Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6488 ( № 46 2014)
Теги: Геннадий Старостенко , На Чёрной реке
На подвиг и жертвы
Валерий Кучер. Партизаны Брянского леса: какими они были. 1941-1943 годы. – М.: Возвращение, 2014. – 752 с.: ил. – 1000 экз.
Каждый город и деревня на Брянщине имеют свою партизанскую историю. Благодаря разнообразию ландшафта, множеству рек и болот эта земля хорошо укрывала партизан. Однако нет отдельной истории партизанских отрядов Брянщины, Орловщины, Смоленщины – всюду можно проследить общие закономерности, и именно такую цель ставит кандидат исторических наук Валерий Кучер. Для того чтобы понять общую картину, ему понадобилось увидеть отдельные лица, написать историю директоров сельских школ, врачей, заводских служащих, комсомольских работников, которые уходили в лес и создавали там вооружённые отряды.
Существование их было во всех смыслах очень трудным. Кучер пишет о "запутанном, противоречивом людском клубке Брянского леса, в котором многие партизаны переплелись со своими семьями, где блуждали, скрываясь от своих и врагов, «окруженцы" с надорванной и больной психикой, где в соседних с партизанскими стоянками деревнях жили полицаи и предатели из местных жителей». Он пишет о провокациях – как та, что случилась 2 января 1943 года, когда гитлеровцы согнали в район партизанских отрядов Выгоничского и Навлинского районов триста двадцать семей партизан, предварительно многих из них заразив сыпным тифом, держали людей без одежды и питания. Иногда семьи партизан специально засылались в лес для того, чтобы деморализовать отряды, уводить своих родных. Регулярно предпринимались фашистами карательные экспедиции. Уже этого хватило бы, чтобы сделать обстановку до крайности нер-
возной и подозрительной, а ведь были ещё и противоречия между партийным и боевым руководством, были постоянные перебои снабжения и голод, из-за которого партизанам большую часть времени приходилось тратить на поиски съестного, что зачастую обостряло их отношения с крестьянами[?]
Кучер не пытается создать идеальную историю героических партизан, но и не преуменьшает их подвиг и жертвенность. Его интересует и послевоенное отношение государства к партизанам; некоторых деятелей партизанского движения, которые угодили в опалу за «перегибы», он старается реабилитировать, показывая, что те были во многом заложниками крайне непростых обстоятельств.
Заключительный вывод таков: «Великая Отечественная война обнажила лучшие качества людей. В то же время война показала, что советское общество было пронизано глубокими противоречиями, которые нашли своё отражение в характере партизанского движения».
Теги: Валерий Кучер , Партизаны Брянского леса
Где начинается Лета?
Первые поэтические опыты Георгия Иванова ни в чём не выдавали гения. В общем дореволюционном поэтическом буйстве молодой эстет выглядел вполне заурядно. Его стихотворения были похожи на красивых кукол. В эти годы Иванов близок к акмеистическому кругу, испытывает сильное влияние Гумилёва. Однако нельзя не заметить и следы северянинских поэзооткровений. Конгломерат странный, но вполне допустимый в стилистической разноголосице 10-х годов прошлого века.
Во время Первой мировой войны Иванов выпускает сборник ура-патриотических стихотворений "Памятник славы". Порыв понятен, но для настоящего патриотизма Иванов был слишком поэтически заформализован, и книга получилась слабоватой. А вот далее Иванов начинает выписываться. Уже в сборнике «Вереск» появляется свежая интонация:
Мы скучали зимой, влюблялись весною,
Играли в теннис мы жарким летом...
Теперь летим под медной луною,
И осень правит кабриолетом.
Революция вынудила его эмигрировать. Первые годы на чужбине Георгий Иванов погрузился в поэтическую немоту эстетического снобизма. От него уже ничего не ждали[?] Но когда в 1931 году вышла книга «Розы», даже видавшие виды поэтоманы переглянулись. Перед искушённой и недоброжелательной читающей русскоязычной Францией предстал совсем другой Георгий Иванов. В «Розах» поражают единство интонационного тона и безупречный вкус. При предельном аскетизме средств поэт заглядывает в самую глубину своей внутренней эмиграции. Законы литературы, условности силлабо-тонической поэзии, так хорошо известные Иванову, перестают его волновать. Вернее, волнуют только до той степени, пока они не вступают в противоречие с какой-то внутренней струнной, с трудом нащупываемой правдой. Иванов почти отказывается от метафоры как от главной поэтической условности:
Перед тем как умереть,
Надо же глаза закрыть.
Перед тем как замолчать,
Надо же поговорить.
Как это ни парадоксально, в «Розах» стихи Иванова становятся более русскими, чем всё написанное на Родине. Его холодноватый аналитический ум не позволял ему распуститься в золотое ностальгическое нытьё, а вёл к высокой точности поэтического попадания.
Хорошо, что нет Царя.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.
Только жёлтая заря,
Только звёзды ледяные,
Только миллионы лет.
Ну что, господа моралисты, не по себе вам? Никак не вкладывается Иванов в концепцию потерянного монархического православного рая! Строчку «Хорошо, что Бога нет» не надо понимать как богохульство. Из стихотворного ряда следует совсем другая мысль. Хорошо, что Бога нет там, в России, или там, где была Россия. Только с этой утешительной мыслью можно избавиться от чувства раскаяния за бегство, только с этой мыслью можно не думать о возвращении. Нельзя вернуться туда, где ничего нет. Невозможно! Вот это настоящая поэтическая боль гордого и сильного человека. Простота изложения только подчёркивает её. А вторая часть стихотворения только подтверждает всё вышесказанное:
Хорошо - что никого,
Хорошо – что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.
В этом стихотворении содержится ключевой вывод русской литературы: если нет России, значит, нет ничего. А если нет ничего, то нет и создателя этого всего – Бога.
Но главное русское стихотворение в сборнике «Розы» всё же не это. Поэт Валерий Перелешин, живший после революции в Харбине, вспоминает, что русские пролили не одну слезу и выпили не один литр водки, декламируя ивановские строки:
Синеватое облако
(Холодок у виска)
Синеватое облако
И ещё облака...
И старинная яблоня
(Может быть, подождать?)
Простодушная яблоня
Зацветает опять.
Очень простое стихотворение. Что может быть проще? Но в этом перечислении облаков, в этой непринуждённости тона дышит такая неподдельная русская жизнь! Русская жизнь, отражённая в словах! Обилие скобок, что по большому счёту для русского стихосложения нехарактерно, создаёт второй план, план внутренних переживаний. Сделано это несколько нарочито, но в общем тоне оказывается единственным возможным приёмом. Эти скобки словно позволяют на несколько секунд задержать дыхание, перед тем как окончательно высказаться.
Задолго до всяких любителей центонности Иванов смело вводил в поэтические тексты цитаты. Сейчас это делается повсеместно. Но в отличие, к примеру, от Кушнера, поэта мастеровитого, но напрочь лишённого поэтического слуха, Иванов работал с цитатой крайне продуктивно. Это была действительно стилистическая игра. Используя цитату, Иванов впитывал в себя судьбу её источника:
Это звон бубенцов издалёка,
Это тройки широкий разбег,
Это чёрная музыка Блока
На сияющий падает снег.
Здесь переплетено всё: цитаты, имена, смыслы, Кусиков, Блок. Из этого переплетения рождается совсем другой стихотворный путь, и «чёрная музыка» становится скорее ивановской, чем блоковской. Да ведь и блоковской цитаты на самом деле нет, хотя этим святым для русских писателей именем пронизана вся стихотворная ткань.
Последние книги Иванова – явление уникальное в русской поэзии. Такого «непоэтичного» поэта в русской литературе ещё не было. Весь мир перевернулся вокруг. Войны разрушили всё мировое устройство. «Душа» Иванова ответила на это скромным, но весьма циничным кульбитом. Разочаровавшись во всём, Иванов не устаёт лишь от поэтического слова. Всё больше его манере письма становится свойственна дневниковость. Неслучайны в этом отношении названия последних двух книг – «Дневник» и «Посмертный дневник», да и написанный раньше «Портрет без сходства» тоже тяготеет к запечатлению мгновения, чем к любованию им.
