Инесса Яжборовская - Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
Глава 1. Польша между Россией и Германией накануне и в начале Второй мировой войны
«Долой версальские цепи!»
Понятия «Версальский трактат» и «Версальская система» стали ключевыми для крупной полосы новейшей истории, завершившейся Второй мировой войной. Версальское мирное урегулирование после Первой мировой войны и образование плеяды самостоятельных государств в Центральной и Юго-Восточной Европе произошли на основе внутреннего разграничения территорий бывших империй — Российской, Австро-Венгерской, Германской и Турецкой (Османской), проведенного в соответствии со сложившейся к моменту окончания боевых действий ситуацией и закрепленного в системе мирных договоров. Реструктуризация Европы проводилась победителями в надежде раз и навсегда разрешить все проблемы за счет побежденных, а также России, и эта идея сопутствовала Версальской системе с момента ее возникновения до крушения.
Две великие державы — Россия и Германия — были отстранены от решения вопросов нового мироустройства. Это привело к разбалансированию политического равновесия в Европе, а затем к их демонстративному сближению, которое вызвало ряд последствий для соседних малых и средних государств в новой конфигурации европейской политики, в которой обе державы оказывались взаимно нейтральным, а может быть, и дружественными государствами. Это создавало новую ситуацию в треугольнике российско-германо-польских отношений. Версальский мир не мог удовлетворить многочисленные претензии и нейтрализовать конфликты, не предотвратил углубление противоречий. Сохранявшиеся очаги напряженности «в конечном счете превратили послевоенный мир в двадцатилетнюю мирную передышку между двумя мировыми войнами»{1}. Страны региона молодых государств Центральной и Юго-Восточной Европы, среди которых наиболее крупной была Польша, попали в сферу таких отношений, где проблемы преимущественно и все чаще решались силой, а не при помощи разумных компромиссов, поскольку послеверсальская Европа из послевоенной стала превращаться в предвоенную.
Польша, возродившаяся как государство между двумя противниками Версальской системы, вынужденными вернуть ей отнятые в XVIII в. земли, объективно оказалась между двумя жерновами. Ее будущее зависело от политики соседних государств и взаимоотношений, складывавшихся в этом треугольнике. Она вначале довольно Успешно пыталась утвердиться на нейтральной позиции «равной удаленности» от них, что в первый период казалось возможным после пробы 1919—1920 годов.
Советско-польская война, испытавшая на прочность недовершенные конструкции послеверсальской Европы, разделила и противопоставила друг другу две страны и их народы в самый трудный для них момент становления новой государственности. Она воспринималась обеими сторонами как реальная угроза их существованию. Это предопределило особо упорное, ожесточенное противостояние. Ю. Пилсудским двигала надежда на монтирование федерации под эгидой Польши. России война обещала реализацию ленинских планов разрушения Версальской системы, развертывания революционного процесса в Польше и — наконец — мировой революции. Это порушило бы всю международную систему империализма, «которая завоевана победами над Германией»{2}, а не только подготовило бы объединение советских республик. Осмысливались и другие внешнеполитические концепции. Например, командующий рейхсвером Г. фон Сект, который в январе 1920 г. высказывался за экономическое и политическое соглашение с Россией, был сторонником ликвидации с ее помощью Польши, существование которой считал «нетерпимым». Германия готовилась к вооруженной интервенции в последнюю в августе того же года. Хотя интервенцию предотвратила Варшавская битва, германскими военными перспектива совместной с РСФСР боевой операции и раздела Польши трактовалась как возможная.
Национальные устремления и идеологические установки пролетариата причудливо переплелись и перемешались друг с другом: призыв «Через Польшу и Германию к мировой революции», написанный на знаменах Коминтерна, превратился в боевые лозунги осеннего наступления 1920 г. «Даешь Варшаву! Дай Берлин!»{3}. Концепция «экспорта революции», обретшая форму теориеподобной структуры, осела в идейном багаже коммунистов.
Война закончилась победой Польши, но на деле не позволила ни той, ни другой стороне достичь своих целей и намерений. Когда Красная армия двинулась на Варшаву, ее порыв помочь братьям по классу не встретил ожидаемого понимания среди польского населения, что весьма разочаровало друзей и соратников по революционной борьбе. Как справедливо писал известный польский публицист З. Залуский, «термин „белополяки“ служил вначале для того, чтобы различить настоящих поляков от польской контрреволюции. Но чем ближе к Висле, тем этих „белополяков“ оказывалось все больше... На предпольях Варшавы складывалось впечатление, что других просто нет»{4}. Ослепленные перспективой мировой революции, советские руководители и военачальники не сумели верно оценить ситуацию, предвидеть последствия более чем векового угнетения польского народа, недостаточного уважения к его национальным чувствам.
Польский замысел создать объединение государственных образований народов, заселявших в XVIII в. Речь Посполитую, не удался. Польша превратилась в многонациональную слабо интегрированную страну, обремененную напряженными проблемами национальных меньшинств, непростых отношений с соседями.
Закрепленные в 1921 г. Рижским миром отношения, казалось, стабилизировались, что было подкреплено отказом «от всяких прав и притязаний», взаимными гарантиями полного уважения государственного суверенитета другой стороны и воздержания от всякого вмешательства во внутренние дела друг друга. Однако граница пролегла в соответствии со случайной конфигурацией линии фронта осени 1920 г., оставив на польской стороне почти половину белорусских земель и около четверти украинских, образовав непреодолимый барьер между Польшей и СССР. Польская политика, не будучи бескомпромиссно враждебной по отношению к Советскому Союзу, стала политикой недоверия и неприязни.
Для Советской России Польша была страной, война с которой не была выиграна, опасность со стороны которой как опоры ненавистного версальского порядка, символа империалистической системы укоренялась в общественном сознании. Польская граница была границей с «капиталистическим окружением», и психологически угроза «Если завтра война, если враг нападет» увязывалась именно с нею. Более того, Польша воспринималась как самый крупный реальный, близкий противник: через фронты войны с ней с обеих сторон прошло более чем по миллиону солдат, значительно больше, чем через фронты Гражданской войны. Это оставило в сознании прочный след — неизгладимую горечь и взаимное неприятие, все более эксплуатируемые идеологически.
Напомним, что историческое сознание и политическая мысль Советской России получили весьма сложное наследство и их развитие оказалось весьма противоречивым. Демократической трактовки польского вопроса в предоктябрьский период и первые революционные годы, в том числе всеобъемлющей и последовательной программы его решения, объединения всех польских земель и воссоздания независимого Польского государства хватило ненадолго. Возобладали новые мифологемы. Восстановление польской государственности, судьбоносное, переломное событие крупнейшего масштаба и огромного значения для польского народа, событие долгожданное и желанное, оказавшее решающее воздействие на все дальнейшее развитие этого народа, для россиян было отодвинуто в тень идеей мировой революции. Иллюзия быстрого преобразования мира, отношение к польскому государству как к препятствию на этом пути очень затруднили налаживание конструктивных отношений между двумя соседями, затормозили преодоление пережитков прошлого и реальное сближение народов в духе демократических деклараций. Уместно отметить, что только в 1989 г. в СССР впервые был торжественно отмечен юбилей воссоздания Польского государства в 1918 г., что явилось заслуженной данью глубокого уважения к вековым освободительным усилиям польского народа, к его свободолюбию и жизнестойкости.
В 20-е же годы опыт военной конфронтации сыграл существенную роль в обновлении и укоренении стереотипов, более свойственных состоянию войны, чем утверждения дружественного мира. Ленин осенью 1920 г. писал о возможности заключения союза с Германией против Польши, которую, впрочем, не считал опасной для Советской России. Важное значение имело и то обстоятельство, что в сознание Сталина, допустившего досадные стратегические просчеты в качестве члена Реввоенсовета, было заложено жестко негативное восприятие как итогов войны, так и страны-противника. Окрашенные личными мотивами мрачные воспоминания наложили свой деструктивный отпечаток на последующее развитие двусторонних отношений. В итоге, общие контуры советско-польских отношений в межвоенное двадцатилетие были сформированы событиями 1919—1921 гг. и оказали определяющее воздействие на противостояние Польши и России в период растущего напора гитлеровского фашизма и решение коренного вопроса о судьбах Польского государства.
