Женщина и война. Любовь, секс и насилие - Гругман Рафаэль Абрамович

Вторая категория публичных домов предназначалась для полицаев, власовцев и союзников Гитлера, у которых не было идеологических препятствий для спаривания со славянками. По расовым законам Третьего рейха высшей расе (арийской) запрещалось скрещиваться с низшей. Однако зачастую немецкие солдаты пренебрегали запретом и заскакивали в более дешёвое заведение.

На Восточном фронте повторилась проблема, возникшая на Западном фронте: несмотря на большое число борделей (более пятисот), снабжение солдат презервативами, а также строгий медицинский контроль, около миллиона немецких военнослужащих переболели венерическими заболеваниями. В лазаретах на лечении постоянно находилось 6800 военнослужащих [155]. Частично это связано было с тем, что бок о бок с вермахтом на Восточном фронте воевали испанские, румынские, итальянские и фламандские дивизии, в которых медицинский контроль был менее тщателен. Образовался замкнутый круг, по которому циркулировали венерические болезни: проститутки — солдаты — местные жители.

Отрывок из докладной записки начальника Санитарного управления Ленинградского фронта, составленной 1 февраля 1944 года о борделях, открытых немцами в Гатчине, и о заболеваемости населения венерическими болезнями [156]:

«[…] Немцами открыто культивировалось положение, что немецкому солдату нужна «женщина», и получение какой-либо работы в столовой, в прачечной, в мастерской включало в себе, почти как обязанность, выполнять работу не только по специальности, но и вступать в половые контакты с обслуживаемыми немцами. Отказ и сопротивление вели к немедленному увольнению с работы и избиению.

[…] Как в самой Гатчине, так и в районе организована была густая сеть домов терпимости. В дом терпимости в Гатчине первое время привозились только эстонские женщины, а в дальнейшем и русские. (Эстонки по Нюрнбергским расовым законам относились к «высшей расе» и обслуживали только немецких солдат, в то время как русские женщины первоначально «обслуживали» нещепетильных испанцев. — Прим. Р.Г.).

В Суйде был дом терпимости под названием «Пуф». В Дудургофе в доме терпимости содержали 8 русских женщин. Дом терпимости функционировал от 6 до 10 часов вечера и обслуживал большую воинскую часть.

В результате этого насилия и разврата в Гатчине, которая, как и остальная Ленобласть, считалась до войны с немцами благополучным по вензаболеваемости районом, стала быстро расти заболеваемость сифилисом и гонореей, которые занесли сюда немцы, а отчасти и испанцы [157].

Среди населения стали говорить о «немецком сифилисе» и «испанском сифилисе».

[…] были отмечены случаи изнасилования и заражения гонореей девочек в возрасте 4–5 лет и случай изнасилования и заражения гонореей 73-летней старухи, жены сторожа, которая явилась на амбулаторный приём с бурными проявлениями острой гонореи.

Начавшаяся высокая заболеваемость венерическими болезнями среди женщин заставила немцев открыть специальное лечебное учреждение с полутюремным режимом — изоляционный дом, расположенный рядом с детским очагом и военным госпиталем, где было кожно-венерологическое отделение для немцев. К моменту ухода немцев в указанном доме было 40–50 женщин, которых немцы отпустили».

Бунт детородных органов

Командование вермахта понимало: армия находится в психологически неразрешимом конфликте. Невозможно, как того требовал фюрер, воевать на Восточном фронте всеми средствами без скидок на детей и женщин, неустанно напоминая солдату, что целью войны является уничтожение «низших рас», и не допустить сексуальный контакт с неарийскими женщинами.

Публичные дома лишь частично разрешали проблему. Там начался кадровый голод. Чистокровных ариек, жриц любви, не хватало, и, когда на оккупированных территориях появились фольксдойче, гестапо смягчило условия набора девушек. В бордели для сержантов и старшин допустили латышек и литовок, коренных жительниц Карелии, немок-колонисток (из немцев, некогда осевших на территории бывшей Российской империи). При конкурсном отборе (желающих устроиться на работу в бордель оказалось немало) отбирали девушек, по внешним данным приближённым к арийским: учитывался рост, цвет волос и глаз, отсутствие физического уродства и знание немецкого языка.

Но пополнение не справлялось с солдатским потоком, и тогда из-за нехватки кадров критерии для приёма на работу в публичные дома были смягчены, и ряды жриц любви пополнили «расово неполноценные» славянки. Одних в принудительном порядке направляла биржа труда, у других оставался выбор — отправляться на работу в Германию или в местный бордель, и то, и другое — принуждение к проституции. На запретный расовыми законами секс с «низшей расой» закрыли глаза, понимая, что, если не обеспечить солдат женщинами, в окопах возникнут гомосексуальные отношения, загнанные в подполье после расправы над штурмовиками Рёма.

Но возникла иная проблема — немецкий комендант санкционировал открытие публичных домов только в крупных населённых пунктах. В небольших поселениях и на фронте солдаты были предоставлены сами себе. И, как следствие, во фронтовой полосе участились случаи изнасилований.

В тылу же, вдали от пушечной канонады, одинокие женщины охотно сожительствовали с военнослужащими рейха, приглашая их квартировать. Это позволяло прокормить детей, вести безбедную жизнь, сексуально полноценную (что тоже немаловажно), избежать биржи труда и приобрести покровительство сильного мужчины, о котором мечтает каждая женщина. Зачастую отношения становились семейными, и хотя гестапо не позволяло регистрировать брак с представителями низшей расы, на сожительство оно закрывало глаза. Однако произошло неожиданное.

В ставке Гитлера всполошились, когда, начиная с 1942 года, посыпались заявления немецких солдат, просящих разрешения зарегистрировать брак со славянками. Нечто подобное происходило в послевоенной Германии, когда неожиданная метаморфоза произошла с офицерами Красной армии (от ненависти до любви — один шаг, «ненавистники немцев» начали запрашивать разрешение на брак с немками, а в ряде случаев, когда подходило время демобилизации, дезертировали из армии).

Гитлер был в гневе. Но он ничего не мог поделать с восстанием детородных органов. 23 июля Мартин Борман, руководитель партийной канцелярии, отправил письмо Альберту Розенбергу, министру рейха по делам оккупированных восточных территорий, в котором сообщил:

«Фюрер желает, и я сообщаю вам об этом по его поручению, чтобы вы позаботились о соблюдении и проведении следующих принципов в оккупированных восточных областях:

Если женщины и девушки в занятых восточных областях делают аборты, то это для нас только к лучшему; немецкие юристы не должны ни в коем случае возражать против этого. По мнению фюрера, следует даже допустить торговлю противозачаточными средствами в занятых восточных областях, так как мы совершенно не заинтересованы в росте ненемецкого населения […]» [158]

Опоздал Мартин Борман с презервативами. Вопреки воле фюрера и партийных боссов, через год оккупации, в сентябре 1942-го, генерал-полковник Рудольф Шмидт, командующий 2-й танковой армией, отправил в ставку Гитлера донесение, что из 6 миллионов солдат, сражающихся на Восточном фронте, 3 миллиона имеют половые контакты с русскими женщинами. Полтора миллиона девушек забеременели — докладывал генерал — за год родилось около 750 тысяч мальчиков и столько же девочек. «Немецкие дети, — писал он, — могут улучшить демографическую ситуацию и компенсировать низкий уровень рождаемости в Германии, обусловленный войной и нехваткой мужчин» [159].

Сексуальный бунт не наносит вред государственным устоям. Армия не повиновалась строжайшему запрету на секс с «низшей расой». Восстание детородных органов не имело политической подоплеки, и вермахт смог на него решиться.