Виктор Криворотов - Русский путь
Подобный слой маргинализованных в той или иной степени людей не только питательная среда цезаристских настроений. Из него, по сложившейся традиции, рекрутируются кадры для административной карьеры, поскольку для этих людей, более, чем средних в профессиональном отношении, путь профессиональной карьеры практически закрыт.
Опора власти на маргинальные слои имеет давние традиции. Еще во времена гражданской войны их представители (плохо орабоченные крестьяне) главенствовали в городе и в деревне. Тип отношений, складывающийся между ними и управляющей элитой, уже нами описан (патриархальная эксплуатация, соединенная с социальной защищенностью), и он же характерен для древних восточных обществ, где в системе воспроизводства профессионалов мастер патронирует подмастерьев.
Однако главная фигура классической корпорации не маргинальные элементы, а крепкие мастера–профессионалы среднего уровня. Патронаж не свойствен общественным образованиям, имеющим государственность, и представляет собой древнейший пласт отношений в догосударственных образованиях, что подтверждает нашу мысль о движении тоталитаризма в глубь истории.
Корпорация — древнейшая форма человеческого объединения. Такими были охотничьи коллективы до образования парной семьи. Своего рода корпорациями являлись семья и род, обеспечивавшие процесс воспроизводства людей.
Корпоративное общество, в котором интересы производства подавляют интерес воспроизводства самого человека, создает условия, в которых работающий во все большей степени не способен обеспечить нормальное воспитание детей, испытывает глубокий кризис, проявляющийся в резком падении статуса работающих вне дома и семьи, — прежде всего мужчин. Мужская часть населения, утрачивая традиционные роли отцов семейства, обеспечивающих хлебом насущным семью и детей, ощущая неполноценность, проявляет агрессивность, страдает неврозами. Отсюда — алкоголизм и, как следствие, распад семей, ослабление связей с корпорацией, дающей социальный статус, прогрессирующая маргинализация населения и снижение престижности всякой работы вообще.
Эти грозные процессы на протяжении четверти века набирают все более опасные обороты в советском обществе. Годы массовых репрессий сформировали уголовную романтику «зоны», «паханов», «авторитетов», «воров в законе», создали своего рода контркультуру, которая захватила не только молодежь (подростковые банды), но и значительную часть взрослого населения.
В условиях массированного разрушения семейно–родовых структур общество возвращается к примитивнейшей форме человеческой организации — к корпорациям в форме банд современных первобытных охотников («люберы», «моталки»), обладающих характерным, давно известным, как сказали бы этнографы, «узнаваемым» видом… В промышленных городах СССР определенная социализация маргиналов обеспечивается порой элементарной связью с местом работы, где лишь в течение рабочего дня они не представляют угрозы для общества. Но что же грядет завтра, когда поток этих людей, занимающихся, по сути, малопродуктивной, а во многих случаях просто и ненужной обществу деятельностью, вольется в ряды безработных?
На этом фоне особое место занимают управляющие. Управленцы–бюрократы являются в этой системе отдельным правящим сословием, и естественна их неудовлетворенность тем, что происходит сегодня, когда недовольство, осознанное или неосознанное, связанное с ослаблением их влияния, потребностью пересмотреть отношения между бюрократией и маргинализующимися слоями, вырывается наружу. На наш взгляд, это главный дестабилизирующий фактор перестройки, чреватый самыми непредсказуемыми последствиями для общества.
Корпоративному государству соответствует и особая идеология. Неверно представлять идеологию в виде тех или иных теоретических схем и догм. Функция идеологии предельно прагматична — научить человека видеть мир, ориентируясь в нем, направить его и, что самое главное, придать его жизни смысл. Смысл этот возникает тогда и только тогда, когда человек, делая то, что и он сам, и другие считают важным и нужным, знает, что эту важность и нужность его деятельности непрерывно подтверждают жизнь, реальность. Последняя же, как известно, ставит очень неприятные вопросы перед идеологией, что и составляет, собственно говоря, стержневой для человеческой личности процесс смыслообразования и осмысливания. Принцип тут прост: моя деятельность реализует ценности, а ценности, реализуемые мной, подтверждаются, в свою очередь, жизнью. Толстой и Достоевский блестяще доказали, что смысл в жизни не просто наличествует, а что он обретается в практической деятельности, направленной на воспроизводство самой жизни. Человеческая патология обессмысливает жизнь. Деятельность ради поисков смысла жизни приводит к распаду личности и даже к самоубийству.
В просторечии внутреннюю деидеологизацию называют «утратой ориентиров», и это ассоциируется с глубоко несчастным сознанием, которое «не знает, зачем оно», не знает, что ему делать, и вследствие этого деградирует. Наиболее разрушительный характер этот процесс приобретает для личности примитивной, архаичной. В такой ситуации неординарная личность еще как–то способна выжить, постепенно «прибиваясь» к новым ценностям, творчески' переосмысливая их. Она даже способна растянуть этот процесс до исхода жизни, бесконечно обманывая себя в целях самосохранения. Что же касается натур, скажем так, простых, то если им не протянуть руку, они практически обречены и погибают, убивая себя алкоголем, наркотиками. Самоубийство — последствия того же ряда.
Характер бедствия приобретает эта ситуация для племен примитивных, которые волею судеб выброшены в современную цивилизацию, где традиционные ценности немедленно обессмысливаются, а новые не могут образоваться, ибо требуют «встраивания» в реальную жизнь современного общества. Представители этих племен просто вымирают, спиваются, убивая себя в кратчайший исторический срок.
Способность создавать собственную внутреннюю идеологию дана не многим и, в основном, только высокоразвитым натурам, хотя им тоже приходится чрезвычайно трудно. Потому–то развитое общество тиражирует и предлагает те ценности, стандарты, формы понимания и видения мира, которые, с одной стороны, пригодны для всех, а с другой — восходят к какой–то одной базовой модели, гарантирующей их стыковку и неантагонистичность. Именно это служит взаимопониманию всех членов общества, прививает способность к совместной деятельности.
Одной из базовых идеологических систем современности является то, что мы называем буржуазной идеологией. В целом она представляет собой идеологическую конструкцию, направленную на жизнь в том мире, в котором существуют, развиваясь, правовое общество и товарный рынок. Два этих фактора определяют общую систему ценностей для всех членов общества. Среди этих ценностей — возможность отстаивать свои права и одновременно уважение к правам другого, уважение к закону, правовое разрешение конфликтных ситуаций. Доведенное до рефлекса уважение к собственности (чужой и своей), представление о природных правах человека, включая право на собственность, право на демократическое избрание власть имущих — все это, как показывает исторический опыт многих столетий, придавало смысл жизни индивидууму правового общества, а значит, подталкивало его на необходимые для жизни этого общества действия, формируя соответствующие интересы и установки. Нетрудно понять, что именно право неотчуждаемой собственности, передачи ее по наследству, сакраментальное «частная собственность священна и неприкосновенна» играют в этой системе ключевую роль с точки зрения мотиваций, обеспечивающих функционирование и развитие товарного рынка.
В нашей же стране веками существовала иная идеологическая система, сформированная для жизни в обществе в рамках общинной собственности и всевластия государства во всех сферах. Главная ценность этой системы — палладизм («жертвенность»), то есть установка личности на действия не ради себя, а ради других, вплоть до принесения в жертву обществу и своих интересов, и даже самой жизни. При этом, безусловно, превалировали интересы групповые над личными, а государственные — над групповыми. Слово «интерес» здесь существенно дезориентирует, поскольку в классическом варианте такой психологии личность о своих интересах просто и не подозревает, ибо отождествляет себя с коллективом или даже с государством. Что касается интереса государственного, то им автоматически является то, что в облатке государственной воли навязывается сверху.
Существует и непримитивный вариант подобной жертвенной психологии, когда личность, осознавая свой интерес, бескорыстно, из любви к себе подобным действительно отказывается от него в пользу других. Однако идеологическая система в большинстве случаев создает такую форму психологии, в которой личный интерес постоянно подавляется как соответствующими нравственно–моральными ограничениями, так и боязнью общественного осуждения, а во многих случаях и просто уголовным законодательством. Естественно, такая идеологическая система абсолютно не приспособлена к существованию в рамках правового общества и товарного рынка, ведь общественная мораль в лучшем случае лишь допускает неравенство, но никогда не будет его поощрять. Выравнивание доходов, а в крайних случаях элементарная уравниловка — прямое следствие подобной установки. Раз наживаться безнравственно и никто нигде не утверждает обратное, раз мораль в глазах архаичного сознания всегда выше права и закона, то для него же правовое общество не что иное, как поощрение преступности и безнравственности, иезуитское изобретение уголовных и других групп, которые, апеллируя к закону, обеспечивают себе свободу деятельности, а попросту развязывают руки. Примерам несть числа: тут и представление, что все кооператоры «воруют», «отмывают» награбленные у государства деньги, что за всем этим стоят интересы мафии и так далее…
