Валерий Панюшкин - Рублевка: Player’s handbook
Глава вторая. Обыватель
9. Каково это — быть в Игре? Вообразите, что вы уже в ней. На нулевом уровне у вас нет ничего, что давало бы хоть каплю могущества и позволяло бы хоть как-то действовать. Вы даже не знаете толком, что именно надо иметь. Вы даже не слишком представляете, зачем действовать и чего добиваться. Однако что-то же да есть? Не голые же вы стоите тут, посреди Рублево-Успенского шоссе?
А если даже и голые? Летом на «Причале» почти голышом дефилируют девушки, предоставляя себя взглядам состоятельных мужчин. Только купальник на девушке, но…
Во-первых, смотря какой купальник. Модный? Значит, следит за трендами и понимает, что не следует позорить мужчину, присевшего рядом поболтать. Дорогой? Значит, ей купальник купил кто-нибудь, и, стало быть, есть за что.
Во-вторых, маникюр. Если у девушки наращённые ногти со звездочками, то ей операционисткой в Сбербанке надо работать, а не по «Причалу» дефилировать. А если маникюр сдержанный и дорогой, стало быть, понимает… Ну, хотя бы что-нибудь понимает.
В-третьих, прическа. Опытный глаз безошибочно различит фирменную встрепанность, приобретаемую в салоне «Жак Дессанж», равно как и фирменный перфекционизм салона «Альдо Коппола».
В-четвертых, кулончик. На шее у девушки может поблескивать небольшой кулончик, например из тех, которые, как говорят, миллиардер Михаил Прохоров клал прошедшей зимой в Куршевеле в бокалы с шампанским, чтобы все пили до дна и заодно получали новогодние подарки. Стало быть, была в Куршевеле. Стало быть, с кем-то же была, не одна же. А если сейчас одна, то, стало быть, не вцепилась клещом в мужчину, которого сопровождала, не устроила скандала, не потребовала замуж. Понимает, стало быть, правила, чему кулончик на шее является свидетельством.
Заметьте при этом, что красота девушки в Игре не имеет никакого принципиального значения, как в квесте красота компьютерной графики не имеет отношения к вашему успеху. Значение имеют артефакты (как называют их разработчики компьютерных игр) или реликвии (как предпочитаем называть мы). Так, в сумочке у блондинки может лежать аккредитация от центральной газеты, что блондинка эта является светским обозревателем. Аккредитация позволяет проходить на закрытые мероприятия. Автомобиль рыжей девчонки и охрана на джипе следом могут свидетельствовать о том, что девчонка непростая, что есть у нее папа, выделивший автомобиль и нанявший охрану. И даже когда рыжая девчонка откажется от папиного автомобиля и папиной охраны и примется ездить на простой подержанной «Ладе», все равно за ней сохранится в качестве волшебной реликвии папина фамилия — Шахновская. Фамилия будет волшебным образом открывать закрытые двери, умножать зарплату, заставлять встречных улыбаться или кивать уважительно. Особенно это работает, если носитель непростой фамилии не кичится ею, не выставляет напоказ, а наоборот, скрывает, делая вид, будто фамилия ни за чем ему не нужна.
На первом уровне это не важно, но на дальнейших рублевские реликвии следует носить со скромным достоинством. Ибо только рэпер Тимати выставляет свои реликвии напоказ — татуировки, бранзулетки, автомобили. Ну так и останется навсегда просто рублевским обывателем, так и будет всегда следовать за модами, которые придумывают другие, так и будет коллекционировать реликвии, множить их количество без всякой надежды перейти на новый, качественный уровень, в отличие от рыженькой девушки, с которой знакомишься, а она протягивает руку и говорит: «Юля». Просто Юля. Не знаете, какая Юля? Вам же хуже. Займитесь пока коллекционированием.
Потому что первый уровень рублевской Игры — уровень, который мы называем обывательским, — есть не что иное, как коллекционирование реликвий. И реликвии, надо понимать, — это не дорогие вещи, и не модные вещи, и не те вещи, про которые написано в журнале Vogue. Реликвией может стать что угодно: деньги, украшения, автомобили, женщины, мужчины, музыкальные инструменты, оружие, дома, спортивный инвентарь, имена, фамилии, письма, ноты, банковские карты… Реликвии — это вещи, которых любым способом коснулась, на которые снизошла каким-то боком переменчивая и зыбкая рублевская благодать.
10. Наипростейшая вещь может оказаться в рублевской Игре реликвией. При определенном стечении обстоятельств имеет смысл беречь и хранить даже и мелочь какую-нибудь — тряпочку, щепочку, случайную фотографию, шишку, найденную в лесу, или… ломтик ветчины.
Вот семья упомянутого уже экономиста Александра Аузана обедает. Теплый летний день. Стол посреди дачного участка в поселке Раздоры. Для бабушки Александра Аузана это важно: ее муж комкор Аузан получил здесь участок еще в 30-х годах. В 1937-м был арестован и расстрелян. И участок, разумеется, конфисковали у вдовы врага народа. А когда в 1957-м комкора Аузана реабилитировали, то семье предложили денежную компенсацию. Почти никто в Советском Союзе компенсаций не брал: к деньгам относились с презрением и на реабилитации родных настаивали лишь для восстановления справедливости. Но бабушка Аузана деньги взяла и выкупила участок в Раздорах — реликвию.
И вот они сидят за большим столом в саду, обедают. Конец 80-х годов. Саша Аузан никакой еще не профессор Московского университета, а всего лишь студент. Времена голодные. Из соседних областей едут и едут в Москву так называемые колбасные электрички, потому что в Москве, отстояв очередь, можно еще купить какие-никакие продукты, а в Рязани, например, совсем уже ничего нельзя.
Но семья Аузана по тогдашним временам не бедствует. Кое-какие деньги водятся, кое-какие продукты удается покупать. Кое-как удается приготавливать из этих продуктов затейливые блюда советской кухни, главный секрет которой заключается в том, что любая дрянь становится съедобной, если добавить к дряни покупной майонез.
Аузан уж не помнит, что им удалось приготовить в тот день: холодный ли свекольник (с майонезом), окрошку ли на сладком квасе (с майонезом), салат ли оливье (с майонезом), мясо ли «по-французски», запеченное с луком, дурным сыром и, разумеется, майонезом. Семья обедает, и скудость стола не слишком ее беспокоит, поскольку люди интеллигентные и главным в семейных обедах всерьез полагают не гастрономию, а общение. Едят, разговаривают: про Сашин университет, про начинающуюся перестройку, про фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние» — да мало ли про что…
Как вдруг из-за забора над цветущими кустами сирени, или что там у них цвело, со стороны участка маршала авиации Савицкого летит ворона. Летит низко, и обедающей семье хорошо видно: у птицы в клюве — некая добыча, что-то съестное, украденное, вероятно, у маршала. А пролетая над самым аузановским столом, ворона вдруг чего-то пугается, громко каркает, совершает воздушный кульбит, и из клюва выпадает прямо на стол к Аузанам ломтик венгерской формованной ветчины.
Повисает пауза. Ломтик ветчины из вороньего клюва сиротливо лежит на скатерти, и вся семья смотрит на него, не зная, что предпринять. Выбросить, скажете вы? Скормить собаке? Теперь Александр Аузан так и сделал бы, посмеявшись над незадачливой птицей. Но в конце 80-х ломтик венгерской формованной ветчины — это не просто еда, это реликвия. В конце 80-х эта ветчина в красных жестяных банках выдавалась только в специальных продуктовых распределителях (например, на улице Грановского в Москве) в специальных заказах и только высокопоставленным военным, высокопоставленным партийным и советским работникам. И если у вас на столе лежала формованная венгерская ветчина из красной жестяной банки, это не просто означало, что скоро вы поедите ветчины. Это означало, что вы элита, что вы выиграли важный этап соревнований. Ветчина — она приз, как желтая майка лидера. Выкинуть венгерскую формованную ветчину в конце 80-х — все равно что нынче выбросить колечко Chopard. Разве вы выбросите колечко Chopard, даже если его принесет ворона?
Но, с другой стороны, ритуальное поедание венгерской формованной ветчины, побывавшей в вороньем клюве, — это уж слишком, это негигиенично, в конце концов. Вороны клюют падаль. Вороны — переносчики орнитоза. Не голодаем же мы! Да. Но у кого поднимется рука выбросить кусок венгерской формованной ветчины?!
После нескольких секунд паузы мама Александра Аузана решительно встала из-за стола, взяла пресловутую ветчину, подозвала собаку, и та, виляя хвостом, благодарно приняла подачку, совершено не подозревая, скотина, что жрет реликвию, ради которой многие, очень многие в то время люди пошли бы на ложь, унижение, подлог, воровство и даже на государственную измену. Жрет, собачий сын, облизывается и бежит метить известным собачьим способом священную рублевскую территорию. Помеченная им тогда рублевская земля стоит теперь, надо полагать, сто миллионов долларов — никак не меньше.
11. А обитатели этой земли продолжают собирать реликвии. Вот в ресторане «Твербуль» благотворительный аукцион. За столиками — как бы богатые, но не вполне богатые, а так, что им еще имеет смысл коллекционировать реликвии. И знаменитые, включая писателя Виктора Шендеровича, который выглядит не по-рублевски, но на Рублевке частый гость с тех пор, как ездил к Гусинскому обсуждать сатирическую программу «Куклы», украшавшую телеканал НТВ. Мнется, чувствует себя неловко, смысла в мероприятии не видит иного, чем собрать деньги для доктора Лизы Глинки[3], у которой благотворительный фонд, которая кормит и лечит бездомных, а теперь помогает детям пострадавшего от наводнения Крымска. А доктор Лиза, хоть и обеспеченная женщина, тоже чувствует себя неловко и тоже думает, что смысл аукциона — собрать деньги.
