Веслав Гурницкий - Песочные часы
Дальнейший ход событий говорит о том, что Пекин, недолго думая, принял предложения Пол Пота. С третьего по пятнадцатое декабря 1977 года в Пномпене находился китайский вице-премьер Чэнь Юнгуй. Был подписан развернутый договор между двумя странами (его содержание никогда не было предано гласности), единодушно осужден «социал-империализм». Кампучия со дня на день становилась все более рьяным проводником китайского внешнеполитического курса. Китайская печать внезапно начала восхвалять «Демократическую Кампучию». Теперь не проходило дня, чтобы в Пномпене не раздавались прямо-таки бешеные крики насчет «советского социал-империализма» и «предательского ревизионизма правящей вьетнамской клики». Единичные на первых порах налеты полпотовцев на Южный Вьетнам начали постепенно превращаться в открытую войну. Не приходится говорить о «пограничных инцидентах», когда число убитых равняется тридцати тысячам.
12 июля 1978 года в «Жэньминь жибао» появилась передовая статья, в которой полностью и безоговорочно одобрялась «кампучийская революция, возглавляемая выдающимися революционными деятелями тов. Пол Потом и тов. Иенг Сари». В статье содержались открытые угрозы Вьетнаму и было сказано, что Китай готов сделать все во имя «защиты великих революционных завоеваний народа Демократической Кампучии». О вновь созданной КП Кампучии-3 было сказано кратко: «горстка ревизионистов, поддавшихся козням социал-империалистов и вьетнамцев».
Неделей раньше в Пномпене были произнесены слова, впоследствии обежавшие полмира. Выступая 7 июля 1978 года на приеме, который дал Пол Пот в честь находящихся в Кампучии китайских специалистов, посол КНР в Пномпене Сол Суньхао сказал: «Народ Кампучии под руководством своей коммунистической партии применил универсальные положения марксизма-ленинизма к кампучийской действительности, совершил социалистическую революцию и воздвигает здание социализма. Вы, товарищи, работали самоотверженно, преодолевая препятствия, чтобы поднять материальный и культурный уровень народа. Вы добились великолепных достижений, вызывающих восхищение у всех ваших друзей, на всех фронтах: сельского хозяйства, культуры, просвещения и здравоохранения».
Цинизм этих слов трудно с чем-либо сравнить, но не это, в конце концов, главное. Гораздо важнее мотивы, побудившие Китай принять предложения Пол Пота. «Культурная революция» была тогда уже отменена, Мао и Линь Бяо не было в живых, «банду четырех» разгромили, появились первые разногласия с Албанией. Идеологический фактор, таким образом, не может приниматься в расчет. Впрочем, китайцы превосходно знали, в каком состоянии находится экономика Кампучии и каковы настроения среди населения — теперь уже всего населения. Решившись полностью солидаризироваться с режимом Пол Пота, обеспечивая его продовольствием, специалистами, вооружением, предоставляя даже некоторое количество валюты, Пекин не мог иметь никаких сомнений в том, что он поддерживает концепцию, которая уже скомпрометировала себя и в Кампучии, и за границей.
Цель, ради которой было принято такое решение, могла быть только одна — уничтожение Вьетнама. В тот же день, когда в «Жэньминь жибао» появилась статья, в которой одобрялись. все действия Пол Пота. Китай в одностороннем порядке прекратил движение на единственной железнодорожной линии, соединяющей Вьетнам с Азиатским континентом. Примерно в то же время дело дошло до мало известных Европе, но совершенно беспрецедентных по своему размаху диверсионных акций против Вьетнама, связанных с так называемой проблемой «хуацяо», то есть граждан китайского происхождения. В конце 1978 года китайские офицеры начали осуществлять прямой контроль за налетами полпотовцев на территорию Вьетнама. Китайцы поставляли теперь Пол Поту артиллерийские орудия среднего калибра, вездеходы-амфибии и крупнокалиберные пулеметы. Организованные китайцами диверсионные акции в Лаосе приобрели такой размах, что американская печать предсказывала в ноябре 1978 года создание в ближайшем будущем кхмерско-лаосской федерации, открыто нацеленной против Вьетнама и наносящей ему удар в наиболее уязвимой и трудно защитимой части страны. Ситуация выглядела таким образом: на севере — 1100 километров общей границы с Китаем и блокада стратегической линии снабжения Вьетнама; на Юге — полтора миллиона «хуацяо», которые уже продемонстрировали в прошлом свое прямо-таки идеальное послушание Пекину, а также подозрительные контакты китайцев с представителями свергнутого сайгонского режима; в центре, наконец, — изнурительная пограничная война с западным соседом, связанная со все большими потерями.
Все это произошло в течение пятнадцати месяцев. Примерно столько же времени прошло с того момента, когда печать европейских социалистических стран в последний раз упомянула о Пол Поте в положительном смысле.
CLV. Мы всегда этого не знали. Так действительно было с Кампучией. Но что касается меня, я ведь превосходно знал, чем в Иране занимается «Савак», а несмотря на это, два раза сидел за одним столом с премьер-министром Ховейдой. У меня не было никаких иллюзий насчет Амина, и поначалу я в открытую смеялся над ним, но позже, занятый какими-то более важными делами, уже не упоминал хотя бы о том, как фельдмаршал Амин хотел воздвигнуть в Кампале памятник Адольфу Гитлеру. Я не слишком высоко ценю и некоторые другие режимы такого типа, но во имя спокойствия душевного соблюдаю требования протокола, которые обязательны для прессы и запрещают критиковать главу государства.
А все-таки надо в конце концов что-то выбрать: или морализирование, польза от которого более чем сомнительна, или журналистику, которая заставляет со всеми встречаться и везде бывать. Позиция Тиртея превосходна, но она не помогает понять мир, так как присутствие — это первое условие познания. Разумеется, я должен внимательнее относиться к сообщениям зарубежной печати, если они противоречат моим собственным знаниям и опыту. Только разве это гарантия на будущее?
CLVI. Утром обнаружилось, что вода в ванной
кончилась. Видимо, бак на верхнем этаже был наполнен с помощью электроагрегата лишь на время пребывания в отеле зарубежных гостей. В солидного вида ванну и умывальник (это был лучший в мире фаянс Туайфорда, примета самых элегантных отелей начала нашего века) немедленно заползли бесцветные сороконожки, плоские, как лента, и быстрые, как искра. Из латунной арматуры пошел густой тошнотворный запах. Вода кончилась так неожиданно, что остатки мыльной пены на щеках мне пришлось смывать привезенным из Вьетнама пивом.
CLVII. В девять часов премьер-министр Фам Ван Донг возложил венок к монументу на площади Независимости.
Монумент построен в виде шестиэтажной пагоды с девятью ажурными арками. Он стоит на холме, в геометрическом центре одной из самых больших площадей, которая удивительно похожа по своей планировке на парижскую площадь Звезды. Арки сооружены из какой-то местной разновидности травертина или песчаника и как-то болезненно обнажены, ибо с них сорваны барельефы и надписи, которые были здесь когда-то. Под куполом горит огонь — керамический сосуд с бензином.
На площадь выходят девять широких улиц с двусторонним разделенным движением. В начале каждой из них стояли солдаты в полной боевой готовности. Они лежали и на крышах нарядных вилл или прятались в цветущих кустах форсиции и тамариска. Проспекты, тянущиеся до самого горизонта, были совершенно пусты, заставлены стульями, усеяны крапинками брошеной обуви. Кроме нас, на площади не было ни одного гражданского лица.
Премьер-министр в сопровождении Хенг Самрина вышел из черного лимузина без регистрационного номера в полутора метрах от пагоды. Охрана недолго и безуспешно боролась с нашим длинноволосым фоторепортером, который в состоянии предельного экстаза фотографировал лицо премьера с расстояния тридцати сантиметров, а потом, как обезьяна, вскарабкался на решетку около вечного огня.
Военный оркестр снова заиграл ту страшную мелодию, которую я слышал на аэродроме. Она показалась мне еще более скорбной и внушающей ужас. Звуки ее летели в опустошенные улицы, проникали в распахнутые окна заброшенных домов, тонули в садах, за которыми давно никто не ухаживал, и, наконец, мертвым эхом возвращались к памятнику.
Потом наступила минута молчания, как этого требует веками установленный обычай: в честь тех, которые собственной жизнью…
Минута молчания. Никогда раньше я не слышал такой тишины прекрасного солнечного утра. Она была абсолютной, не поддающейся описанию, граничащей, в полном смысле этого слова, с вечной тишиной космоса. Замолкли даже птицы и сверчки, спугнутые звуками оркестра. Через секунду далекое-далекое эхо принесло сдавленный отголосок надгробного плача. Город по-прежнему был пустыней, кладбищем, призраком.
