говорит: "Владимир Владимирович, мы сделали"
Александр Проханов. А где "спасибо"?
Владимир Соловьёв. Совершенно верно. "Мы выполнили задачу. Где наши райские кущи?" И начинается эпоха чиновничьего феодализма. И когда надо было ломать парадигму, как вы говорите, великий проект, де-факто модернизацию, запускать механизм - частной собственности на землю, возвращение идеологии, единение страны, индустриализацию на новом уровне, создание экономических зон - вот тут пошёл сбой на сбое.
Потому стали думать: а зачем? И так всё хорошо. "Владимир Владимирович, всё нормально". И народ говорит, что скучновато, но сыто. Народ стал быстро забывать, как шахтёры касками стучали, о невыплаченных пенсиях. Забыли о политических репрессиях девяностых. Немодно стало вспоминать. Забыли об уничтоженной вашей газете. Забыли, что была гражданская война на территории России. И все стали такие либералы! Стали говорить: нам не нравится. И началась фронда. Потому что начали подниматься те, которые с 90-х оказались отодвинуты от власти как олигархи с их деньгами, так и бывшие чиновники.
Александр Проханов. Это реванш после краха девяностых?
Владимир Соловьёв. Конечно. Чистейшей воды фронда, потому что они народ не задействовали пока. Новые лица не появились. Тот же Навальный всего лишь из недр "Яблока". Он же десять лет - партийный работничек. То есть не появились ребята, которые прошли чеченскую. Если бы Захар Прилепин был чуть больше политиком, из него можно бы делать лидера с его опытом. Но эти ребята пока не пришли, пока присматриваются.
Александр Проханов. Ты чувствуешь, что в ответ на эту фронду, на эту реставрацию началось то ли с попустительства власти, то ли само по себе возрождение серьёзных государственно-идеологических слоёв?
Владимир Соловьёв. А не может быть иначе. Потому что нужен враг: от врага можно оттолкнуться. А оттолкнуться можно только от того, что твёрдое. Болото - не сильно твёрдое. Но смешно противопоставлять гигантский механизм пропагандисткой борьбе с каким-то болотом. Говорят: там креативный класс. Да ладно вам! Да, есть талантливые люди. Но если их не трогать, они друг друга грызть начинают. У них же идеологически ничего нет, кроме ненависти. А это не самый мощный фактор. И это означает, что идеологически поляна сейчас свободна. В России сейчас кризис идей. Новых, объединяющих, продвигающих. У нас нет того, что называется творчество масс. Партий вроде много, но не появляются там люди.
Александр Проханов. В 1993 году я бежал из Москвы, за спиной у меня горел Дом Советов. Мою газету разгромила гайдаровская бригада автоматчиков. Моих друзей одного за другим арестовывали, а я с моими соратниками сбежал в деревню к Личутину, спасаясь.
Сейчас я зван в Кремль. Сижу в золочёных залах. Вхож в истеблишмент
Владимир Соловьёв. А вы не идеализируйте, Александр Андреевич. За что люблю питерскую команду - люди милые, интеллигентные. Но если надо будет расстрелять, они выведут, поинтересуются, удобно ли стоять, ничто ли не жмёт? Хорошо ли здесь? При этом рука не дрогнет.
Александр Проханов. Я буду им благодарен за это. Колчаку же дали закурить перед расстрелом.
Но что это значит? Это метаморфоза власти, это моя метаморфоза? Или это смещение тектонических слоёв?
Владимир Соловьёв. Серьёзнейшее смещение тектонических слоёв! Здесь речь не о вас и не о них. Принципиально изменилось время.
1993 год - самая подлая страница нашей истории. Когда оба были неправы. В то время на заводе, у меня была отрузка, и я сказал ребятам: никуда не ходите, нам надо семьи кормить, работайте. Это не наша война. Потому что это была война наверху кого-то с кем-то. Для народа омерзительны были как одна сторона, так и другая, одна своей оголтелостью, другая
В 1991 г. Крючков не дал команду применить силу. Ельцин учёл ошибки Крючкова. Когда твои танки стреляют в твой парламент, как от этого отмыться? После этого, чему удивляться? И если такое возможно, то что нельзя?
Но у народа нашего кратчайшая историческая память.
Александр Проханов. У всех народов короткая память.
Владимир Соловьёв. Нет. Есть народы, что-то осознавшие. Мы же не расставляем точки. Мы оставляем многоточия при написании нашей истории. Нет ни одной страницы истории, которую кто-то бы не испоганил. Уже сейчас великую победу и то пытаются очернить, размазать, загадить. Вот уже не советский воин-освободитель. А насильник, дебошир и мародёр.
Александр Проханов. Ельцин в девяносто первом году выполнил весь план Барбаросса. Поэтому победа, по существу, была перечёркнута.
Владимир Соловьёв. Раньше надо смотреть. Михаил Сергеевич сдал Восточную Европу, сдал союзников, идеологию как таковую. Не запустил механизм модернизации. А ведь были люди. Юрий Дмитриевич Маслюков, который бился до последнего, говоря, что и как надо делать.
Потом появилась команда Ельцина, которая и появилась-то по одной причине: потому что Бурбулис нашёл смешных ребят на даче. Ему понравилась фамилия Гайдар. Бурбулису как человеку читавшему, было очевидно, что для народа фамилия Гайдар знаковая. Это же совершенно магия образа, а не понимание сути программы. И пришли абсолютные большевики, но в худшем своём проявлении. Потому что большевики пытались построить новую страну, а эти пытались лишь обогатиться.
Александр Проханов. Странно, что некоторые считают тебя либералом, а не ультрапатриотом. То, что ты мне говоришь, - абсолютно моя идеология, мои представления.
Помню, мы встретились с тобой в синагоге на Бронной. В то время главный раввин Коган был ранен нападавшим, полубезумным человеком. Была трагическая пора, взвинчены все: и еврейские круги, и русские. У Когана родилась инициатива собрать у себя русских патриотов и представителей еврейских кругов. Но это начинание встретило жуткую, едкую, полную ненависти реакцию молодых еврейских функционеров. Они нападали на меня. И ты за меня заступился, пресёк какого-то молодого парня, который вцепился в меня с лютой, не религиозной, а какой-то инфернальной ненавистью.
Как ты думаешь, такой диалог возможен сейчас или он опасен? Фигура умолчания лучше вскрытия этой драмы?
Владимир Соловьёв. Исаак Матвеевич Коган - великий человек. У меня много друзей практически во всех конфессиях. И я очень дорожу этим. И диалог необходим.
