Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №9 (2002)
А за плечом в кошелке — повилика.
Повеяло вдруг древностью великой,
Когда взглянула на меня она.
Я тихо встал.
Отвесил ей поклон,
Она, слегка седые вскинув брови:
— Несу траву теленку и корове,
Вот жду сынка,
Подумала, что он... —
Пошла она, не замедляя шаг,
В негромкое село свое степное.
Но слышатся и слышатся в ушах
Ее шаги,
Тяжелые от зноя.
Иду ей вслед,
Мой новенький портфель
Заигрывает с солнышком полдневным.
И привязалась дума,
Словно шмель,
О женщине с ее заботой древней —
О сыне, о корове, о телке...
И я скажу словами очевидца:
— От матерей живущим вдалеке,
Нам это и ночами не приснится!.. —
День ликовал на всем моем пути.
Был мир овсяный под лучами шелков...
А я всего лишь видел впереди
Ее — простую женщину с кошелкой...
1974
ПАМЯТИ БОРИСА РУЧЬЕВА
Гляжу на могильные плиты.
И все же не верю в беду!..
Бывало, приеду в Магнитку,
К Борису Ручьеву приду.
Откроет он дверь. По привычке
Спокойно продумает речь.
В любом разговоре обычном
Любил цену слова беречь.
Он брал свою кровную книгу.
...Я знаю стихи наизусть,
Но снова таинственным мигом
Душа моя полнится пусть!
Глядел я на смуглые руки,
Их жесту спокойному рад.
...Как смог пронести через муки
Ты свой голубеющий взгляд?!
Как смог ты с индустрией спеться,
Сбрататься с Магнитной горой...
Как смог ты
Ранимое сердце
Высоко поднять,
Как герой.
Я знаю,
Мы все не из стали,
И всех поджидает черед...
Но слышу —
Твоими устами
Магнитка,
Россия поет!
1974
ПАМЯТНЫЕ ВЕРСТЫ
От Смоленска до Брянска
Путь наш лег по весне.
По могиле по братской
Здесь на каждой версте.
Дышат дали устало,
Тает радушно снег...
На литых пьедесталах
Пушки — дулами вверх.
И бежит наш автобус
Дням обугленным вслед, —
В бесконечную пропасть
Жерлов пушек
И бед...
Вдруг слова,
Словно порох:
— Здесь сражался наш полк. —
И товарищ к шоферу:
— Тормозни-ка, браток?! —
И сошел по ступеням.
За чертой большака,
Опустясь на колени,
Землю взвесил в руках...
Завязал он в платочек
С украинской каймой
Той землицы комочек,
Видно, детям
Домой...
А над пашнею грустно
Плыл весенний туман.
Я налил белорусу
Горькой водки стакан.
Вновь бежал наш автобус
Дням обугленным вслед, —
В бесконечную пропасть
Жерлов пушек
И бед...
1969
ЖЕЛАНИЕ
В. Сорокину
За какими делами захватит
Час последний в дороге меня?
Я б хотел умереть на закате,
На руках догоревшего дня.
Я с рожденья не верю в беспечность.
И за это под шум деревень
Впереди будет — тихая вечность,
Позади — голубеющий день...
Вам на память оставлю заботы,
Я не шел от забот стороной.
И покой на земле заработал —
День последний остался за мной!
И за мной — отшумевшие травы
И железных цехов голоса...
А во мне эту вечную славу
Приютили душа и глаза.
Приютили, взрастили, согрели
Всем, чем мы и горды и сильны...
И вплели в полуночные трели
Соловьиной сквозной тишины.
По дорогам нетореным,
Тряским
Из-под рук моих песня и труд
Далеко уходили,
Как сказки,
И как сказки со мной уйдут!..
1974
Юлий Квицинский • Отступник (Наш современник N9 2002)
Юлий Квицинский
ОТСТУПНИК
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ
Уважаемый читатель!
Эта книга — продолжение рассказа, начатого “Искариотом” и “Генералом Власовым”. Часть событий книги я наблюдал со стороны, в другой части участвовал сам, о третьей — читал или слышал от других, а четвертой, скорее всего, не было, хотя она могла бы и быть, исходя из логики времени и состояния умов современников.
Эта книга только называется “Отступник”. На самом деле, она ни о ком конкретно. Она — о чем. Об отступничестве и извивах души человеческой. Об извечной теме предательства — многоликого, великого и мелкого, бытового и возвышенного, индивидуального и коллективного. Предательство как зло или как неизбежный спутник и двигатель человеческой истории? Завещание Иуды Искариота, на протяжении тысячелетий развращающее потомков? Или неизбывное проявление столь присущей человеческой сути подлости, которая рождает все новых ее мастеров и выразителей? Кто знает? Известно лишь, что всякий раз каждому воздается по заслугам и повторяется бессмертная притча об Иуде вновь и вновь. Всему время и случай. И нет ничего нового под солнцем.
Читатель, или всяк начинающий свое дело, или просто живущий, знай и помни об этом.
Ничего большего я сказать не хотел. Как рекомендовала однажды Анна Ахматова, если ты, идя по улице, слышишь, как кто-то кричит: “Дурак!”, необязательно оборачиваться. Советую то же самое и читателю моей книги. Она в той же мере относится к тебе, как и ко многим, многим другим.
Автор
ПРОЛОГ
В Москве было темно, грустно и холодно. Над городом висела серая туманная мгла, под ногами хрустел мокрый скользкий лед, который упорно не хотел таять, несмотря на плюсовую температуру. Надрывно каркали вороны, то ли выражая свою неприязнь к разношерстной толпе, текшей по скользким улицам к Белорусскому вокзалу, то ли утверждая свое превосходство над прочей живностью в лице мышей, крыс, воробьев, бездомных собак, кошек и бомжей, копошащихся в контейнерах с мусором в поисках пищи.
Ворон в Москве за последние годы становилось все больше. Вели они себя важно и нагло. Многие в этом засилье ворон усматривали знак. Не зря, мол, птица эта Москву облюбовала. Падалью от Престольной тянет. Жрут и расклевывают вместе с новыми русскими то, что осталось еще от тысячелетней России. Потом и те, и другие разбегутся, разлетятся, оставив после себя пустоту. Сбудется проклятье игуменьи, что предупреждала храм Христа Спасителя не ставить на том же месте. Однако же поставили.
Андрей глядел через сгущающиеся сумерки и туманную изморось вниз с шестого этажа на ворон, на хорошо упакованных дам, прогуливающих собак в обширном прямоугольном дворе. Двор этот и дом были знамениты. В последние годы Советского Союза щедро селил сюда председатель Моссовета Промыслов последних представителей советской элиты. С балкона одной из квартир этого же дома кричал потом на весь двор “Виват, Россия!” в день своего избрания подгулявший президент РСФСР.
С тех пор смешались на лестничных клетках дома вчерашние и сегодняшние и жили в странном симбиозе, как бы гарантируя своей близостью друг к другу физическую неприкосновенность. Ни красные, ни белые мирного сожительства не нарушали. Несмотря на всю взаимную неприязнь, комфортность сосуществования под крышей номенклатурного дома перевешивала силу обид и эмоций, побуждала к взаимной вежливости и даже дружелюбию на личном и семейном уровне.
В дальнем конце двора Андрей увидел бывшего заведующего отделом ЦК, мирно беседовавшего с яростным антикоммунистом из президентской администрации. Дочка хозяина квартиры, где он находился, садилась в роскошный “Мерседес”, присланный за ней кем-то из крутых бизнесменов. В заставленной полками с книгами и украшенной восточными коврами комнате работал телевизор. Лились звуки траурного марша. На экране мелькали лица лидеров демократической России: зло вздернув подбородок, глядел в камеры рыжий Чубайс, воровато постреливал глазами кудрявый цыганоподобный Немцов, развесил толстые губы застывший в скорбной позе Гайдар, набычившись, держался за микрофон седой Черномырдин, несколько поодаль беспомощно щурился за толстыми стеклами очков Шохин. Мелькали лица каких-то одетых в хорошие костюмы безымянных господ, судя по всему, членов российского правительства. Ввиду частых перемен его состава Андрей их не знал, утешая себя тем, что не знали их и не интересовались ими большинство людей в Москве и России. Ну, прислало правительство на похороны каких-то своих дежурных членов. Не все ли равно, кого? Правительство сочувствует вместе с Чубайсом, Немцовым. Скорбит по должности. Так надо.
