Андрей Антипов - Лев Рохлин: Жизнь и смерть генерала.
Во всех аттестациях отмечено, что подразделения, которыми он командует, "сколочены и боеготовы". О нем лично: "смелый, волевой, подготовленный офицер", "в сложной обстановке ориентируется быстро и действует умело", "пользуется авторитетом у подчиненных". Но все это можно прочитать в личных делах сотен офицеров и генералов.
Единственное, что, на мой взгляд, отличало его личное дело от других, это манера написания автобиографии. 17 августа 1988 года, будучи уже полковником, Рохлин напишет:
"Отец бросил семью в 1948 году, когда мне было 8 месяцев. Семья жила бедно на 60 рублей материнской зарплаты и алименты от отца, от которых он часто уклонялся. Особенно в такие периоды в адрес отца звучали проклятия и плач матери, которая считала его виновником нашей тяжелой жизни, того, что мы жили в бедности".
В автобиографиях, как правило, ограничиваются перечислением дат, должностей, списком ближайших родственников.
Что заставило Льва Рохлина отступить от этого правила? Не скажу, что этот вопрос особенно заинтриговал меня. Сколько было таких семей... Сколько выросло в них тех, кто мог бы рассказать, как живется в бедности без отца... Но больше зацепиться было не за что: генерал способен на откровенность, а это уже интересно.
Я поехал в Волгоград.
Напутствуя меня, генерал-лейтенант Колышкин сказал: "У нас ходят разговоры, что если бы не Рохлин, в Грозном мы потерпели бы полный разгром. Так что тебе будет о чем написать".
В кадрах знают, что говорят. Для любого военного это как дважды два...
РЕЖИМ ЛИДЕРА
Всю свою жизнь Рохлин знал, чего хотел. А хотел он быть самым-самым... Сильным и умным. Смелым и решительным. Хотел быть первым. Быть лидером.
- У меня никогда не получалось быть вторым, - говорит он. - Даже заместителем чьимто я быть не мог.
Однако Римма Константиновна Гужвина - учитель математики и классный руководитель Рохлина в старших классах - помнит, что "Лева был добрым мальчиком", который не давал повода думать, что может стать боевым генералом.
- Иван Данилович Шульга, преподаватель физкультуры, вообще считал, что Рохлин - мягкотелый добряк, из которого проку не будет, - вспоминает учительница. - Он отказывался брать его в спортивные секции, которые были организованы при школе. Мне пришлось самой уговаривать Ивана Даниловича. И он, в конце концов, взял его в секцию легкой атлетики.
- А через некоторое время, - продолжает Римма Константиновна, "- Шульга вдруг говорит мне: "Знаешь, Рохлин-то совсем другой. Я здорово ошибался. Из него толк будет". От скупого на похвалы Ивана Даниловича такое можно было услышать не часто. Сам он был человеком очень энергичным и решительным. Не терпел лентяев. И ценил целеустремленных.
Из Рохлина и впрямь вышел толк. Он мог часами бегать песчаным берегом Аральского моря, стараясь добиться результатов. И вскоре стал чемпионом школы, а потом района...
- Однажды, - вспоминает Рохлин, - нас повезли на крупные областные соревнования. И вот первый забег. Объявляют, что с нами бежит кандидат в мастера спорта. Я тогда не очень понимал, что это такое. Дали старт. Рванул со всей прыти. Но вдруг вижу: рядом кто-то пытается обогнать. Как это? Я его локтем толкаю: не обгоняй! Такое ^зот было мальчишеское представление о лидерстве.
А вскоре все узнали, что Рохлину хватает характера не только для спортивных соревнований.
Как помнит его классный руководитель, в школу пришла новая ученица. Интересная девочка, у которой сразу появилось несколько поклонников, в том числе и Лева. В результате между ребятами разгорелся конфликт. И Рохлин был вызван конкурентами на разборку. Один из соперников достал нож...
Потом ходило много слухов о той потасовке. А перебинтованные плечо и рука Рохлина свидетельствовали, что Леву нож не смутил...
Много лет спустя те, кто видел офицера Рохлина в бою, будут утверждать, что у него напрочь отсутствует чувство страха. И он скорее умрет, чем отступит перед опасностью.
Но сам Рохлин никогда не считал, что храбрость и физическая сила - единственное, чем может гордиться мужчина.
- Чтобы чего-то добиться в жизни, - говорит он, - нужны знания, выучка и светлая голова.
Учеба никогда не была для него второстепенным делом.
- Большую роль в моей жизни сыграли школьные учителя, - продолжает Рохлин. - А учителя у нас, в захолустном городке, были очень высококлассные. Дело в том, что многие они - из числа ссыльных. Из Москвы, Ленинграда и других крупных городов. Или же дети ссыльных... Одна учительница была дочерью офицера царского флота. Конечно, я только потом осознал, какой уровень подготовки у них был и что они нам дали. Старшая сестра после поступления в московский медицинский институт рассказывала, как удивлялись преподаватели института, узнав, что она окончила школу в каком-то Аральске. У меня тоже не было больших трудностей в учебе. По своей школьной подготовке я не уступал выпускникам школ крупных городов. А зачастую и превосходил их. Знаю, что и многие другие выпускники нашей школы без проблем поступали и учились в высших учебных заведениях страны, а потом добились хороших успехов в работе.
Вопрос о том, кем стать, перед Рохлиным особо не стоял. Выбор был небольшой: либо моряком (в приморском городе, пусть и на сомнительном море, многие мальчишки хотели стать моряками), либо военным, как старший брат.
- В любом случае, - говорит он, - сидеть на шее у матери я не мог себе позволить.
Он решил стать моряком. И подал заявление в Одесский институт морского флота, филиал которого находился в Чарджоу.
Но судьба вела его другим путем.
- В разгар экзаменов, - вспоминает Рохлин, - мы сцепились с одним парнем. Он был старше и вел себя, как показалось, заносчиво. А потом выяснилось, что он муж секретаря приемной комиссии... Домой я и мои друзья возвращались через Ташкент. Там, в центре города, познакомились с курсантами, стоявшими в патруле. Они рассказали, что в городе два военных училища - танковое и общевойсковое. Танковое было далеко. А общевойсковое - рядом. Мы туда. Экзамены уже закончились. Но когда посмотрели наши школьные дипломы и спортивные свидетельства, то сделали исключение. Так я стал курсантом.
Учился Рохлин отлично и был бессменным чемпионом училища по легкой атлетике.
- Когда я на первом курсе взял в беге верх над курсантами четвертого курса, - рассказывает он, - мне обещали ноги повыдергивать. Но я все равно их обгонял, не оставляя никаких шансов.
Однокурсник Рохлина по училищу Сергей Папанов вспоминает другое:
- Результаты кроссов у нас оценивались по общему показателю. Если кто-то сходил с дистанции или прибегал последним, то общая оценка взводу снижалась, а то и вовсе засчитывалась по последнему на финише. Поэтому тех, кто не мог выдержать темп, приходилось в прямом смысле тащить. И Рохлин всегда тащил за собой двух-трех наших слабаков.
Видимо, не только самому быть первым, но и тащить за собой других стало его внутренней потребностью.
Он не просто держался за жизнь. Он сам держал жизнь и службу в своих руках. Но держал в основном за счет силы характера и неутомимой энергии.
Получив по выпуску золотую медаль, Рохлин в 1970 году был направлен служить в Германию. Через два года он стал командиром роты.
- Старшина-роты, - рассказывает он, - был бывалым, опытным служакой. Он приходил в роту за десять минут до подъема. И я, чтобы быть раньше его, каждое утро бежал в казарму со всех ног. Мне было не по себе от того, что он окажется впереди меня. Ведь я же - командир.
Похоже, его не зря тогда наградили орденом Красной Звезды.
- Гордился я этим орденом сверх всякой меры, - вспоминает Рохлин. - Аж сердце замирало от счастья. Ведь у моего старшины был орден "За службу Родине" третьей степени. А "Красная Звезда" считалась выше по своему статусу.
Еще через два года он поступил в Военную академию имени М. В. Фрунзе.
После ее окончания, в 1977 году, Рохлин был направлен в Заполярье, в Алакуртти. Там он принял командование батальоном.
Полковник в запасе Сергей Донауров, служивший с Рохлиным в Заполярье, рассказывает, что тот с готовностью помогал сослуживцам, когда случались проблемы.
- Я тогда командовал инженерным батальоном, - вспоминает Донауров. - И мы строили большой ангар для техники. Возвели стену, на которую должно опираться остальное строение. Огромная стена. Метров тридцать в длину и пять в высоту. А тут танкисты устроили учение. Танки ревут. Земля трясется. Еще ветер поднялся сильнейший. И стена рухнула. Видно, цемент на морозе не успел схватиться как следует... Меня командование за горло берет: чтоб через две недели все было восстановлено. Но это же надо еще рухнувшую стену разбирать. Я к Рохлину: "Помоги". Он отвечает: "С боевой подготовки людей снять не могу". И предлагает: "Подготовь инструмента побольше, я вместо физзарядки завал твой буду разбирать". Рохлин сам приводил людей. Бегом прибегают. Инструмент в руки. И пошли. За три дня разобрали. А через неделю новая стена уже стояла. У начальства глаза на лоб полезли. Заместитель командующего армией меня чуть не расцеловал. Я ходил в героях.
