Неизвестен Автор - Памяти Александра Блока
Второе испытание, вторая встреча-одолевается, и одолевается тем, что Александр Александрович становится национальным, поэтом-, воспринимает Россию, воспринимает с той суммой любви, которая перемогает эти остатки прошлого, консервированного мира. Когда он начинает говорить о России, то совершенно неизгладимые ноты звучат в его поэзии. Для всего можно умереть, но для чего жить?-"Лесть, коварство, слава, злато-мимо, мимо навсегда... Человеческая тупость-все, что мучило когда-то, забавляло иногда... И опять-коварство, слава, злато, лесть, всему венец-человеческая глупость безысходна, величава, бесконечна... Что ж, конец?-Нет... еще леса, поляны и проселки, и шоссе, наша русская дорога, наши русские туманы, наши шелесты, в овсе... А когда пройдет все мимо, чем тревожила земля, Та, кого любил ты много, поведет рукой любимой в Елисейские поля".- И в дальнейших стихотворениях описывается Россия, страшная Россия, преступная, пьяная; и поэт говорит:-"да, и такой, моя Россия, ты всех краев дороже мне!". Но он уже чувствует,, что этой России грозит опасность. Тут его индивидуальное чувство и национальное чувство перекликаются. С одной стороны он говорит России;-,,Тебя жалеть я не умею",-иди, иди в проститутки,-да, ты Катька из "Двенадцати", ты блудила с офицерами, а теперь поблуди с солдатами. И вот при таком реализме поэт как бы говорит:- и в тебе, Катька, сидит Прекрасная Дама... И если Катька не спасется - никакой "Прекрасной Дамы" нет и не должно быть.
По этой линии идут углубляющиеся устремления Блока;
он говорит о России:-"Тебя жалеть я не умею и крест свой бережно несу... Какому хочешь чародею отдай разбойную красу! Пускай заманит и обманет,-не пропадешь, не сгинешь ты, и лишь забота затуманит твои прекрасные черты"... А что забота-есть, что можно сгинуть, что надвигается опасность для самой внутренней души России-это поэт знал. И тут звучит великолепным синтезом изумительное творение Александра Александровича, которое перекликается и подает руку через несколько лет "Скифам"-"Куликово поле". Александр Александрович был национален, когда переживал период "зорь" в девятисотых годах; так же был он национален, когда остро переживал девятьсот седьмой год, год реакции; и так же он был национален в девятьсот восьмом году, когда он уже знал и сказал нам ясно о событиях четырнадцатого года и дальнейших годов... "Река раскинулась. Течет, грустит лениво и моет берега. Над скудной глиной желтого обрыва в степи грустят стога. О, Русь моя! Жена моя! До боли нам ясен долгий путь! Наш путь-стрелой татарской древней воли пронзил нам грудь. Наш путь-степной, наш путь-в тоске безбрежной, в твоей тоске, о Русь! и даже мглы-ночной и зарубежной-я не боюсь. Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами степную даль. В степном дыму блеснет святое знамя и ханской сабли сталь... И вечный бой! покой нам только снится сквозь кровь и пыль. Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль... И нет конца! мелькают версты, кручи... Останови! Идут, идут испуганные тучи, закат в крови! Закат в крови! из сердца кровь струится! плачь, сердце, плачь... Покоя нет! Степная кобылица несется вскачь!". Россия несется навстречу к своим страшным годам, и как не вспомнить дальнейшее:-"к земле склонившись головою, говорит мне друг:-Остри свои меч, чтоб не даром биться с татарвою, за святое дело мертвым лечь!".
Что же происходит? Александр Александрович, переживший эпоху "Прекрасной Дамы", опять имеет видение: все Та же,- "и с туманом над Непрядвой спящей, прямо на меня Ты сошла в одежде, свет струящей, не спугнув коня. Серебром волны блеснула другу на стальном мече, освежила пыльную кольчугу на моем плече. И когда, на утро, тучей черной двинулась орда, был в щите Твой лик нерукотворный светел навсегда". И тут же - переход: - "Опять с вековою тоскою пригнулись к земле ковыли, опять за туманной рекою Ты кличешь меня издали"... И в последнем отрывке этих стихов - эпиграф из Соловьева:-"И мглою бед неотразимых грядущий день заволокло": - "Опять над полем Куликовым взошла и расточилась мгла, и, словно облаком суровым, грядущий день заволокла". Вспомните девятьсот восьмой, девятьсот девятый год-когда "за тишиною непробудной" отплясывали канкан и танго когда существовало растленное общество эпохи реакции - и в эту эпоху он пел: - "За тишиною непробудной, за разливающейся мглой не слышно грома битвы чудной, не видно молньи боевой... Но узнаю тебя, начало высоких и мятежных дней! Не может сердце жить покоем, не даром тучи собрались. Доспех тяжел, как перед боем. Теперь твой час настал.Молись!"
Твой час настал,-настал час России; индивидуальных переживаний образа больше нет, есть образ коллективный- душа народа. И с этого времени мы уже не имеем индивидуально субъективного Александра Александровича, - перед нами поэт Русский, с большой буквы. Так следует подходить ко всем этим прекрасным образам Блока, от Прекрасной Дамы и до России.
Третьим испытанием является встреча с Драконом. Уже не Лев, а Дракон. Кто переживет это испытание, тот должен стать Георгием Победоносном и убить этого Дракона или быть им убитым. Это вполне конкретно и реально выражено в поэзии Блока. Чувство опасности возникает. Входит великолепный сэр и говорит:-"Пора смириться, сэр!". Александр Александрович субъективно чувствует ноты, о которых нам так несравненно рассказал Стриндберг в "Инферно", "Шхерах" и других произведениях. -"Есть игра: осторожно войти, чтобы вниманье людей усыпить; и глазами добычу найти; и за ней незаметно следить. Как бы ни был нечуток и груб человек, за которым следят,-он почувствует пристальный взгляд хоть в углах еле дрогнувших губ. Ты и сам иногда не поймешь, отчего так бывает порой, что собою ты к людям придешь, а уйдешь от людей'-не собой". Вот это чувство "глаза индивидуального" есть не что иное, как чувство глаза того единственного образа, того нерукотворного образа, который в сердце Александра Aлeкcaндpoвичa, как вы знаете, отныне отпечатан: России. К этому сводится дальнейшая идеология России;-Россия есть первая целина, она не Восток и не Запад, она-не варвары и не эллины. Шрадер в своих работах доказывает, что первейшее праарийское племя было расселено на юге России и что уже потом две ветки индо-арийского племени расселились - на Запад и на Восток. По теории Шрадера оказывается, что была исконная раса и что стволом, не стволом даже, а между-двух-ствольным маленьким завитком были Скифы, т.-е. те первичные обитатели, которые в себе сохранили что-то от исконного, исконно арийского; и несомненно, - я уже говорю теперь символически, - есть какой-то образ Скифианина, который встречается у нас, у современных искателей; это был "скифийский посвященный", это был духовный Скиф. Но начало будет всегда концом. Россия искони была не Востоком, не Западом, она должна стать не Востоком, не Западом, в ней встреча Востока и Запада, в ней есть, в ее личных судьбах, символ судеб всего человечества. Вот эта всечеловечность и человечность, вот эта идеология-делает Александра Александровича во-первых Скифом, во всех смыслах слова, как максималиста, как того; кто доводит свой ход мысли-не в абстрактных схемах, но в жизненных переживаниях-до конца. Это особенно его связует с судьбами русского народа, с судьбами народа, призванного примирить Восток и Запад, создать условия действительного братства народов. И когда разразилась мировая война, то Блок был один из немногих поэтов, воздержавшихся от всяких националистических стихотворений. Но какою же любовью к России, каким же вызовом, "какому хочешь чародею"-является этот звук "Скифов", написанных Блоком, вы помните, в каких условиях русской действительности:-когда русской армии уже не существовало, Брестский мир еще не был подписан, и все себя спрашивали-что же за положение создается? Александр Александрович именно в этом катастрофическом положении увидел начало первого конкретного шага, который так и не осуществился за Брестским миром: не могли, не решились этого конкретного шага максимализма революционного провести до конца...
Александр Александрович является в "Скифах" своим лицом выразителем действительно народной души: "Мильоны- вас. Нас тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами! Да, скифы-мы; да, азиаты-мы, с раскосыми и жадными очами. Вот срок настал" (тот срок, о котором он говорил за восемь почти лет до этого:-"твой час настал") - "вот срок настал. Крылами бьет беда, и каждый день обиды множит, и день придет - не станет и следа от ваших Пестумов, быть может! О, старый мир! пока ты не погиб, пока томишься мукой сладкой, остановись, премудрый, как Эдип, пред Сфинксом с древнею загадкой!"... (В одной этой фразе:-"Сфинкс с древнею загадкой"-опять-таки целое философское откровение, целые теории коренятся). "Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя, и обливаясь черной кровью, она глядит, глядит, глядит в тебя" (в Запад) "и с ненавистью и с любовью!... Да, так любить, как любит наша кровь, никто из вас давно не любит. Забыли вы, что в мире есть любовь, которая и жжет, и губит!". Дальше говорится о том, как мы любим все-"и сумрачный германский гений", и старую Галлию, и "лимонных рощ аромат", и "венецьянские прохлады"-да, мы берем это в себя, но не как синкретизм; мы, как долженствующие соединить Восток и Запад, мы, скифы, должны бережно вобрать в себя это все и положить не в мертвый музей, а в живой музей нашего сердца, нашего русского сознания. - "Придите к нам! От ужасов войны придите в мирные объятья! Пока не поздно-старый меч в ножны, товарищи! Мы станем-братья!". Да братья, братья; "товарищи" - это только начало... Але-ксандр Александрович теперь уже знает, что политическая революция,-"граждане"-сон пустой, она взывает к социальной; и социальная революция ("товарищи"!) - сон пустой, она взывает к духовной, к революции сознания. Если мы не исправим наших индивидуальных путей, если мы, реформируя экономику, не станем каждый "стезею"-какая же чертовская гримаса получается из всего этого!
