Виталий Бугров - О фантастике всерьез и с улыбкой
Но в конце концов - взбунтовался. Ускользнув от сторожа, которого предварительно напоил, Детуш с пистолетом в руке проник к мосье Ш., когда тот, сияющий и благодушный, с красным лицом и со спокойной совестью, как раз собирался сесть за стол. Выстрелом в живот Эмиль уложил его. После чего, явившись в полицию, без утайки поведал печальную свою историю.
Врачи-психиатры признали Детуша сумасшедшим. Его заперли в Шарантоне, знаменитом парижском сумасшедшем доме, и подвергли насильственному лечению холодным душем и смирительной рубашкой. А мосье Ш., которому врачи спасли жизнь, спустя несколько недель возобновил свои чудовищные пиршества. Естественно, и в Шарантоне Детуш не был освобожден от неосмотрительно подписанного им контракта...
Таково содержание коротенькой, на двадцать - тридцать страничек, фантастической повести, которая хотя и напоминает рассказ "Индекс Е-81", не могла быть написана Ильей Иосифовичем Варшавским. Просто потому, что появилась-то она поначалу на немецком языке4, причем появилась еще в прошлом веке, в 1884 году.
Автором "Проданного аппетита" был... Поль Лафарг. Близкий друг и ученик К. Маркса и Ф. Энгельса, "один из самых талантливых и глубоких распространителей идей марксизма", как назвал его В. И. Ленин в своей речи на похоронах П. Лафарга в 1911 году.
Приступая к "невыдуманной" истории бедолаги Детуша, Лафарг со скрытой улыбкой напоминает в предисловии, что "Шамиссо, Мэри Шелли, Гофман, Бальзак и недавно Безант и Рис сообщали аналогичные случаи". И дальше откровенно иронизирует: "Дело врачей собрать и сравнить эти исключительные факты, которые были установлены людьми, достойными доверия, изучить их и сопоставить с чудесами, о которых повествует религия и которые они (то есть ученые-медики.В. Б.) лишают их сверхъестественного характера..."
Припомнив хотя бы недавно переизданную у нас повесть Адальберта Шамиссо о Петере Шлемиле, продавшем свою тень, или "Шагреневую кожу" Бальзака, или знаменитого "Франкенштейна" Мэри Шелли, не трудно заметить, чем качественно отличается "Проданный аппетит" от фантастических произведений упомянутых Лафаргом писателей. Все они трактовали беды и несчастья своих героев в плане сугубо абстрактной морали. И Шлемиль, и творец Франкенштейна, и герой Бальзака сами виноваты в этих своих бедах и несчастьях: это противоречивая от века человеческая натура толкнула их на необдуманные поступки, повлекшие за собою гибельные последствия...
Убежденный марксист Лафарг, конечно же, зорче своих "коллег по фантастике". Неправедное общество, социальная система, основанная на эксплуатации человека человеком, - вот где корень зла, вот в чем заключена истинная первопричина страданий Эмиля Детуша. И, стало быть, нечего сетовать на изначальную "порочность" человеческой души, и, стало быть, бесплодны самые добрые пожелания абстрактных моралистов. Надо, стало быть, попросту изменить установившиеся общественные порядки - а справиться с этим может только пролетарская революция...
На заре современной социальной фантастики Поль Лафарг сумел разглядеть ее огромную разоблачительную силу. Талантливый памфлетист, он блестяще реализовал в "Проданном аппетите" возможности жанра. Не зря же лежащее сейчас передо мною дореволюционное русское издание этой фантастической повести, выпущенное прогрессивным петербургским книгоиздательством "Молот", приходится на грозный 1905 год...
Князь Ватерлоо с Верх-Исетского завода
"...Полдюжины бравых наполеоновских канониров удивились, когда неожиданно и любовно оседлал Владычин гладкий ствол пушки.
"Ватерлоо!" - подумал Роман.
- Эй, молодчик, зря ты сюда забрался, - рявкнул канонир с закоптелой рожей и банником в руках, - у нас не так много орудий, чтобы на них кататься верхом!
Владычин, побуждаемый не столь окриком, сколь жжением в некоторой области, плохо защищаемой брюками, соскочил с пушки, и через секунду из дула ее с веселым свистом вырвалось ядро.
Ватерлоо!
Неуклюжие ядра носились в воздухе, бухали ружья, падали люди, вообще все было очень похоже на настоящее сражение..."
Да, Ватерлоо... Именно сюда стремился и именно сюда попал на сконструированной им "машине времени" Роман Владычин, инженер-механик Верх-Исетского завода. Он всесторонне изучил по историческим документам эпоху наполеоновских войн и теперь является к французскому императору в поистине критический момент: не удавшийся "властелин мира" находится буквально на волоске от своего поражения под Ватерлоо.
В отличие от наполеоновских маршалов, Роман Владычин четко представляет себе (поскольку знает доподлинно!) расположение войск как самого Наполеона, так и готовящихся добить его союзников. ("Я из Америки. Спрыгнул со снизившегося монгольфьера, летящего сейчас в сторону англичан" - так объясняет он потом собственное появление, свой странный костюм и отменное знание обстановки. Объясняет вначале "рыжеватому" маршалу Даву, горько сожалеющему позже, что не пристрелил его тут же, а затем и "кандидату на Св. Елену"...)
Роман помогает-таки узурпатору избежать столь закономерного исторически поражения! Более того, с помощью Владычина Наполеон заново воссоздает империю. С восточной границей "по линии Штеттин - Берлин - Прага - Вена - Грац Триест", отодвинутой, впрочем, позднее за Венгрию и Трансильванию...
Странное впечатление производит эта новая империя. С одной стороны, здесь царит полнейшая диктатура узурпатора, популярность которого восстановлена неожиданным триумфом под Ватерлоо. С другой стороны, невиданными темпами развивается наука, подвигая вперед и технику. Инженер двадцатого века насадил в начале века девятнадцатого и железные дороги, и мартеновские печи, и швейные машины, и кинематограф, и велосипед. Озабочен Роман и развитием культуры в целом. В специальный воспитательный интернат, где делами заправляет "носатый чудак" Генрих Песталоцци, со всей Европы собраны дети и подростки, которым суждено в будущем прославить свои имена. ("Роман смеялся тихо и нежно, когда видел Гарибальди, возящегося с маленьким Бисмарком, Дарвина, играющего в шахматы с сосредоточенным Лессепсом, Белинского, Гюго, Гоголя, Мюссе, усердно трудящихся над учебником... Эти ребята одному делу отдадут свой разум и свой талант. Они помогут Роману осуществить грандиозный замысел, цель и смысл его жизни...")
Пересказанная вот так - сжато, почти без подробностей, - книга кажется всего лишь не очень смелой вариацией: много раньше, еще в 1889 году, Марк Твен отправил своего предприимчивого Янки модернизировать куда более седую древность! И у критиков, право же, были основания для того, чтобы записать "Бесцеремонного Романа" (так называлась эта действительно бесцеремонная книга, выпущенная в 1928 году издательством "Круг") в разряд чисто развлекательной литературы и вдосталь иронизировать над выходцем из XX века, который чтением "Средь шумного бала..." приводит5 в восторг самого... А. С. Пушкина!
И тем не менее роман этот - из числа книг, о которых небезынтересно и вспомнить.
И потому, что, вслед за "Янки..." М. Твена, роман этот открывает необозримый ныне поток произведений об отклонениях в развитии исторического процесса, вызванных действиями подобных Р. Владычину выходцев из будущего. (Уэллс в данном случае не совсем "в счет": он подарил фантастам "машину времени", но герой его - всего лишь пассивный созерцатель, крайне редко - да и то вынужденно - выходящий за рамки этого "амплуа".)
И главное, потому, что, не в пример многим произведениям нынешних фантастов (по бесцеремонности обращения с историей нередко оставляющих далеко позади фантастов прошлого), в основе "Бесцеремонного Романа" была заложена по-настоящему большая, общественно значимая мысль.
Личность и история, возможности личности в историческом процессе - эта проблема издавна волновала передовые умы человечества. Реалистически решить эту проблему смогло только революционное учение Маркса...
В. Гиршгорн, И. Келлер и Б. Липатов - авторы "Бесцеремонного Романа" решают эту проблему средствами фантастического романа. И, на мой взгляд, блестяще справляются с задачей: их "развлекательная" книга очень ненавязчиво и очень наглядно показывает, что единичная личность, даже незаурядная, даже вооруженная доскональнейшим знанием общечеловеческого опыта, все-таки остается той маленькой единицей, которой явно не под силу перекроить по-своему земную историю.
А ведь поначалу кажется, что Владычину удается все, в том числе и это!
Вот он, завоевав доверие Наполеона, становится "князем Ватерлоо", вторым человеком в Империи, авторитетным и могучим проводником новых, прогрессивных взглядов. Академия противится его планам реорганизации хозяйства страны? Что ж, "князь Ватерлоо" прибегает к системе домашних арестов и все-таки доказывает "академикам" свою правоту; они и сами, а конце концов, деятельно и увлеченно трудятся над воплощением в жизнь "его" проектов и замыслов!
