Мина Полянская - Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна)
______________ * Дени Дидро, Жак-Фаталист и его хозяин.
Во фридриховом "Солярисе" (в его сценарии к фильму) отчий дом, куда, якобы, "вернулся" главный герой Крис, дом, вылепленный по образу и подобию земного, остался на далекой чужой планете: одинокий и беспомощный, отчий дом, отдаляется от нас в конце фильма, и мы с ужасом обнаруживаем его на маленьком островке в самом сердце враждебного Соляриса-Океана.* И все более удаляясь и уменьшаясь, затерянный отчий дом превращается в едва видимую точку. И исчезает, наконец. Возвращение на Землю - иллюзия, обман.
______________ * Тогда, как в леммовской версии герой вернулся домой.
Океан-Солярис, как всегда, что-то упустил и выделил крупным планом совсем не то... Передо мной мир трагического экспрессионизма, захлебнувшегося в самом себе. Этому давно заброшенному летнему двору, следовало бы со временем зарасти лебедой и прочей сорной земной травой. Однако фантастическая "жизнь" не струится шелестом деревьев, трепетом листвы, не принимающей солнечного света. Двор - безлюден и беззвучен. Не прошла по двору мама... Никто не прошел...
Мне казалось, что сцена отделена от меня невидимой преградой. Собственно, я и не собиралась преодолеть эту преграду. Хорошо помню слова Фридриха о Солярисе: "Что такое "Солярис"? Разве это не летающее в космосе человеческое кладбище, где все мертвы, и все живы?"
А еще бердический двор Горенштейна, который привиделся мне тем мартовским вечером 2002 года казался театральной декорацией еще не сыгранной пьесы. Любимой его пьесы "Бердичев". Занававес уже поднялся, но актеры еще не вышли на сцену.
Горенштейн романтизировал Бердичев: "Бердичев - это уродливая хижина, выстроенная из обломков великого храма для защиты от холода, и дождя, и зноя... Так всегда поступали люди во время катастроф, караблекрушений, когда они строили себе на берегу хижины из обломков своих кораблей... Вся эта уродливая хижина Бердичев... действительно кажется грудой храма, но начните это разбирать по частям, и вы обнаружите, что заплеванные, облитые помоями лестницы, ведущие к покосившейся двери этой хижины, сложены из прекрасных мраморных плит прошлого, по которым когда-то ходили пророки, на которых когда-то стоял Иисус из Назарета..."*
______________ * Ф. Горенштейн. Бердичев
***
Горенштейн часто говорил: "Я один, я один!". По Пушкину блудный сын из евангельской притчи (в "Станционном смотрителе") - "беспокойный юноша", возлюбивший дальние страны и дальние странствия. Горенштейн по натуре был, напротив, человек семейный, домашний, оседлый, а вовсе не романтический Изгнанник-Беглец, и когда говорил "я один", то подразумевал преследующее его всю жизнь семейное неустройство, роковое отсутствие домашнего очага. А друзья у него все же были - и в Киеве, и в Москве. Были и в Берлине, выражаясь словами Ахматовой, "друзья последнего призыва", совершившие восемьдесят тысяч верствокруг творческих фридриховых страстей.
Приложение
Несколько писем Фридриха Горенштейна Ольге Юргенс
10.9.99.
Уважаемая Ольга,
Папки получены. Вполне достаточно, чтобы писать два небольших романа или один большой. Проблема теперь в собрании сочинений. Миллион не нужен, достаточно полмиллиона. Впрочем, с "сочинениями" не тороплюсь.
Вчера поехал в Цюрих, но доехал только до аэродрома в Берлине. Дальнейшие пути оказались отрезанными. Вначале огорчался, но потом понял мне повезло. Если бы оказался в Цюрихе, вместе с тысячами застрял бы в снегу на несколько дней. Теперь поеду в марте или в апреле. Но это дело втростепенное.
Вот компьютер - это проблема. Я ждал, что появится работающий под диктовку, с голоса. Но не появился, говорят, плохие, даже немецкие. Прежний компьютер бывшая жена забрала для сына. Да он (компьютер) и не слишком был хорош, хотя и дорогой. К тому же, я не умею, по сути, с ним работать. Но придется выучиться для удобства. Черновой материал я пишу и буду писать рукой. Большие тексты, такие, как роман я, конечно, переписывать сам не буду. Но для небольших компьютер годен.* Сейчас я надиктовываю на кассеты.** С кассеты уже перепечатывают. Издательница Лариса Шенкер оплачивает машинистку. Правда, случается с задержками. Не всегда она получает финансирование-грант. Однако получает. Издала уже несколько моих книг. В России же издал при неразберихе трехтомник и маленькую книжечку "Чок-чок" в Петербурге. Еще Герцен писал, что понятие "свобода слова" тоже партийно, зло. Он не уверен был, будет ли оно существовать, если к власти придут "демократы". Я использую эти слова и прочие современные мысли Александра Ивановича в предисловии***. Крис тоже подсказывает мне иной раз интересные мысли, особенно, если будит ночью.**** Привет вашим дорогим четвероногим. Всего доброго.
______________ * Фридрих так и не купил компьютер, как мы его не уговаривали. Я уверяла его, что бояться компьютера не надо, и что если даже я научилась на нем работать, то он и подавно научится. ** Имеется ввиду "Иван Грозный", которого он "надиктовывал" нам для того, чтобы эти тексты возможно было потом внести в компьютер. Фридрих в награду за труды подарил нам эти кассеты. *** Горенштейн говорит о предисловии к роману "Веревочная книга". Книге предшествует предисловие глубоко почитаемого им Александра Ивановича Герцена, который, конечно же, с удовольствием согласился написать литературному коллеге Горенштейну предисловие. Впрочем, весь роман состоит из подобных метаморфоз. **** Крис "держал" Горенштейна в строгости, сибаритствовать не давал, порой же садился на рукопись и не давал писать. Горенштейн никогда не возражал Крису, считая, что ему все позволено, поскольку у него "алиби".
Подпись.
3.2.2000
Дорогая Оля,
Я очень рад, что тебе нравится твоя жизнь, которую ты наладила, имея для того весьма ограниченные возможности. Ничто не препятствует и мне наладить свою, кроме моего собственного "копф", которая на этот "копф" наваливает тяжести. В моем возрасте уже мемуарами балуются, а я пишу романы, да еще какие многотонные... Что касается твоего местопребывания, "торопиться, товарищ, не нужно. Поработай сперва головой! Побеждает горячая дружба! И отваги заряд боевой!"
Мне кажется, что в Берлине тебе было бы интересней. Но последнее слово за тобой. В конце концов на поезде полтора часа, и вокзал ZOO в 15 минутах хотьбы от меня.
Оля, у меня есть маленький сюрприз.* Впрочем, не знаю, в какой степени это тебе понравится. Я работаю, перевожу.** Представь себе, убедился, как опасно погружаться в стихию другого языка тому, кто обязан быть в стихии своего, рабочего языка. Перевожу почти без словаря. Но есть слова, которые нуждаются в словаре. Это понятно. Однако иной раз я по-немецки слово понимаю, а его русское значение уже должен искать. Для русскоязычного писателя чужая стихия опасна. Но очень много нового я понял в Сталине. А без понимания Сталина нельзя понять эту страну, где родился и о которой пишу. Понимания непредвзятого сталинского и непредвзятого антисталинского. Хоть мне объективным быть по отношеню к Сталину нелегко. Слава Богу, о Грозном написал. Думал не выдержу. Тяжело было работать с материалом. Не только, конечно, о Грозном. О жизни в переломном 16-м веке. Подобном нынешнему. Когда окончил, начались технические и финансовые трудности. Но теперь и это преодолено и рукопись в типографии в Нью-Йорке. Неужели я буду держать эту книгу 1500-600 стр. в руках? Мои книги - это бальзаковская шагреневая кожа. Чем больше книга, тем меньше кожа.
______________ * Горенштейн имеет ввиду рассказ "Арест антисемита", который посвятил Ольге Юргенс. ** Горенштейн читал тогда несколько книг немецких авторов о Сталине. Из письма Ларисе Щиголь: "Волкогонов мне, наверно, не нужен. Он антисталинист, и это так же, как и сталинисты, необъективен. Я уже недели три перевожу с немецкого на русский книгу о Сталине Исая Дейча. Это относительно объективная книга, и она мне помогает".
Обнимаю тебя.
Фрэдик.
P.S. По-моему письмо получилось хорошее. Хотел все-таки для вкуса, прибавить ложку дегтя, но под рукой не оказалось. Завтра куплю".
9.3.2000
Дорогая Оля.
Я по-прежнему читаю и конспектирую. Сейчас взял в библиотеке книги по старой Грузии, по старому Тбилиси. Но надеюсь на этом закончить данный этап. Хватит, уже более двух месяцев. Но такова работа. Чувствую себя немного усталым. Наверное, это предвесеннее. Хоть стараюсь потреблять витамины в соках, но в потреблении фруктов я ограничен из-за проклятого сахара. Впрочем, месяц нехороший. Я не люблю ни месяца, в котором родился, ни года в котором родился. Да и годы. Я и Пушкин (Пушкин и я) правы в том, что тебе не хочется признать (...). Но покой и воля - это тоже хорошо (см. Пушкина). Но ты верь в то, что тебе хочется. А еще лучше просто старайся удобно жить и помнить первый постулат Соломона: избегай тоски.
Боря привез полки для шкафа*. В воскресенье придется арендовать машину, поскольку сам шкаф в борину машину не влезает. Я оплачу машину, поскольку 50 марок за шкаф вполне хороший гешефт. Пока часть шкафа поставим в подвал, а потом вместе с тобой и Борей мы шкаф сложим. Предварительно надо обчистить место.
