Нина Воронель - Мой Тель-Авив
Сказано же - Гомер, Мильтон и Пани... простите, Борхес. В Мильтоне, безусловно, слышится милиционер, в данном детективном случае - некий грядущий интерполицай, который вдруг возникнет из машины и снимет со стены висящее...».
И, наконец, из рецензии на 3-й том «Дорога на Сириус»:
«Но, чу - чего так жалостно поют под полом? Или ангельски - с колокольни?.. А это зовут нас в дорогу - на Сириус, к звездам, сквозь тернии серых буден, по сверкающему радужному мосту - увы, как выясняется, в последний путь... прямиком в подземелье Ордена "Дети Солнца" (дети-то они дети, только не солнца, а подземелья) - в логово, где ходят в балахонах, а Мастер очерчивает круг мечом, и лампочки летают, как гроб в "Вие"... И бродит фройляйн Юта - еще бы, зна-аем мы этих фройляйн да герров из штата Юта, Солт-Лейк-сити городок!.. Все они одним мирром (или серой?)...
Холод каменных плит крыльца, холодная каменная скамья церкви, ледяной пол колокольни: этот начальный могильный лед и конечный могильный пламень... "Огонь, которым мы все заканчиваем!" - как кричал Азазелло».
Ну закрутил Юдсон! Воистину, закрутил! Да мой ли это роман или это что-то другое, вполне божественное, а, впрочем, может, сатанинское – после такой рецензии уж я сама не знаю, где начала, где концы.
Меня могут упрекнуть, что я слишком много цитат из рецензии Юдсона привела, - что ж, они будут правы, цитат и впрямь много, но ведь до чего хороши! И где их кто-то после нас прочтет, если он книгу рецензий издать не пожелал? Вот я и решилась увековечить, на зло недоброжелателям. Моим, конечно, - как я уже говорила, у Юдсона недоброжелателей нет.
Через пару-другую подобных рецензий литературный наш народец сообразил, какая это ценность - получить на свои писания отзыв такого корифея. Выстроилась очередь молящих о милости, но наш герой не всем подает, а иногда как поддаст, так не знаешь, радоваться или плакать.
Вот отрывок из Юдсоновской стряпни в ответ на повесть Якова Шехтера «Торквемада из Реховота»:
«СОБЛАЗН, ИЛИ ЗИГМУНДИЗМ»"Чем дальше влез - тем слаще бес". (Гойская поговорка)
.. Так Шехтер и волочит по своей, безусловно, занимательной прозе этот унылый столб иудаизма. А ведь сама проза вовсе не о том, ведь все тот же Фрейд основательно переночевал в текстах Шехтера. Либидо льется, как из бидона. Сдерживаемые, мучительно стиснутые (словно прищемленные тестикулы), сознательно загоняемые вглубь подсознания страсти героев, не имеющие возможности мирно выплеснуться, эякулировав, - приводят к неврозам и комплексам...Редкие для русского слуха слова "Торквемада" и "Реховот", прочтенные по-еврейски, справа налево, дают дивный результат. "Торквемада" - "Адам Ев крот", то есть существуют множественные (пусть последовательно - не все сразу) Евы и Адам, который врывается, прорывает (здесь дуализм - речь как о земле, так и о дефлорации) их уютные мохнатые норки. А вот и слово "Реховот" - "то во хер"! Это, опять же, сплошной фрейдизм-зигмундизм: гордое восклицание, уведомление, похвала самца перед стайными и стройными, бродящими вокруг иешив и строек самками, истекающими соками...».
Я думаю, комментарии излишни, особенно если учесть, что Шехтер человек благочестивый – при кошере, кипе и таллите, - да к тому же и прозу свою подчиняющий благочестию. Трудно представить, что его порадовали охальные выдумки Юдсона, но деваться ему некуда – рецензия опубликована в 142 номере журнала «22», родном приюте и всех других юдсоновских хулиганств.
Для оценки качества этих литературных хулиганств я ввела специальную величину: плотность «Юдсонов», т.е. количество «Юдсонов» на страницу текста. Плотность Юдсонов весьма нерегулярна, иногда переваливает за сто, как в рецензии на «Полет Бабочки», иногда сокращается до десяти-двадцати, но эффект всегда неотразимый. Вот отрывок из поэмы, посвященной «Окнам», литературному приложению к газете «Вести»:
«Каждый четверг, с утра, отринув быт и абракадабрье бормотание автобусной биомассы (о, колено Даново и Эгедово!), я проезжаю пяток остановок, дабы купить "Окна". Нужно спешить, пока не расхватали добрые люди - есть, есть еще не один человек, который отныне стал четвергом! ... "Окна" ныне заныканы, сверкающие гранями - пища духа в чистом виде, и открывашки не надо - да в присест, да с потрошками! А мы смиренно, наглотавшись иных пустот, соглашаемся - совсем другие изданья потеряли стыд, одичали, осточертел газетный гепатит, жуем в печали, стал скучен вечный путь плоти, лучше сбить плот и плыть туда, где интеллект, как Гек и негр Джим - к томам подшитых культурных пластов... В их мел и карсты... Уходят "Окна" в плаванье и светят маяком!.»
А вслед за комплиментами, на которые Юдсон большой мастер, идет нечто неожиданное и весьма интересное:
«Так и наши "Окна" - отворишь по четвергам - и вглядываешься в бездну. Сколько всего! О добре и зле, о среде обитания... Сей непростой конвейер не знает простоя. Иногда я думаю - может, это не у них конвейер, а это мы, читатели, ползем по движущейся газетной ленте, а "Окна" на нас смотрят, изучают? Проявляя внимание к нашим слабостям и страстям…».
Вот и проговорился, подсознание выболтало тайну – это ведь у него конвейер, а мы ползем по движущейся ленте, и он нас изучает, проявляя внимание к нашим слабостям и страстям.. Потому его все любят – за особое понимание и внимание к нашим слабостям и страстям. Пока мы теряем бдительность, он наблюдает за нами своим третьим глазом, спрятанным то ли в ботинке, то ли где-то еще под одеждой!
Но Юдсон пишет не только рецензии. Не говоря уже о знаменитой «Лестнице на шкаф», - ее все знают, хочу процитировать несколько абзацев из повести «Регистрация» – можно ли назвать эту штуковину повестью, не уверена, но не придумано еще слово для определения текста с такой концентрацией «Юдсонов»:
Сюжет прост: автор прилетает в Москву из Тель-Авива в гости к брату и узнает, что ему необходимо зарегистрироваться. Сюжет у Юдсона не составляет сути, суть слагается из юдсоновской чертовщины словесных игр, слова живут своей жизнью. – они сплетаются в танцах, перестраиваются в акробатических номерах, вступают друг с другом в бой и опадают хлопьями над полем сражения.
Главное – не приключения автора, а необыкновенные приключения слов.
Все начинается с прилета в Москву.
«У отлетающей души - глаза хрустально хороши!
Сели, поели, прилетели. "Наш лайнер совершил посадку в аэропорту Внукодедово… Температура за бортом… Местное время - третья стража, первый обход. День от бани второй, шестое августа по-старому, Преображение Господне. Ох, батюшки, простите, еще - дождь хлещет…
Дождь августейший, летний, сколько зим! Хорошо взойдут грибы. А вот сено подмочит: уж не валяться в скирдах, не мять киприд!
Через низкий люк в хвостовой части, волоча сумку и почесывая собственную затекшую, засидевшуюся в полете хвостовую часть, спустился по шаткому наклонному трапу на мокрые бетонные плиты. Ступил на русскую землю опосля разлуки - эх, Негорелое! Беляево, Чертаново, Неурожайка тож… Вот я уже и за шеломянем, в смысле - за чертополохом, как рубал атаман Краснов. Здравствуй, нос красный! Добрался. Матерь моя Божья, Елизавета Смердящая, это ж я, твой сын полка, Ваня, тьфу… Мишка Юдсолнцев, спьянца заплетаюсь малешко»
Все попытки зарегистрироваться кончаются ничем – не хотят нашего Юдсона регистрировать, ни за какие блага. С горя отправился он на стадион, футбол смотреть.
«Вокруг плебс хрустит чипсами, сосет из лапы пиво, щурится на зрелище, довольно разевая пасть. Речь, конечно, окрашена лексически - как будто лекстрические лампочки цветной гирляндой над клубом перед Рождеством. Орут на судью: "Свисти в свой уд, он тоже с дыркой!". Но вообще на поле смотрят мало, не для того собрались - талдычат о высоком, о наболевшем - что пра-альна Кесарь олигархов прессует. День первый, думал я. И был вечер, и было быдло - евразиатчина, красные арапы, сон красного петуха в красном тереме, детство, годы, жизнь багрового острова. Из предложенных даров народ выбирает с юношеских нарымов знакомое - нары, норму, пайку. Это его уютный, накатанный этапами мир. Лагпункт всеблаг, а кум не критикуем. Так думал я, мудр и печален.
Россия, осень, ахинея...».
Но Россия оказалась Россией, без всякой ахинеи – налетели на нашего незарегистрированного бедняжку всадники с кистенями, и пришел бы конец израильскому гостю, если бы не умел он быстро бегать. Он и припустил:
«...бежал я булыжниками Большой Ордынки. В голове виденья мелькали, звуки подпрыгивали: "Вперед, двуногое без перьев! Поет нам ангел на мосту - там, за рекой, в тени деревьев, под сенью девушек в цвету!"
