Газета Литературка - Литературная Газета 6241 (37 2009)
Русская интеллигенция, будучи в силу особенностей российской истории глубоко пропитанной идеологическим сознанием, до 1917 года была достаточно интеллигентна, чтобы в этом диагнозе присущей ей (и только ей!) болезни никому не признаваться. Равно как и советская, которая, присягая марксизму, как заклинание повторяла, например, формулу "общественное бытие определяет сознание". Но при этом старательно обходила указание Маркса на то, что философия наряду с религией, моралью, политикой и правом является разновидностью идеологии как ненаучного, по отношению к науке ложного, сознания.
Советская интеллигенция, приспособив научные взгляды Маркса (а также Энгельса и Ленина) под себя, собственное, от государства зависимое положение и под свои, определяемые достигнутым уровнем образования и способностью к самообразованию теоретические вкусы, произвела на свет идеологию убогого, догматически-спекулятивного марксизма-ленинизма. Составной частью этого её детища была объявлена марксистско-ленинская философия.
Постсоветский интеллигент-идеолог - генетический наследник русской и советской интеллигенции. Неинтеллигентно отвернувшись от так и не усвоенного в прошлом и настоящем марксизма, он по-прежнему ищет решения вечных вопросов, философствует о самом себе как интеллигенции и порой впадает в богоискательство. Оказавшись в соответствии со статьёй 13 Конституции РФ без государственной идеологии, чем в СССР был марксизм-ленинизм, он, отдавая дань политической моде, услужливо предлагает властям предержащим то одну, то другую национальную идею. Ибо это его хлеб, залог его востребованности властью и обретения самого себя как "ума и совести" своего народа. Народа, которого интеллигенция никогда не знала, не понимала и который что во времена народников, что теперь как "народ" существует только в сознании интеллигента-идеолога.
В начале 90-х годов, когда у нас почти все наперебой пели псалмы народовластию, стремящийся, как всякий большой писатель, к точности слов Фазиль Искандер мудро заметил, что "народ" - понятие мифическое, за которым всем и всегда необходимо видеть живущее по-разному и потому воспринимающее жизнь всегда по-своему население.
Народ в действительности состоит из разношёрстного - разнополого и разновозрастного, по-разному одетого, обутого и накормленного, по-разному не только думающего, но и чувствующего, переживающего - конгломерата живых людей, населяющих свою, ставшую для них Родиной территорию и объединённых экономически через ведущееся ими совместно народное хозяйство. Какая-то (до сих пор так и не найденная) часть этого населения составляет "интеллигенцию" - понятие столь же мифическое, как и "народ".
Значением слова "интеллигенция" у нас, конечно, мучился не народ, который пахал, сеял, собирал урожай, опускался в забой за углём и рудой или варил сталь. Мучились те, которые, понимая, что они не "народ" в отличие от интеллигентных учителей, врачей, естествоиспытателей или инженеров, избрали для себя профессией быть "умом" (а заодно и "совестью") своего народа и своей эпохи. Именно такие люди в первую очередь представляют собой тип интеллигента-идеолога.
Именно эти "мученики", добровольно рекрутируемые, в основном из тех, кто посвятил себя идеологическому осмыслению общества и его нравов, вынуждены постоянно - как вчера, так и сегодня - искать теоретические объяснения для оправдания собственного интеллигентского существования. По этой причине они в первую очередь заняты идентификацией себя в качестве "интеллектуальной элиты" общества, что затем позволяет им заняться проблемами жизни народа.
Общественная наука как наука вообще возможна только на основе точных теоретических представлений об экономической жизни общества, без знания той материалистической связи, на основе которой происходит социально-групповое структурирование общества и которую нужно устанавливать, повторим вслед за Марксом, в "каждом отдельном случае". Без знания этой связи, её учёта при анализе социума социология легко превращается в идеологию.
Если всякий человек науки, для которого "истина дороже, чем друг Платон", служит обществу, человечеству, то социолог-идеолог, равно как политолог-идеолог, служат существующей власти, на содержании которой они находятся.
Дорога к науке об обществе кроме окружающих учёного, как и каждого человека, идеологических дебрей - от религии и морали до философии и обещаний политиков - затруднена ещё тем, что на пути исследователя-обществоведа стоит государство, которое, будучи "первой идеологической силой" (Энгельс), часто и охотно для достижения политических задач использует идеологию. Применяемые государством идеологические скрепы на какое-то время психологически могут объединить разношёрстное население страны и помочь в решении насущных, тактических задач, но одновременно они, как правило, мешают прямо и честно говорить об ошибках стратегического характера.
В отличие от нашей интеллигенции образованные и, главное, лишённые болезненного самомнения англичане не стали заниматься самокопанием и мучиться поисками определения самих себя в качестве intelligentsia. Серьёзность своего "независимого мышления" подданные английской короны (как правило, материалисты, которые пусть не осознанно, а стихийно признавали независимость материи от сознания) не раз демонстрировали общепризнанными успехами в естествознании, технике, увеличении материальной мощи своей страны и, что особенно важно, в становлении экономической науки. Науки, приведшей человечество в лице Маркса к материалистическому пониманию истории человечества в целом.
Наша идеологически образованная интеллигенция пытливому взгляду на окружающий её мир предпочла взгляд на саму себя. Она настойчиво из полюбившегося ей слова творила понятие.
Запретить идеологу быть идеологом, как и верующему быть верующим, нельзя. Какой-либо идеолог, не имея определённых обязанностей и конкретных, обществу нужных целей, всё равно будет мучиться самоопределением в качестве интеллигента. Только почему всё это должно происходить под знаменем науки и почему общество через бюджет государства должно оплачивать дальнейшие "мучения" идеологов по "интеллигенции"?
Вадим МУХАЧЁВ
Рубрику ведёт доктор философских наук Валентин ТОЛСТЫХ
Вылезти из саркофага
ВЕХИ-2009
Интеллигенция в своей духовной работе разделяется на два типа: одна всеми силами стремится сохранить старый мир, основанный на частной собственности, а другая - разрушить его.
Вторая половина XIX века прошла как нельзя более успешно для старого мира. Он был на крутом подъёме, и ничто не предвещало исторической бури. Крупные европейские государства позволяли себе иметь многочисленные колонии, устраивать небольшие войны и легко подавлять протесты тех, кто с таким ходом истории был не согласен. Это было благостное время для интеллигенции. Далеко не случайно, что именно XIX век стал временем создания классической музыки, философии, литературы, науки.
И вдруг всё как-то пошло не по социальной науке, которую целое столетие в разных формах культивировала интеллигенция. Пошло даже вопреки здравому смыслу, на который многие политики тоже всё ещё надеялись. И не только буржуазному здравому смыслу, которым всегда гордилась и гордится буржуазия, а и здравому смыслу марксистов, которые в течение десятилетий тщательно конструировали образ будущего общества и замеряли возможности революции в каждой из европейских стран.
Все исторические вехи смешались, и вперёд в историческом творчестве стала вырываться страна, которая до того, как считали на Западе, плелась в хвосте мирового развития.
При чтении современных текстов о революции возникает даже ощущение, что Октябрьская революция произошла только вчера, а не многие десятилетия назад. Её обвиняют во всех современных бедах, для чего и сама революция рисуется как следствие заговора большевиков и бунта черни.
И во всём, что произошло трагического в судьбе нашей страны, винится революция, всё объявляется её следствием. В том числе и сталинский террор, и нападение Гитлера на СССР, и даже распад Российского государства в виде СССР.
По этой причине западная элита никогда не примет российскую элиту, в том числе интеллигенцию, как себе равную. Ибо в России был совершён тот первоначальный исторический грех, который никогда не забывается и не прощается. Точно так же, как грех Адама и Евы.
И как бы современная российская интеллигенция ни стремилась преодолеть это западное неприятие нашей элиты, показывая себя даже в большей степени западной, чем сама западная, всё равно ей не разрушить Великую Китайскую стену, которую возвела история. Разумеется, для кого-то эта стена является проклятием. Но для большей части человечества она остаётся единственной надеждой на то, что социальная справедливость в мире может восторжествовать.
