Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты
При описании бесчинств павианов („приставали к побелевшей от ужаса женщине, прижавшейся к стене“) Авторы находят более образные слова: не „прижавшейся к стене“, а „обмершей в подъезде“.
Авторы описывают реакцию местных жителей на неуспешные действия отряда самообороны по отражению павианов: „Женщины в окнах оскорбительно захохотали“, а позже подправляют: не „оскорбительно“, а „издевательски“.
Карнизы и водосточные трубы, „усеянные“ беснующимися павианами. Авторы правят: не „усеянные“, а „облепленные“.
Голова Давыдова сначала описывается как „волосатая“, правится на „патлатая“.
Отто Фрижа: определение „чахоточный“ исправлено на „маленький тощий“. Дональд: „холодноватый“ — на „язвительный“.
На рассказ Воронина о металлургическом комбинате в Череповце Давыдов реагирует: „Значит, и до Череповца добрались?“ Правя, Авторы усиливают негативность этой реакции: „И его, значит, в оборот тоже взяли…“
Вспомнив о бабах, Давыдов в черновике „покрутил носом“. Исправляется на „пошевелил бородой“.
О Сельме, увидев ее второй раз, Воронин думает: „Черты лица ее были скорее неправильны и грубоваты“. Авторы правят: „Лицо у нее было скорее неправильное и грубоватое даже…“ А вот описание ее ног („Они были длинные, гладкие, твердые“ и т. д.), которое в черновике находилось в этом месте (когда Сельма пришла к Андрею попросить сигарету), Авторы переносят ближе к началу — во время первого появления в романе Сельмы, когда ее, новенькую, привел ночью Кэнси. Описывая Сельму словами Андрея, Авторы позволяют себе в черновике: „…блядь и блядь…“, но потом правят: „…сучка и сучка…“ И позже в тексте нецензурное слово правится Авторами на „шлюху“.
Показывая Воронину транзистор, Сельма говорит: „На всех диапазонах один треск и вой, никакой музыки нет“. Авторы добавляют Сельме речевую характеристику: вместо „никакой музыки нет“ — „никакого кайфа“.
Высказанная Сельмой мысль об очеловечивании павианов кажется Воронину „не лишенной какого-то смысла“. Рядом идут „мысль“ и „смысл“, и Авторы заменяют „смысла“ на „рационального зерна“.
На вопрос Изи, что является целью руководства, Андрей отвечает: „Всеобщее благо, порядок, создание максимально благоприятных условий для работы…“ Правя черновик, Авторы заменяют „максимально благоприятных“ на „оптимальных“ и „работы“ на „движения вперед“.
О варианте изгнания павианов Изя заявляет: „…силенок не хватит“. Потом Авторы находят более точное: „…кишка тонка…“ О варианте сокрытия существования павианов Изя говорит: „Их слишком много, а правительство у нас пока, слава богу, не диктаторское“. Вторую половину фразы Авторы правят: „…а правление у нас пока еще до отвращения демократическое“. Павианов, заполнивших Город, Изя вначале называет „банды“, затем — „стада и шайки“. Кацман изображает восхищение, вначале „высоко задирая брови“, позже Авторы находят более точное: „…ударяя кулаком в ладонь“.
При общении с Гофштаттером Отто Фрижа „счастливо сиял“, затем Авторы находят более точное (ибо, как выясняется дальше из его рассказа, радоваться ему особенно было нечего): „…не переставал улыбаться…“ Сам же Гофштаттер просит передать Гейгеру, что он ему оставит немного свинины, „килограммчика три“. Уважительность полусумасшедшего немца к соотечественнику не соответствует уменьшительному „килограммчика“, и Авторы правят на „килограмма три“. О Гоффштаттере упоминается, что он смертельно боится „китайцев, японцев и негров“, потом Авторы заменяют японцев на арабов.
Давыдов привозит Воронину „два здоровенных рогожных мешка“ с картофелем. „Здоровенных“ правится на „тучных“.
Во время стилистической правки черновика Авторы иногда приводят просторечные выражения к литературным нормам. К примеру, вместо „навстречу ему выперся Изя“ — „в дверях его перехватил Изя“. Но в речи персонажей просторечия стараются оставлять: Давыдов не понимает слово „кальмары“ и говорит „камары“ (потом, уже в изданиях, тщательный корректор правит на „кальмаров“, но Авторы возвращают к исходному — „камаров“).
Изино восхищение („Любопытная вещь!“) Авторы заменяют на более эмоциональное, близкое к характеру Изи „Поразительная штука“. И далее, когда Изя рассказывает о северных районах, в черновике он говорит: „Правда, справедливости ради, должен сказать, что многое в этих рассказах доверия совершенно не заслуживает“. Для эмоционального Изи — слишком гладкая размеренная речь. Поэтому Авторы правят: „Правда, и врут про те места тоже безбожно“.
Об интеллигенции Андрей говорит: „Терпеть не могу этих безволосых очкариков, дармоедов“. Авторы „безволосых“ правят на „бессильных“ и добавляют к перечислению „болтунов“.
„В спорах родилось“, — говорит дядя Юра и щупает у себя: в черновике — под глазом, позже — правую скулу.
Из рассказа Кацмана о Городе: „Условно считаем, что направление на солнце, та сторона, где болота, поля, фермеры, — это юг, а обратная сторона, в глубину города, — север“. „Обратная сторона“… Авторам не нравится такое определение, и они изменяют на „противоположная сторона“.
Песню, которую пели Фриц и Отто, Воронин характеризует в черновике как „славную боевую песню“. „Славная“ изменяется на „великолепную“. А песню „Москва — Пекин“ Воронин называет сначала „боевой“, а в исправленном варианте „прекрасной“.
Об уединении Андрея и Сельмы сначала говорится, что в Андреевых „воспоминаниях оказался сладостный опустошающий провал“. Позже Авторы правят „воспоминаниях оказался“ на „ощущениях образовался“. Ибо это были именно ощущения, а не воспоминания.
После песни Галича, исполненной Изей Кацманом „дядя Юра вдруг со страшным треском обрушил пудовый кулак на столешницу“, и далее в черновике — „очень длинно, сложно и необычайно грязно выругался“, а в исправленном варианте — „длинно и необычайно витиевато выматерился“.
На шее Питера Блока „длинно съехал книзу и снова подскочил под подбородок могучий хрящеватый кадык“. „Под подбородок“ правится на „к подбородку“.
По заявлению Питера Блока, от дочери Гофштаттера „все мужики в околотке“: в черновике — „без памяти бегают“, в исправленном варианте— „по углам прячутся“. И Питер Блок во время очередного вопроса „воздел глаза к потолку“, а в исправленном варианте „возвел глаза к потолку“. Речь Питера Блока тоже правится: не „напился“, а „насосался“, не „насовали“ (о драке), а „навешали“.
„Перестаньте врать, Блок, — устало сказал Андрей. — Стыдно слушать…“ „Стыдно“ правится на „срамно“. И далее Воронин думает: „Попробуй мне только пол заблевать — я тебя, сукиного сына, одной промокашкой заставлю все убрать…“ Последнее слово правится на „подобрать“.
Фриц при допросе наносит Питеру Блоку „короткий удар в живот“. Затем Авторы изменяют „короткий“ на „режущий“.
В черновике Воронин определяет грабителя Копчика как „гнойный прыщ на теле общества“. Позже Авторы изменяют „гнойный прыщ“ на „фурункул[4]“.
У Гейгера во время допроса Копчика челюсть „далеко выдвинута вперед“. Затем Авторы находят более удачное описание: „свирепо выдвинута вперед“. Андрей, невольно любуясь Гейгером, замечает: „В нем уже почти ничего не осталось от надутого…“: „солдафона“ — в черновике, „молодого унтера“ — в поздних вариантах. И далее, вспоминая об исчезнувшей уже наглости Фрица, Андрей сначала называет ее „бессмысленной“, позже — „туповатой“.
Идя к шефу полиции, Воронин „ожидал втыка, крепкого начальственного фитиля“. „Крепкого“ изменяется на „шершавого“.
В перечислении ужасов в Здании присутствуют „черные провалы люков, дышащие неслыханным кладбищенским зловонием“. Авторы правят неточное „неслыханным“ на „ледяным“.
Папки с делами у следователя Воронина сначала „растрепанные“, затем — „разбухшие“.
Чачу а в разговоре с Ворониным называет русских „дураками“. Слово слишком заезженное, и Авторы правят: „идиёты“. И описание смеха Чачуа как „раскатистый хохот толстого кавказца“ правят на „раскатистый хохот страшно довольного кавказца“. Анекдот же про заварушку в Питере Андрей называет в черновике „нехитрым и глупым“, позже — „дурацким“.
Матильду Гусакову Воронин в сердцах (и мысленно) называет „старой стервой“, но называть так старушку… и Авторы правят: „старую корягу“.
Синагога, рядом с которым появлялось время от времени Красное Здание, была „исчерченной свастиками“. Исправлено на „изрисованной свастиками“. И кинотеатрик рядом — о нем упоминается, что он был оштрафован: в черновике — „за нелегальный показ порнографических фильмов“, в изданиях — „за показ порнографических фильмов в ночное время“. Но хоть так, хоть этак, все равно непонятно: а что, в дневное время можно? Или был там и легальный показ?
